ОНИ ВОЕВАЛИ – ПОЭТЫ

                                                                    Поэт, ставший прообразом Тёркина

       Тёркин, конечно, собирательный образ, но во многом Твардовский писал его со своего фронтового друга Василия Глотова в последствии, в мирной жизни, ставшего автором 35 книг стихов и прозы.
        Поэзия Глотова - шла от народной стихии, от простоты той жизни, что и слов требует простых, самородных, веских:
                                                                  Смоляне-старожилы
                                                                  Толпились у горы.
                                                                  В лесу звенели пилы,
                                                                  Стучали топоры.

                                                                  И у реки по скату,
                                                                  Как много лет назад,
                                                                  Бревенчатые хаты
                                                                  Выстраивались в ряд.

      Стих чёток и чеканен, он мощно работает с правдой действительности, точно…еще увеличивая ее собою…
         …художник Орест Верейский, давший образцовый портрет Василия Тёркина, рисовал его с Василия Глотова, в поэзии которого была та естественность, что, кажется, не требуется словесного мастерства: просто выдыхай слова, и они сами развернутся…даже, может быть, перьями жар-птицы:

                                                              Далекое, босое детство!
                                                              Нет, ты не радостно прошло.
                                                              Мне передали по наследству
                                                              Отца простое ремесло.

                                                              Я сеял в поле рожь и просо,
                                                              Ходил на промысел в тайгу,
                                                              Варил смолу, чинил колеса
                                                              На Бийском сером берегу…

         Красивы и точны собирались слова, писались картины, и было в простоте созвучий нечто питательное: от пирогов - даже больше, чем от хлеба…
          Колодезная вода вкуснее.
         Опаленные ленты войны, разумеется, перевивали поэзию Глотова, но возникавшие образы были часто очень своеобразны:
                                                              Без дорог и без тропинок,      
                                                              По увалам напрямик
                                                              Шел в родной район Починок
                                                              Тощий мученик-старик.

                                                              Он оборван. Спасся чудом.
                                                               Тяжко кашлял на ходу.
                                                              - Расскажи, отец, откуда?
                                                              - Из неметчины иду.

                                                              Мы отдали деду свитер.
                                                              И уже в пути, за рвом,
                                                              Мой товарищ слезы вытер
                                                              Опаленным рукавом.

          Не выжгла души война, не отменила умение плакать и сострадать.
          Глотов, прошедший войну, делал стих легким, полетным, певучим; сам испытавший всё, что испытал Тёркин, и давший многое от себя, чтобы возник великий образ.

                                                         Ретроспекция Александра Ревича

1

       Александр Ревич поздно стал публиковать свои стихи: уже получив известность, как переводчик, уже реализовываясь, как педагог - он выступил со стихами впервые в «Юности», и тогда в 60-е это многое значило…
         Ревичу, думается, принадлежит одно из лучших четверостиший о войне, конденсирующее боль былого, и сверкающее спокойным опытом жизни, мудростью, позволяющей всё принимать стоически:
                                                           Видно, я умру в своей постели,
                                                           сердце остановится во сне,
                                                           потому что мимо пролетели
                                                           пули, предназначенные мне.

          Мускульное сжатие последней строки, говорит о повышенном внимание к емкости каждой, о недопустимости лакун в недрах поэтического текста, и…о свободном, широком дыхание поэта Александра Ревича.
       Ярко сияют итальянские стихи Ревича: словно волшебное, в золоте выплавленное небо Италии переполняет строки: проходишь ли улицами Флоренции, минуя бродишь ли закоулками Асиззи, где всё напоминает о Франциске, слушаешь ли римскую музыку…
          Стихи этого цикла зримы, полны конкретикой, которую если и можно сохранить, то только используя возможности поэзии.
      Часто библейские образы наполняют произведения поэта: и тогда строки мерцают причудливым, точно не земным светом, играя его оттенками, как смыслами:

                                                     Мне  кажется,  сидел  я  в  львином  рву,  
                                                     как  я  туда  попал,  не  понимаю,  
                                                     но  видел  я  вблизи,  как  наяву,  
                                                     косматых  грив  мелькающую  стаю,
 
                                                     я  помню  смрадный  дых,  пока  живу,  
                                                     пасть  и  клыки,  а  также  вспоминаю:
                                                     лев  преклонил  к  моим  ногам  главу,  
                                                     лизнул  мне  руку  и  улегся  с  краю.

         И, используя сонетную форму, Ревич демонстрировал блестящие ювелирные свойства своего мастерства.
       Многое сказав, он чувствовал жизнь, как «баснословную эру», и, обращая свои высокие молитвы к пределу, который превышает возможности человеческого мозга, всегда был ярок, лапидарен, силен.
         И космос поэзии, созданной им, высок, как подлинный космос.

2

          Сложная простота стихов Дегена связана с экзистенцией войны, с силою онтологического ветра, продувавшего реальность с ее наждачной правдой, какая постепенно становится достоянием литературы, кинематографа, истории…
        Тончайшие нюансы психологии, малейшие переливы и нюансировка чувств доступны поэзии Дегена:
                                                       Когда из танка, смерть перехитрив,
                                                       Ты выскочишь чумной за миг до взрыва,
                                                       Ну, всё, - решишь, - отныне буду жив
                                                       В пехоте, в безопасности счастливой.
                                                       И лишь когда опомнишься вполне,
                                                       Тебя коснется истина простая:
                                                       Пехоте тоже плохо на войне.
                                                       Пехоту тоже убивают.

     Он точно писал не просто свою войну - как талантливый, яркий поэт; он создавал энциклопедию войны: статьи которой были связаны с ежедневной смертью солдата - смерть преодолевшего; солдата, остающегося жить, чтобы поведать созвучьями миру о том, как было.
            Возможна ли ирония?
     Да, своеобразная, она порою касалась устройства стихов Иона Дегена, придавая им дополнительное своеобычие:

                                                       Чего-то волосы под каской шевелятся.
                                                       Должно быть, ветер продувает каску.
                                                       Скорее бы до бруствера добраться.
                                                       За ним так много доброты и ласки.

          Восьмистишие «Валенки», часто запоминаемое многими с первого прочтения, несет в своих восьми лучах всю гамму чувств, связанных с войной: запрет на отчаяние, и само свинцовое отчаяние, смерть, все время ходящую рядом, и пока прошедшую мимо, конкретику страха, и необходимость его преодоления.
      Стихотворение горит костром - на снегу будущего: того, где нет войны, огнем своим неистовым повествуя о многом…
           …напластовываются годы, но… стареет ли прошлое?
           Утихает ли память?
           Притупляется боль?
           Возможно, - однако, остается:

                                                       Забыл я патетику выспренних слов
                                                       О старой моей гимнастерке,
                                                       Но слышать приглушенный звон орденов
                                                       До слез мне обидно и горько.
 
                                                       Атаки и марши припомнились вновь,
                                                       И снова я в танковой роте.
                                                       Эмаль орденов - наша щедрая кровь,
                                                       Из наших сердец позолота.

          Ибо кровь, ставшая эмалью, горит, ибо позолота мужества, взятая из сердец, блестит ярче любой другой позолоты.
          Но военные стихи Дегена не позолоченные: они золотые - они из того метафизического золота, что только дороже делается с годами.

                                         Военный космос Константина Обойщикова

           Точное понимание подлинности ярко мерцает, вспыхивая правдой опыта в стихотворении Константина Обойщикова:

                                                             Да что там орден, что медали -
                                                             Уже устали получать!
                                                             Награду высшую нам дали:
                                                             Рассветы майские встречать.

          Опыт прошедшего войну особый, и Обойщиков, имея его, понял, - сквозь лики смерти и этажи огня, чашу подлинности жизни.
           Понял - и выразил ее так сильно, просто.
           На другом полюсе своего мира Обойщиков писал детские стихи: не замысловатые, какими и должны быть, легкие, как полет стрекозы:

                                                             Я с утра сегодня добрый,
                                                             Я избегался совсем.
                                                             Целый день хожу по дому,
                                                             Помогаю сразу всем.
                                                             Вымыл папины ботинки,
                                                             С мамой окна протирал.
                                                             А потом еще с Иринкой
                                                             В папу-дочку поиграл.

          Но он - писал стихи о войне: прошитые соответствующим опытом, почерневшие от огня и - всегда жившие вектором надежды, стремлением к световому естеству жизни и правды.

                                                                Вектор Ивана Варравы

          Сад, разоренный и уничтоженный, сад, где мертвые деревья лежат, как солдаты, и - сильной выделки стихотворение, рекущее о несправедливости, и вызывающее сострадание к деревьям:

                                                            Списали сад, с ветвями и корнями:
                                                            Не плодоносит он и не цветет.
                                                            Сломали сад железными конями, -
                                                            Его по акту вывели в расход.
                                                            Лежат деревья в поле, как солдаты,
                                                            У взятого атакой рубежа.
                                                            Зеленых крон живые маскхалаты
                                                            Срывает ветер, листьями шурша.

           Юность Ивана Вараввы совпала с войной: он попадает в пекло в 17 лет, участвует во многих боях.
            Война и Кубань: родина - определяют гудение проводов-строк…
            И жизнь - пестрою плазмой наполняет их…
            … «Юный лес» раскроется, как счастье: и величье его исключает, словно, другие пути:

                                                            Все по-старому,
                                                            Все здесь, как прежде.
                                                            Как и многие годы назад…
                                                            Сосны клейкие в сизой одежде
                                                            Над согретым обрывом висят.
                                                            И, как прежде,
                                                            Как в давности было,
                                                            По заветной тропинке спешу.
                                                            Пью деревьев дремотную силу
                                                            И тобою живу и дышу.

          Варавва обладал свободолюбивой и стойкой натурой: опалившая война не затронула счастья жить… А кубанская вольница - но и: внимание ко всякому участнику жизни: будь лес, или человек на запылилась, не замглилась военными тропами.
            Его поэзия - поэзия счастливого человека:

                                                             Раскинет объятия поле,
                                                             И я его былью дышу.
                                                             По воле иль трудной неволе
                                                             К нему, как на крыльях спешу.

           Он густо познал жизнь, и - сильно воплотил ее в стихах, оставшихся пестрым, сияющим хороводом.

                                                             Воля Венедикта Станцева

         …сознание меняется, и с ним - восприятие мира, и то, как ветеран войны, поэт воспринимает свои награды, дожив до седин, поражает:

                                                             Я принял их из рук войны
                                                             за кровь врага, как ни суди,
                                                             они, тут молодость вини,
                                                             легко лежали на груди.
                                                             А нынче, в годы седины,
                                                             былые возвращая дни,
                                                             тяжелой памятью войны
                                                             мне давят на сердце они.

           Здесь…как будто глобальное чувство вины проявлено: ведь награды все равно за кровь: пусть врага; и словно каленая нить совести: та, что пронзает всю высокую русскую литературу, проходит сквозь небольшое, яркое стихотворение Венедикта Станцева, заставляя пересматривать свое, читательское, метафизическое чувство вины, и свое же отношение к жизни.
           Станцев был поэтом четких форм: никаких взвихренных придаточных, все должно быть ясно уложено в пределы четверостиший, замыкающихся замками точек.
            Впрочем, ритм его порой точно шатался: или - натяжение его нервное, соответствующее теме, давало такие вибрации:

                                                            Проводя гудят, как нервы перед боем,
                                                            натянутые, как провода.
                                                            Мы устало окопы роем:
                                                            скоро танки придут сюда.
                                                            Звон лопат, не слыхать разговоров,
                                                            не лезет в горло никакая еда:
                                                            танки скоро, танки скоро,
                                                            скоро танки придут сюда.

           Высока зримость стихотворения: можно ощутить жизнь тех солдат, многие из которых, если не большинство, обречены.
           «К вопросу о смерти» называется краткое, как афоризм, силой напитанное произведение: и тем еще, что сложно назвать, и - не ощутить так в недрах гражданской жизни:

                                                            Ходила смерть - легка в походке -
                                                            на фронте рядышком со мной,
                                                            и я привык к ней, как к винтовке,
                                                            как к неизбежности самой.

          Разумеется, не только война организовывала поэзию Станцева, он создавал и стихи ажурные, световые, пронизанные и пропитанные счастьем жизни:

                                                   Рассвет, проклюнувшись, затеплил свечечку,
                                                   Еще молчат кузнечики в траве…
                                                   И зорька в этот миг напоминает девочку
                                                   С пунцовым бантиком на голове.