К 180-летию гибели Лермонтова
1814-1841
1
…в сущности, Лермонтов первый, кто продемонстрировал возможности
сгущения прозаической фразы, предельно емкого ее наполнения: не
потому ли Чехов, доведший искусство лаконизма до высшей,
максимально выразительной точки, так высоко ставил «Тамань»?
Гроздья слов организуют сок смысла.
…Максим Максимыч, фактически не замеченный бывшим другом,
вызывает жалость; а какие чувства вызывает более глобальный
Печорин?
Скорее негативные: да и мотивы его тотальной разочарованности
отдают скорее пресыщенностью, чем глубиной натуры…
Однако, сгущение фразы до высокой
емкости, впервые
продемонстрированное Лермонтовым, получило вектор дальнейшего
развития: и Толстой, и Чехов, даже, думается, в определенном
смысле и Платонов - этот беспрецедентный стилист 20 века
- черпали отсюда: из лермонтовских бездн…
…поэзия необыкновенного звука, мелодии столь же возвышенной,
сколь и питающей душу, творилась Лермонтовым, не способным
довольствоваться только видимой реальностью.
Духовные очи позволяли ему видеть голубое сиянье, в котором спит
земля - задолго до возможностей космического полета,
предоставившего возможность получить фотографии.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?
Необыкновенный звук множится на ощущение неба, как дома
- неба,
сообщающего человеку ту близость, которая должна отменять всякую
безнадежность.
Колорит поэзии Лермонтова мрачен: но это не игры в раннюю
усталость, или следствие избыточного житейского опыта
- тут
создается ощущение всеприсутствия поэта: во многих эпохах, в
разных временах…
…точно был свидетелем цивилизации титанов, опаленных
божественным огнем, громоздящих гигантские скалы; точно такая
прапамять окрашивала множество его произведений…
Но вдруг звучало
- «В минуту жизни трудную» - так задушевно,
пронзительно, что становилась очевидна надмирная природа поэзии.
Молитвы Лермонтова не уступают
- когда не превосходят -
церковное:
словесное совершенство множится на ощущение великой субстанции
жизни, разлитой повсеместно.
Вчитываясь в Лермонтова, непроизвольно ощущаешь мистические
струи, омывающие реальность, начинаешь верить, что наш, видимый
мир - только следствие неизвестных миров, равно не постижимых
причин.
Космос не может стареть: даже если учесть все изменения,
произошедшие в языке; и космос Лермонтова раскрывается вновь и
вновь - всякий раз по-новому, любому поколению иначе, и
невозможно представить, как будет прочитан поэт еще через 100
лет… 200…
2
Ах, какой пир!
Тут не горой даже, а глыбами гор, суммами их
- как суммами витых
и простых, точно никогда не звучавших, переливающихся
самоцветами словес поет лермонтовская поэма.
Торжественный стих, плавный и музыкальный, и словесная живопись,
достигающая зримости, отражается в зеркалах вечности, чья
великолепная полировка отражает только лучшее.
Печаль любимого опричника заботит великого и страшного царя,
словно в палатах становится более тускло, и райские их росписи
теряют в своем цвете.
Царю забота о лихом опричнике привычна, как
- в силу смены
настроений - и кара: кого угодно, за что угодно.
Но Кирибеевич получает дорогие предметы, чтобы смог посвататься
к своей зазнобушке.
Посвататься, однако нельзя, что не останавливает опричника от
назойливых ухаживаний; и обвинения, получаемый Алёной
Дмитриевной от мужа, несправедливы, как гнев его
- не обоснован.
Рассказ жены все расставляет по местам, и кулачный бой,
воспоследующий дальше, словно вынут из времени того…
Сила поэмы вовлекает в иное время, так, будто огромного
промежутка не было, будто мы - в сущности, не представляющие
психологию тогдашних людей - становимся участниками, свидетелями,
персонажами времен, сделавшихся историей.
Слово ярко, слово таково, что будто им расписаны палаты царские,
им же организовано всё действо истории, которой не противостоять.
Жалко победителя?
Он с гордостью уходит в смерть, на казнь, показав пример слабым.
Жалко убитого опричника, не совладавшего со страстью?
Ничуть…
Деспотизм царя естественен, хотя свободолюбцу Лермонтову он,
очевидно претит.
И гудит поэма - теми колоколами, что гудели над Москвой, и
переливается яхонтами и жемчугами словесного величия, не
тускнеющими, вечными.
3
Скалы и ущелья «Мцыри», словесные впадины, вдруг возносящие
вверх, и парение, раскрытое над бездной…
«Мцыри» выкроен из материала бунта, как «Демон», но демон
опаснее - каверзы его безвестны, как и психология, а «Мцыри»
работает с психологией молодого человека, рвущегося к масштабам
новой неведомости и светозарному полюсу высоты.
Сам Лермонтов, очевидно обладая развитым внутренним зрением,
прозревал области, которые не могли не поражать чистотою сияний,
и опускался в такие, от которых цепенела душа.
Все построено на полюсах: контрасты, определяющие данность,
слишком велики, чтобы можно было ими пренебречь.
Формальная церковь, как и официальная церковная догматика,
коснеющая все больше и больше, едва ли могла устроить Лермонтова,
в творчестве и жизни которого звучат ноты духовного титана: он
ощущал иное устройство мира, слишком отличное от того, что
предлагалось церковью.
Соответственно и молодого, истового бунтаря, ставшего героем
поэмы, не мог устроить монашеский постриг: слишком формальная
сторона дела.
К тому же память о родном Кавказе едкой кислотой жжет его душу:
там иной воздух, там понятие свобода не пустой звук.
Попытка побега, как известно, не удаётся, и герой умирает от
тоски.
Исповедь, вылитая в стихи, пульсирующие космосом, рвущиеся
жаждой высоты и свободы, и составляют поэму.
Исповедь, звучащая и звучащая, бередящая сердца и души читателей
разных поколений; исповедь, исполненная лучащимся стихом,
близким к понятию совершенство.
4
Действительный случай, постепенно оформившийся в анекдот;
провинциальный быт, распускающийся цветами онегинской строфы;
пенящаяся, пузырящаяся «Тамбовская казначейша» - ах, какая игра!
Мелодика стиха, словно занесенная из поднебесья, тонкие перевивы
человеческих взаимоотношений превращаются в не рвущиеся волокна;
и бликующие на солнце духа великолепные колонны стихов…
Потом проявится «Ангел смерти», и действие перенесется на «Златой
Восток»: ангел смерти, каким его знают люди, не всегда был таким…
Колорит поэмы тяжел, и при чтение ее не оставляет ощущение
знакомства Лермонтова с потусторонней реальностью: знакомства
осознанного, а не данного в образе видения, беспокоящего сон.
Но снова чеканный стих звучит такою мелодией, что ассоциируется
с движением рек…
Небесных рек.
…аулы, разговоры черкесов, дым костра…
Возникает лермонтовский Кавказ, кажется, совмещавший для него и
сны о золотом Востоке, и магию древности, и форму приключений.
Горская легенда, Гарун, бегущий быстрее лани, ярость клокочущего
стиха.
Стих свободолюбца!
Лермонтов - в большей мере, чем какой-либо другой поэт
- проявлял это качество: свобода, казалось, была его воздухом.
Даже стих его, близкий к совершенству, словно рвался
освободиться от собственной сущности, взлететь к чему-то
воздушно-бессловесному…
Колоннами вздымаются в мистические небеса три пика лермонтовских
поэм «Демон», «Мцыри», и старорусская песнь о купце Калашникова…
5
«Моей души не понял мир. Ему
Души не надо…»
Трагизм Лермонтова - на все времена.
Формула трагизма выпукло светится: предупреждением миру, как
письмена на пиру Валтасара - и наше время только укрупняет ее:
ибо теперь миру надо еще меньше души.
«Аул-Бастунджи» в ряду других кавказских произведений Лермонтова
выделяется густой смесью быта и драматизма.
Реальный аул: разрушенный, превращённый в пепел; бытовавшая
легенда о братьях, враждовавших из-за жены одного, была известна
Лермонтову.
Абрисы гор сереют и чернеют, а когда возвышаются над ними
башнеподобные облака, становится ясно противостояние земного и
небесного.
Именно от небесного музыка лермонтовских слов, опаловых и
перламутровых.
От земного, где ружья кладут в колыбели, где выстрелы столь
привычны, как смерть от них - тотальное напряжение поэмы.
…тяжелые взмывы и зигзагообразные очерки гор, бурки, газыри,
курящиеся аулы…
Одного из которых нет.
Хоть он есть навсегда, вписанный в гирлянды, в сочные гроздья
лермонтовской поэмы.
6
Кавказ для него был космосом - экзотическим, становящимся родным,
дающим гранатовые цвета и легенды.
«Гарун бежал быстрее лани…»
Мцыри был неистов в бунте своем, в бесконечной жажде
окончательной свободы.
Горы вставали конкретно
- и так, будто исполнены были мистики, и
поэт-мистик Лермонтов прозревал ее.
Она зыбилась, проступала сквозь горы таинственными письменами,
что фиксировал поэт, преображая ими мир: такой ветхий, такой
вечный…
7
Сумрачный колорит, присущий Лермонтову, будто свидетельствует о
давней-давней череде жизней, воплощений, опыта...
И впрямь, как может столь молодой человек, прорваться к небесным
высотам гармонии, создав гроздь поэтических перлов, грандиозные
поэмы, и все остальное; как может он видеть человека так глубоко,
как воплощен он в образе, скажем, Арбенина?
Сумрачность, сгущение сил, интенсивность красок.
И - лучевидные лестницы, ведущие к молитвам: В минуту жизни
трудную…
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…
Ощущение прикосновения к небу: легкое
- и вместе погружение в
его бездны, столь глубокие, что невозможно противостоять
запредельному свету.
Демон - лишенный демонизма….
Полыхающий разноцветно, и мужеством молодечества звучащий почти
эпос про купца.
Порыв Мцыри: какова жажда свободы! Понятия недостижимого, но
такого манящего.
Кавказ Лермонтова одухотворен; события, происходящие в его
ущельях и безднах, трагичны, как почти всё у Лермонтова.
Глобально-трагичны и великолепно-возвышены
- как в стихотворение
«Выхожу один я дорогу…», где земля увидена таковой, как она есть,
хотя до космических полётов было еще очень далеко.
И, если вчитываться, вдруг становится ясна такая связь
Лермонтова с неизведанным, что иначе, как пророком, его не
назовешь.
8
Живопись Лермонтова профессиональна, и предлагает ту высоту, в
бесконечность которой устремляется его поэзия…
Точно прозрачный янтарь тонкой плёнкой покрывает картины, горы
на которых излучают величественное спокойствие, одинокую
задумчивость, умную силу.
Горы, горы…
Сила камня: таинственного в могучем своем нагромождение: кто
возьмется утверждать, что у столь значительных природных
образований нет душ?
Кто сможет доказать, что души эти проще человеческих?
Лермонтов словно стремился изобразить души гор: поразительные,
замкнувшиеся в своем величие, волшебные.
Разные ракурсы, но схожие оттенки: точный оттиск авторского
почерка, неповторимой манеры.
Горцы едут, аулы возникают.
Кавказ Лермонтова своеобычен: показанный через фильтры его
гениальности в слове, он дополнительно раскрылся и в живописи
поэта: так ярко и колоритно добавляющей ноты гармонии к
величественному образу великого человека.
©
А.Балтин
См.
также
здесь
НАЧАЛО
ВОЗВРАТ
Предыдущие публикации и об авторе - в РГ №12,