ВОЗВРАТ                                             

 
 
Апрель 2021, №4    
  
Литературоведение_______________    
            Александр Балтин     

 

Михаил Ефграфович Салтыковедрин                                  

         

             1826-1889

                 

1

       Феномен тирании есть комбинация железной жажды самоутверждения, безразличия к другим и малой компетентности во многом: в «Истории одного города» феномен, ежели его вообразить в качестве господина в партикулярном платье, схвачен за руку: мол, вот он каков…
       Угрюм-Бурчеев, чья физиономия сочетает глупость и самодовольство, развернется против всех: в том числе и природы, и тут уже не Аракчеев просматривается, а некто более значительный - в плане злоупотребления властью.
        Все хороши: каков каталог развернувшейся летописи!
        Перехват-Залихватский, Грустилов…
        Опа!
        Таких и не бывало - оно конечно, дано всё сгущено, слишком сконцентрировано, но ведь из яви сии рожи, и, вечные подданные, позволяющие воцариться таким, едва ли достойны уважения.
        …крадется по земле оволосатевший, одичавший помещик: имение в запустении, да и кем был - уже не вспомнит…
        А то - мужик громоздится на дерево, чтобы нарвать генералам сладких яблок, а себе взять одно - кислое.
        Сколько пескарей премудрых вокруг!
        Не пересчитать…
        …а пролитый кисель глупости вылижет тощая коняга.
        Много ли поменялось в человеческом общежитие?
        Антураж - совсем иной, а нечто, живущее в нас, в наших сердцевинах остается прежним.
        Не исправляет сатира, не меняет физиологию…
       Иудушка, совмещая в себе Иуду и душку, будет лебезить, улыбаться, врать; вырастут панорамы помещичьей жизни, в густой плазме которых вспыхивают разные события, и сатира перерастет в метафизику, в глобальное исследование человека, как феномена…
         И останутся пламенеющие письмена Щедрина: для всех поколений, всем потомкам.

2

      Ядреные сказки, перерастая понятие сказки, становились притчами, и метафизика распускалась отчасти ядовитыми цветами.
         А что?
        Ведь типажи, данные Салтыковым не переводятся вообще. (Ах, кабы литература могла врачевать общество…)
         Дикий помещик - превратившийся в животное, обородатевший, на четвереньках скачет по дорожке парка, и вечный мужик, сняв с яблони для генералов несколько спелых плодов, себе взял одно яблоко - кислое. Эй, мужик, очнись, генералы ведь без тебя и нужду справить не сумеют!
         Куда спрятался премудрый пескарь?
         Выковырнуть его, заставить бороться!
        Да нет, типаж зафиксирован на века, и веками продлится он, зачем-то обеспеченный генетически.
        Хватило бы для бессмертия одних сказок - кратких, убийственных, великолепных, заряженных той энергией смеха, который…
          Впрочем, общество, посмеявшись, продолжит жить своим монолитом.
          И бытом.
         Который, кстати, Салтыков-Щедрин - в реалистической своей ипостаси - передавал, как мало кто: менее избыточно, чем Толстой, но более богато, чем Чехов.
         …и вот Порфирий Владимирович: Иуда и Душка: тот, кто снаружи, внешне, по нормам привычного телесного восприятия ласков и добр, а внутри - пылает Искариот…
      Тартюф вечен, но Смердяков совсем «инакий», в нем больше метафизической амбивалентности, чем в Головлеве, который весь, в сущности, повязан чёртовой «бытовизной».
         Какая восстает со страниц романа заревом, где каждое волокно хочется пощупать, а всю галерею Головлевых многие видали в реальности.
         …а не хотите административных восторгов?
         Не случалось вам путаться в сумме коридоров, когда Иванов посылает к Петрову, Петров к Двадцатову, и будет лабиринт, запутанный похитрее критского, длиться до тех пор, пока не осуществиться денежное влияние?
         Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин верил, что литература есть соль русской жизни, и размышлял мучительно, что будет, если перестанет она быть соленою.
         Как бы ошарашен он был, увидев современный социум, где литературный спор не имеет б
льшего значения, чем склока двух лавочников на захудалой окраине провинциальной дыры?
         И то, что его наследие по-прежнему живёт и играет красками, думается, не очень бы подсластило пилюлю…

3

         Ленты сарказма обвивают общество, не меняя его.
         Сатира Салтыкова-Щедрина не ветшает, как не лечатся властолюбие и глупость, извечные нарывы человечества.
        Пожалуй, в любом правителе можно найти те, или иные черты - из галереи глуповских хозяев: иногда они - черты эти - комбинируются, давая причудливую смесь.
         И генералы что-то меняются слабо, по-прежнему уповая на мужиков, без которых им - швах: ни войну не выиграть, ни прокормиться.
         Сатира есть мазь, наносимая на раны и болевые расчесы общества; а то, что мазь эта не дает окончательного исцеления, связано с природою человека: с проблемой, обладающей свойствами нерешаемости.
         Однако, именно не-ветшание книг Щедрина свидетельствует о крепчайших составляющих частях - сатиры, смеха, собственного слова - его литературного дела, протянутого широко и сильно в вечность.

                                                                                                                          © А.Балтин
НАЧАЛО                                                                                                                                      ВОЗВРАТ

Предыдущие публикации и об авторе - в РГ №12, №8 2019, №9 2018, №3 2017, №9 2016, №9 2015, №6 2012, №2 2010, №5 2009, №4 2008, №3 2007 и в рубрике "Литературоведение"