ЖИВОЕ ПЛАМЯ ПУШКИНА
1799-1837
1
Трепещут лепестки на ветру, переливаются прожилками таких
известных смыслов: с которыми ничего не сделать, ибо верны:
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
Формула точности, и вместе - легкости: необыкновенной, пенной,
воздушной.
…на имени Пушкина лежит такое количество глянца и елея
-
имперского, гимназического, академического, советского,
антисоветского, анекдотического, школьного, что, кажется, через
все эти слои пробраться к живому слову поэта практически
невозможно уже.
Между тем надо просто вслушиваться:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя…
И сам напев утишит душевный раздрай, уврачует раны, наносимые
избыточно технологической современностью…
Мороз не стал менее крепким, а солнце не потускнело: ему-то что
до человеческого прогресса?
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный -
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Волшебное поэтическое дыхание ощущается через все дебри
сложностей, навороченные последующими веками: волшебное дыхание
выси, услышанное и почуянное поэтом, перенесенное в человеческую
речь…
…возможно Пушкин сначала видел свои стихи, как композитор видит
музыку - суммами красивых цветовых наслоений и узоров: там, в
недрах себя, в глубинах, о сущности которых сам не знал: а потом
уже проступали слова…
Такие простые, такие знакомые, совершенно особенные, точно
наполненные духовным млеком слова, сочетающиеся в строки,
знакомые с детства (раньше, по крайней, мере), строки,
работающие на осветление пространства который век…
…Лев Толстой писал про стихотворение «Воспоминание» - Таких
много если десять на всех европейских языках написано; а финал
его представляется предельно мрачным, донельзя противоречащим и
пушкинской легкости, и моцартианскому началу:
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Страшное совершенство стихов словно расщепляет сознание
читающего: но именно в этом совершенстве и есть световая основа,
высота, заставляющая видеть себя под таким не приглядным углом,
чтобы меняться…
Едет возок, скрипят полозья:
Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?
Почему-то кажется - зимой писалось, можно свериться со
справочниками, да стоит ли?
Лучше представлять - возок, синеющие отвалы снежного серебра,
маленького человека в тяжелой шубе, задумавшегося о собственных
сроках.
Часто задумывался.
Многажды мелькало в стихах: словно проглядывала жуткая тварь
между домашними, привычными мыслями…
…несчастный безумец бежит от грозного всадника, чья медь вовсе
не предназначалась для того, чтобы сводить кого-то с ума.
Онегин вглядывается в грядущее, которого -
ни понять, ни
представить; потом, махнув рукой, уходит в вечность: через массу
деталей и подробностей, через пресловутый каталог жизни -
уходит, чтобы никогда не умереть; да и друг его -
несколько
нелепый Ленский -
все жив и жив, пока не застрелит его Евгений…
Образы Германии встают: вездесущий и всезнающий, вечно ироничный
Мефистофель, впрочем, обозначенный полупрезрительным -
бес -
потопит корабль, как и было велено.
Финские камни возникнут.
Жарко коснется души дыхание Корана, чья кропотливая вязь слишком
непривычна европейскому сознанию.
У Пушкина оно мешалось -
с русским, с любовью -
до страсти - к
сказкам, былинам, ко всему, что давал предшествовавший ему
русский космос.
Дон Гуан проедет по ночному Мадриду, где кружево арабских
кварталов таинственно вдвойне; Дон Гуан, рассчитывающий на
приключение, а не на визит Каменного гостя.
Рассчитывал ли Пушкин на долгую жизнь?
Если верить русскому провидцу Даниилу Андрееву смерть его,
убийство есть следствие чрезвычайного сопротивления демонических
сил силам провиденциальным, пославшим в русскую реальность
поэта…
Цепочка кровяных пятен на снегу, плачущий Данзас…
Много лет прошло: совсем чуть-чуть; жарко дышит анчар, все
отравляя…
Надо просто читать.
2
Коды прозы Пушкина - в поэзии: растет из нее, и строится по
своеобразному принципу: будто не фраза, а строка, та же
естественность любого поворота, и рифма, мнится, вспыхивает
двоением в роскошно отполированном зеркалом вечности.
Страшна ли «Пиковая дама»?
В детстве можно испугаться - правда, сегодня вряд ли кто-то
будет читать рассказ ребенку…
Психология дается своеобразно: тонко просвеченными нитями,
намеками: тут еще нет последовавшего в русской прозе мощного
психологического портретирования.
Да в рассказе «Гробовщик» (скажем) оно и невозможно: тут важен
сюжет, схема необычности, выход за пределы реальности…
Любовь к отеческим гробам - проступает, искаженная карнавальной
стихией.
«Капитанская дочка» разворачивается спокойно: не суля
нагромождения, напластования трагедийных ситуаций, и Пугачев,
появляющийся почти в начале, ничем не похож на того, неистового…
Он для Пушкина двойственен: и объект научного исследования, и
символ стихии русского бунта: логично избыточного, ибо альфа
социальной несправедливости особенно сильно чувствовалась в
России.
(Сейчас, впрочем, тоже - хотя декорум сильно изменился).
…снежные, свежие, морозные строки-фразы -
даже ежели речь о
лете, или любимой осени; строки, отливающие мрамором: без его
тяжести, белым-белым…
В Тоскане те, кто добывали камень, именовали его мясом: живое
мясо земли…
Живой мрамор пушкинских строк, созидающих суммарно прозу поэта,
сияет, маня, влечет все новыми и новыми погружениями в такое
знакомое пространство…
3
Борис Годунов раскинет мощно цветовые слои исторического космоса
по небу - духа…
Страшный, несчастный Борис, - из недр Шекспировского, как будто,
мира, совершенно русский, растянутый, когда не распятый на
крюках грехов, с наползающим ужасом, сминающим все чувства, все
возможности дальнейшего бытования…
Сколь возвышен белый стих!
Кажется, и рифмы -
легкой подруги - более не надобно, мешала бы,
отвлекала…
Европейское время растягивалось, как великолепная река, теряя
точную атрибутику периодов; впрочем, в противостояние двух (о
котором не подозревает солнечный Моцарт) время конкретно, как
донельзя конкретен трактир, и вино -
мнится - можно попробовать
оценить вкус…
Скупец, спускающийся в подвал, опьяняющий себя сильнее всякого
вина: гипноз золота своеобычен, его не истолкуешь так просто,
иначе по-другому строилась бы жизнь…
…воздух Украины вполне отвечает европейской старине, поражая
такой словесной прозрачностью, что ощущения собственные
- спустя
два века - уточняются, как будто:
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
Громоздится восковой череп замка; зреют события, вызревает
тугая, полная таинственным соком виноградная гроздь истории…
Пушкин не мыслится вне ее: она близка - различная: и Римом, и
Византией, и Испанией, и Германией: щедрое сердце поэта вбирает
в себя все эпохи, чтобы перевоссоздать их по-русски, приблизить
к русской тайне и космосу.
…Пышно говорил Достоевский на открытие памятника: сильно,
восторженно; Бунин отвечал на вопрос о Пушкине: Не смею я о нем
никак думать…
Буйная пестрота цыган; неистовство разрывающих крючьями
страстей: но тело-то остается -
крючья работают метафизические…
Ту цыганщину, которую любил Пушкин, не представить сегодня: и
песен таких не уцелело, и накал подобный был бы в диковинку.
Смириться?
Пушкин был против - большую часть огромной, такой короткой
жизни.
Он был против до периода:
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв.
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Тут уже смирение ощущается: тугими пульсациями, все более и
более важными гордому человеку…
…Ахматова писала о нем легко и таинственно; Цветаева -
с
волшебным своим жаром-захлебом-неистовством; Тынянов
рассматривал трезво, научно, если и допуская фантазию, то в
пределах источниковедения; Даниил Андреев так, как мог бы моряк
блуждавшего в темноте корабль отнестись к маяку.
А вот -
Пушкин анекдотический - из рассказа Зощенко «В
Пушкинские дни» - Пушкин, увиденный сквозь кривые мещанские
окуляры, словно ставший забавным, хотя забавны те, кто так
видит…
…Руслан вечно несется на бороде Черномора; а сказки кота отдают
извечностью тайны; запутаны многие тропы «Руслана и Людмила»,
начинены, кажется, содержанием, которое передал молодому поэту
таинственный волхв.
Или не было такой встречи?
Разное можно предполагать: храня живого Пушкина - через пуды
напластований, через школьную, познанную всеми рутину, храня
чудо философского камня его грандиозного наследия.
Предыдущие публикации и об авторе - в РГ №12,