ВОЗВРАТ                                      

   
     
Февраль 2006,2      
   
Записки партократа______________________     
Борис Никитенко      
 
 
          КАК МЫ БОРОЛИСЬ С «КОНТРПРОПАГАНДОЙ»               
 
        Вряд ли, что многие люди из той, прошедшей эпохи, не говоря уже о молодых, знают "партийную кухню" на местах, а отсюда и развал 18-милионной партии. А ведь это значительный пласт истории.
 Настоящее произведение не документальное, а художественное, и всякое сравнение с реальными лицами будет ошибочным.
  
 

 

       Эта история случилась на исходе «золотого века», в котором пребывали все виды советской номенклатуры, начиная от партийной, кончая хозяйственной, военной, дипломатической и так далее, и тому подобное…
        После потрясений, перетрясок, и шараханий в годы правления «нашего дорогого Никиты Сергеевича», и, последующего прихода «дорогого Леонида Ильича», установился некий статус-кво, где каждый знал свое место, свою нишу и свою главную задачу по защите этой самой ниши.
        Чужаков в эту среду не пускали. Обходились самовоспроизведением, да еще заключением клановых союзов, как правило, путем бракосочетаний. Разночинная интеллигенция, которая не могла преодолеть этот барьер, отводила душу в анекдотах, сплетнях и кухонных посиделках.
Кстати, многие из них еще и сегодня рассказывают, как «боролись» против загнившего режима, пересказывая информацию из передач «голосов из-за бугра», добытую с тяжелейшими моральными трудностями, из-за мощнейших «глушилок».
       Но, в общем-то, благоденствовали все и тревог по поводу завтрашнего дня не испытывали. Разве что происходило, какое-то шевеление внизу, в темной массе человеков, определяемых как простой советский народ, в особенности, когда в дома этой массы начали приходить похоронки из Афганистана и иных «горячих точек», а прилавки магазинов все больше и больше пустели. Но эти пустяки в голову, как говорится, не брали.
           Работа с массами была возложена на партийные форпосты - райкомы и горкомы партии, да еще на «вооруженный отряд партии» - славных чекистов, которые, наконец, пришли в себя после испуга и хрущевских потрясений и занялись тем, чем занимались всегда, конечно, с поправкой на время. Этими силами и ограничились, мало интересуясь, как и что, там, на низах происходит.
       Именно в этот период, после окончания Высшей партийной школы, я был назначен заведующим отделом пропаганды и агитации одного из периферийных горкомов партии. Надо сказать, что до поступления в ВПШ я проработал четыре года первым секретарем горкома комсомола и, хотя дневал и ночевал в кабинетах старших товарищей из горкома партии, поскольку без них не решалось ни одного вопроса комсомольской жизни, внутреннюю аппаратную жизнь знал плохо. Ко мне присматривались и в святая святых пока не допускали.
        А святая святых в нашем горкоме были «ленинские пятницы», которые в конце недели имели место быть в кабинете заведующего общим отделом Николая Александровича Белявского. После рабочего дня туда собирались заведующие отделами горкома и по очереди один-два руководителя городских предприятий, которые заранее, через доверенного инструктора промышленно-транспортного отдела Володю Головацкого, обеспечивали собравшихся закуской и выпивкой.
      Попасть на «ленинские пятницы» считалось большой удачей и честью. Это было признанием и своеобразным пропуском в неофициальный клуб городской элиты, и каждый приглашенный понимал, что именно сейчас, а не после утверждения в должности на бюро горкома или на коллегии своего министерства он обретает настоящий статус руководителя и становится одним из городских небожителей.
      Стержнем этого клуба являлась личность его руководителя Николая Александровича Белявского - заведующего общим отделом горкома. Надо сказать, что к этому времени, благодаря усилиям главного канцеляриста партии, заведующего общим отделом ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко, личного друга и верного соратника Генерального секретаря ЦК Леонида Ильича Брежнева, значение общих отделов в партийно-бюрократической машине выросло невероятно высоко.
       Они стали, чуть ли не вровень, с самым важными, в структурах горкомов и райкомов подразделениями, отделами организационно-партийной работы, или попросту, орготделами. Занимались эти орготделы вовсе не организационной или партийной работой, а элементарным подбором и расстановкой кадров, как партийных, так и хозяйственных, а, как известно, кадры решают все.
       Вчерашние серенькие мышки, заведующие общими отделами денно и нощно занятые подшивкой «входящих» и «исходящих», вдруг, превратились из незначительных шестеренок бюрократической машины в цельный маховик, без которого, как оказалось, вся партийная, а с нею и государственная деятельность буксовала на месте.
        Вышло соответствующее постановление ЦК КПСС о работе с партийными документами и месте в этой работе общих отделов, как в центре, так и на местах. В горкомах и райкомах партии им прибавили по второму кабинету для хранения документов (в котором, кстати, мы и проводили наши «ленинские пятницы») и вчерашние делопроизводители, вознося осанну своему царственному благодетелю со Старой площади, стали вровень по силе и влиянию с другими отделами, к вящему неудовольствию последних.
        А чтобы на корню пресечь недовольство, Константин Устинович провел предметную порку родному Красноярскому крайкому партии, по вопросу работы с документами, и все первые секретари страны, от мала и до велика, окончательно поняли, откуда и куда дует ветер и немедленно провели такие слушания у себя со всеми вытекающими последствиями.
         Если сказать честно, то для дела такая реформистская деятельность Черненко принесла только пользу. Прохождение бумаг и выполнение ранее принятых решений своих и вышестоящих, ответы на жалобы и заявления трудящихся были поставлены под такой жесткий контроль, что аппарат работал через «не могу», но точно и в срок решал все вопросы, без обычной тягучей бюрократической волынки. Роль же заведующих общими отделами выросла необычайно. От них стали зависимы не только работники аппарата, но и секретари парткомов, и руководители предприятий и организаций.
        Что касается нашего заведующего общим отделом, то этого ему и не требовалось. Николай Александрович Белявский был и до этого в аппарате горкома фигурой номер один. В прошлом военный флотский политработник в звании капитана второго ранга и участник войны, он уже в зрелом возрасте закончил философский факультет МГУ, конечно, заочно.
        Как каждый уважающий себя философ Николай Александрович периодически «принимал на грудь», что иногда выливалось в элементарные запои. Но мужик был мудрый, а как идеологический боец непревзойденный, особенно на фоне своих сереньких коллег, которые, как в известной поговорке, бытовавшей в нашей среде, не могли отличить «Гоголя от Гегеля и кобеля от кабеля».
       Но главной причиной его силы и могущества была твердая уверенность первых секретарей, которые периодически сменяли друг друга, что Белявский вовремя подскажет выход из труднейших аппаратных ситуаций, а главное поможет осмыслить политическую линию, которая закручивалась в верхах, и твердо обоснует, когда надо гавкнуть, а когда лизнуть. И у него это получалось. И его прогнозы, как правило, сбывались.
         И первые секретари, по его наущению, вовремя гавкали или лизали, чтобы потом уйти с повышением в вышестоящий партийный аппарат. А потому хранили Николая Александровича, как зеницу ока, и на его запои, которые становились все чаще и чаще, не обращали внимания.
         Обращала на это внимание лишь его собственная жена, которая регулярно возила его на всевозможные лечения, преимущественно к народным целителям. Белявский безропотно подчинялся ей, но после лечения пил еще крепче, наверстывая временное воздержание.
        Правда, после очередного крупного запоя со скандалом в городском масштабе, когда оскорбленные идейные товарищи по партии потребовали на пленуме изгнать из аппарата запойного заведующего отделом пропаганды и агитации, кем тогда являлся Белявский, один из тогдашних первых секретарей сделал рокировку, и перевел его в заведующие общим отделом, выведя его, таким образом, из-под удара.
         Авторитет Николая Александровича от этого перемещения нисколько не пошатнулся, а среди работников аппарата даже усилился. Все окончательно поняли «кто есть кто» в горкоме. Ко мне у Белявского было особое отношение. Присматривался он ко мне еще с комсомольских времен, и я это чувствовал, но внешне это никак не проявлялось. Лишь при направлении на учебу в Высшую партийную школу он сказал, зазвав меня в свой кабинет:
       - Из тебя выйдет хороший идеолог. Не теряй там времени зря. Хочу, чтобы меня сменил такой, как ты. Время «училок Марьиван» на посту секретарей по идеологии давно прошло, а наверху этого не понимают и не чувствуют приближения, не побоюсь сказать, катастрофы, а я это чувствую нутром. Давай! Желаю! И жду здесь в горкоме! Только язык свой придержи. Свои же и заложат.
      Насчет «училок Марьван» Белявский сказал сущую правду. Это была всеобщая беда райкомов и горкомов. В силу полной недооценки идеологической работы и, как правило, от дремучей серости, кадровики в ЦК решили одним махом повысить процент участия женщин в выборных органах партии. И поскольку идеология считалась делом второстепенным, обязали обкомы выдвигать в городах и районах, на должности секретарей по идеологии, исключительно женщин.
        Там взяли под козырек и, не мудрствуя лукаво, решили двигать женщин-учителей. Добро бы учителей истории, а то кого придется, лишь бы пол выдерживался, и цифра была справная. И это длилось годами. Сколько талантливых мужиков, застопорила эта дурость - одному Богу известно. Но поскольку мы все были безбожниками, во всяком случае, внешне, то на него не уповали, а материли втихомолку своих недальновидных вождей в центре и на местах.
       Наша доморощенная «Марьвана» в прошлом, была учителем младших классов и секретарем парторганизации школы. Она родилась в селе и науку в местном пединституте одолела упорством и крепким задом. Кроме того, все институтские годы она активно занималась комсомольской работой, была секретарем комитета комсомола института и членом горкома.
        В село она возвращаться не собиралась, хотя институт был создан, исключительно, для подготовки сельских учителей и на последнем курсе удачно выскочила замуж за городского жителя с квартирой. Голос для народного трибуна у нее был подходящий, политику любого первого секретаря она воспринимала правильно, так и оказалась в секретарях.
        Поскольку в ведении секретаря-идеолога были и учебные заведения города, то она ими и занималась, как говорится, на полную катушку. Разбор склок в женских педколлективах, перемещения заведующих гороно, директоров и завучей, занимали все ее время. Она была в своей стихии и в этом видела суть идеологической работы.
        Во всем ином она полагалась на заведующих отделом пропаганды и агитации, в начале на Белявского, потом на некого Гречаного, который так и не смог за время своей деятельности узнать разницу между пропагандой и агитацией. Да и не стремился к этому. Для Белявского это было спасением от вмешательства некомпетентной дуры, а для Гречаного раем, в котором он блаженствовал и бездельничал.
        И вот наступила «ленинская пятница», когда мы обмывали мое утверждение в должности заведующего отделом пропаганды и агитации. Обиженный Гречаный, которого «кинули» на городской архив, на это мероприятие не прибыл, хотя и получил приглашение от Белявского, причем в первый раз, за все время его работы в аппарате. Николай Александрович хотел, по человечески, смягчить ему боль от обиды. Думаю, что в этот раз Гречаный сделал правильно. Выпив, Белявский вряд ли удержался бы от уничтожающей характеристики этого «идеолога», а это было сейчас, наверное, уже совсем не к чему.
        Так что героем дня оказался один я. И первый тост Белявский, начав со своего обычного: «Хочу выпить за хорошего человека», то есть за меня, но быстро скатился на обличение всех присутствующих, а в их лице на таких же недальновидных и несведущих в вопросах идеологии руководителей партии, которых, конечно, он прямо не называл. В заключение он все же вспомнил о моей личности и сообщил, что вся его надежда на таких, как я и подобных мне. И что, если новое поколение аппаратчиков пойдет прежним путем, беды нам всем не миновать.
       После подогрева беседа приняла дискуссионный характер и разобиженные представители отделов пытались доказать полезность и правильность своего живого дела, а не пустопорожнее начетничество и цитирование на политзанятиях. Николай Александрович с грустью смотрел и слушал технарей от партийной работы, а потом, обратившись ко мне, сказал:
        - Наверное, в ВПШ ты видел то же самое?
Я согласно кивнул головой.
       - Помнишь, ты показывал мне свой реферат о необходимости кардинального изменения контрпропагандистской работы и наступательности нашей пропаганды?
        - Помню. Досталось мне за него тогда.
       - Ну, это как водится, когда с дураками дело имеешь. Но твои соображения, кажется, попали в струю. Во всяком случае, завтра получишь от меня постановление ЦК по этому вопросу. Не все же там дураки сидят, прости Господи, оказывается, есть кое-кто и с головой.
       Утром я был первым в кабинете у Белявского. Расписавшись за постановление ЦК и, получив энергичное напутствие Белявского, я тут же засел за его изучение. Мысли были те же, что и в моем курсовом реферате, но вот о практической реализации оного документа говорилось глухо и вскользь.
       Позвонили из отдела пропаганды обкома партии и сходу предложили составить план мероприятий по выполнению постановления с учетом специфики портового города, как наиболее подверженного воздействию идеологического противника. На мой вопрос, какие конкретные меры они могут порекомендовать ответили, что нам на месте виднее, а отреагировать надо незамедлительно, поскольку компания набирает обороты и надо отчитываться перед ЦК чуть ли не ежедневно.
        Наученный опытом комсомольской работы, когда в первый же день моей секретарской деятельности с меня потребовали данные о субботнике, который еще и не начинался, я не возражал и начал думать. Думал долго, а потом пошел к Белявскому.
        - Николай Александрович! – начал я. – Хочу посоветоваться. Общепринятую туфту для обкома я набросал. Тут и семинары с пропагандистами и первыми помощниками капитанов и усиление агитационной работы в трудовых коллективах, включая темы политинформаций на ближайший период, выступление первого секретаря на партийно-хозяйственном активе, подготовка бюро горкома по этому вопросу, ну и все такое прочее. Вы все прекрасно знаете и так.
        - А ты что хочешь? Внести нечто новое? – заинтересованно спросил Белявский.
        - Еще как хочу! Поэтому и пришел.
        - Ну, ну! Излагай. Только коротко и внятно.
        - Излагаю. Думаете лишь только мы с Вами, слушаем «голоса из-за бугра»? Те вопросы, которые задают пропагандисты на городских семинарах, говорят сами за себя. А пропагандистам приходится отвечать на них своим слушателям. От нас же они вместо четких ответов получают обычные отговорки и серятину. Контрпропагандой тут и не пахнет.
        - Ха-ха-ха! – расхохотался Белявский. – Сегодня мне звонили из парткома пароходства. Там на семинаре первых помощников капитана, которые раньше назывались помполитами, что, кстати, мне было больше по душе, один из них, типа нашего Гречаного, произнес пламенную речь, о том, что нужно бросить все силы на борьбу с контрпропагандой, которую запускают в нашу страну идеологические противники. И это политработник! Смех, да и только!
        - Смешно, конечно. Но смех этот сквозь слезы. Ума не приложу, что делать с этими горе-политработниками. Как был этот институт прибежищем «блатняков», так и остался. Недавно один из таких, бывший начальник областной тюрьмы, умудрился объявить по трансляции при подходе к порту, что для проведения досмотра экипажу необходимо разойтись по камерам… Моряки ржут, а ему трын-трава. Как политработник - полный нуль. Этот еще похуже Гречаного, тот хотя бы не вредил.
       - Слушай! Давай-ка, размножим твой реферат, конечно, с корректировкой на сегодняшний день, с учетом этого постановления. Глядишь, у актива что-то и прояснится в голове. Решено. Завтра тащи свой реферат. Надеюсь, что ты его еще не выбросил?
        - Нет. Черновик сохранил. Завтра и принесу. Откорректируем вместе?
        - А как же! Инициатива всегда была наказуема, – рассмеялся Белявский. – А если серьезно - люблю дело, а не его имитацию. И еще одно. У многих само понятие «контрпропаганда» вызывает некие ассоциации, связанные с «контрой», «контриками» и «контрреволюцией». Сами приучили народ к этому через кино и книги. Так вот мой тебе совет. Объясняй посредством военной терминологии. Есть разведка, а есть контрразведка, которая ей противодействует. Вот и весь сказ. Быстрее поймут.
         Так, а теперь давай свои предложения.
      - А предложения мои такие. Первое. Регулярно обобщать вопросы, задаваемые слушателями на занятиях и в сети политпросвещения, экономической и комсомольской учебы. Кстати, у комсомольцев вопросы бывают самые крутые. Ответы на вопросы, готовим у себя. По возможности, откровенные и доступные пониманию. На городском семинаре пропагандистов доводим эти ответы до их сведения. Делаем это силами моего отдела.
       - Ты думаешь, тебе и твоим работникам дадут информацию, о чем в действительности спрашивают пропагандистов?
      - А этого и не требуется. Эти данные будут дымовой завесой. Что говорят, и о чем спрашивают, мы знаем и сами, прежде всего, из тех вопросов, которые поднимают пропагандисты на семинарах и в личных беседах. А они мало, чем отличаются оттого, что говорят «вражьи голоса», которые внимательно слушают, несмотря на все наши «глушилки».
      - Так ты предлагаешь реагировать на материалы «Радио Свободы» и ей подобных под видом ответов на вопросы озабоченных трудящихся?
      - Причем, оперативно и не ожидая никаких разъяснений сверху, которые, как правило, если и бывают, то тогда, когда материал потерял всякую актуальность.
       - Мысль хорошая. – Белявский долго молчал, а потом спросил. – А ты задумывался, чем это грозит тебе лично?
       - Так ведь кому-то надо начинать. Или сидеть, сложа руки и дожидаться, как вы сами говорите, катастрофы?
        - Вот тебе моя рука! – Белявский, не вставая из-за стола, протянул свою руку. – Только об этом знаем ты и я. И материал готовим вместе. Добро?
        - Добро! – радостно ответил я той же морской терминологией Белявского и крепко пожал ему руку.
         - Что у тебя еще?
        - Есть еще одно предложение. В постановлении упоминаются зарубежные антисоветские издания: журналы - «Грани», «Континент», «Посев» и так далее и тому подобное. Предлагается вести с ними бескомпромиссную борьбу всеми средствами пропаганды и контрпропаганды. Хорошо. Но ведь для этого надо знать, что эти вражьи журналы пишут?
        - Ты многого хочешь! Но уровень у тебя не тот, чтобы допустил, и хотя бы полистать эти журналы.
        - Значит, надо бескомпромиссно воевать с тем, чего не видел и не ведаешь?
       - Так уж повелось, мой молодой друг. Так воевали и воюем. А у тебя на этот счет есть иные предложения?
        - Есть.
        - Излагай!
       - Через одного из помполитов, то есть первых помощников капитана, приобрести, хотя бы один из таких журналов. Прочитать, проанализировать и дать квалифицированный отлуп вражьей силе, к примеру, на научно-практической конференции актива идеологических работников города. С моей точки зрения, это и будет действенная контрпропаганда.
      - За такие предложения тебя даже в послевоенные годы, не говоря уже о тридцать седьмом, поставили бы к стенке. Сегодня, конечно, не поставят, а просто выпрут из наших монолитных рядов. А, может, и не выпрут? – в раздумье сказал Белявский. – Может, как раз попадешь в струю… Кто знает?
       - Ну, что же! Семь бед - один ответ…
       - Да! Ответ один. Ты уже что-нибудь предпринял?
      - А как же! Володя Лебеденко помполит с теплохода «Кахетия», мой старый приятель по комсомолу, согласился. Его судно идет во Францию, там он и купит один из этих журналов.
       - Смелый парень. Стукачей на судах загранплавания - море…
       - Характер у Володи - еще тот! Этот не сдрейфит.
     - Ох, молодежь, молодежь… Втягиваете, меня, старика в авантюру. Ну, ладно. Бог не выдаст - свинья, не съест! Начинай, закручивай!
     И мы закрутили. На очередном городском семинаре пропагандистов, вместо обычной серятины из бюллетеня «Агитатор», мы, по очереди с Николаем Александровичем, дали обзор вопросов «задаваемых» пропагандистам на занятиях и подробные ответы на них. Естественно, по самым актуальным темам, которые поднимались в передачах на «Радио Свобода», «Голоса Америки», «Свободной Европы».
      Работники моего отдела, собиравшие сведения, только таращили глаза, слушая перечень «вопросов», о которых они ни сном, ни духом не слыхивали. А от наших ответов у них вообще поотвисали челюсти.
      Надо сказать, что ответы были квалифицированные, зачастую с местными примерами. В общем, семинар вместо обычного часа, перевалил за два, и еще час мы отвечали на вопросы самих пропагандистов. Досрочно не покинул семинар ни один человек. Немыслимый рекорд по тем временам.
      Конечно, в пропагандистских рядах прошел слух об этом семинаре и постоянные сачки, отсутствующие на таких мероприятиях, пошли добывать его материалы к тем, кто там побывал. Несомненный успех. И мы радовались. И старый и малый. И грезили о научно-практической конференции по материалам журнала «Континент».
      Именно этот журнал, выпускаемый во Франции под редакцией неведомого нам доселе Максимова, привез мой старый комсомольский товарищ Володя Лебеденко из очередного рейса в эту страну. Первым, журнал начал читать Белявский. И по праву старшинства, и моего уважения к нему. Так я сам решил. Договорились, что обменяемся мыслями, когда прочтет каждый.
      Конечно, мыслями мы обменялись. Когда я прочел номер от корки до корки, пришел в кабинет Белявского. Помолчали. Потом он спросил:
       - Прочел?
       - Прочел.
       - Ну, и?..
       - Нечего и некого развенчивать. Гнать надо в три шеи наших звонарей, делающих врагами интеллектуальный цвет общества.
     - Думаю, что в три шеи погонят нас. И очень даже скоро. – Как-то обречено сказал Белявский. А с твоей оценкой согласен.
       И ведь как в воду смотрел. Вскоре нас обоих вызвали к первому секретарю горкома. В его кабинете сидел начальник горотдела КГБ подполковник Трюхин. Первый секретарь что-то читал, переворачивая листы в серой кагебешной папке. Трюхин кивнул нам, не подавая руки, хотя я знал, что с Беляевским у них были определенные отношения, которые иногда заканчивались хорошим возлиянием. Сегодня лицо Трюхина было холодным и отчужденным. Первый сделал молчаливый знак рукой, приглашая присесть к приставному столику. Мы присели и переглянулись. Все было ясно.
        Закончив читать, он поднял глаза и посмотрел на нас. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего и, как мне показалось, было даже растерянным. Он помолчал, потом, уже не глядя на нас начал говорить в пространство.
       - Значит так. Сергей Прокофьевич, - Первый кивнул в сторону Трюхина, - являясь членом бюро нашего горкома, проинформировал меня о следующем. По имеющимся данным горотдела госбезопасности, заведующий отделом пропаганды и агитации горкома партии товарищ Марченко и заведующий общим отделом товарищ Белявский, выполняя свои служебные обязанности, стали на путь пропаганды идей и измышлений наши идеологических врагов.
      Из материалов дела, - Первый прихлопнул рукой по папке, лежащей перед ним, - вытекает, что последний семинар пропагандистов проходил, исключительно, по темам, которые пропагандируют вражеские радиостанции. Иными словами, два заведующих отделами горкома занимались распространением антисоветских измышлений, с которыми они, как раз, призваны бороться. Это так? – И Первый секретарь посмотрел на меня.
        - Отвечаю.
     Я собрал волю в кулак и призвал себя к спокойствию. У меня была своя метода, апробированная во многих стрессовых ситуациях. Да и к такому повороту я был давно готов. Знал, что рано или поздно, такой разговор состоится.
    - Отвечаю, - повторил я. – Выполняя постановление ЦК КПСС об усилении пропагандистской и контрпропагандистской работы среди населения…
       - Ты нам лапшу на уши не вешай! – взорвался, сидевший как на иголках, Трюхин. – И постановление ЦК к делу не пришивай!
        - Постановления ЦК, товарищ Трюхин, не пришивают, а изучают и исполняют, что мы и сделали вместе с товарищем Белявским, который к тому же еще является и директором вечернего института марксизма-ленинизма при горкоме партии. Это первое. А второе, извольте избрать для общения со мной иную форму поведения и называть меня на «ВЫ», как принято в обществе цивилизованных и воспитанных людей.
        Я подумал, что Трюхина хватит удар. Его лицо налилось кровью, а выпученные глаза с бешенством уставились на меня. Первый налил ему воды и протянул стакан.
      Трюхин машинально выпил и с треском грохнул дном стакана о столешницу. Я специально пошел на обострение ситуации, а не только с целью обуздания хама. Разозлится, больше выболтает из того, что знает…
       - Спокойно, товарищи! Спокойно! Без лишних эмоций. – Первый посмотрел на Трюхина, потом на меня и вновь кивнул головой в мою сторону.
       - Продолжайте.
     - Так вот. С учетом вопросов, задаваемых на политзанятиях, а так же в сети экономического и комсомольского просвещения, на которые, пропагандисты, зачастую, не могут ответить квалифицированно, а материалы, прибывающие к нам из обкома или опубликованные в журналах, не поспевают за постоянно изменяющейся обстановкой, мы решили оказать реальную помощь пропагандистским кадрам, подготавливая ответы на вопросы, которые интересуют слушателей, с учетом контрпропагандистской направленности, собственно, к чему нас и обязывает последнее постановление ЦК.
      - Говорит красиво! - вновь взорвался Трюхин. – А на деле слушают они с Белявским западные радиостанции и рассказывают о том, что услышали прямо с городской трибуны. Вот и вся их контрпропаганда! Мы это проверили. Ну, добро бы этот, - тут Трюхин запнулся, наверное, на языке крутилось - «пацан». – Но как ты, Николай Александрович, попался на эту удочку? Мы же с тобой в одинаковых званиях, ты старый политработник, участник войны. Не понимаю?! Мы же должны делать общее дело!
       - В званиях мы с тобой, Сергей Прокофьевич, действительно равны. И партбилеты у нас одинаковые, разве что, свой, я ношу в кармане еще с сорок первого года, но вот общего дела у нас никак не получается. И знаешь почему?
        - Ну-ну! Просвети!
      - Ты из другого времени, Сергей Прокофьевич. И методы твои прежние, а для сегодняшнего дня просто вредные.
       - Вот так повернул! Меня вредителем сделал! Скажи прямо, что я враг народа!
       - Вот видишь! У тебя и ярлыки готовы на любой случай жизни, но все они из нафталина. Другого языка ты не знаешь. И это не только твоя беда. Эта беда нашей партии, где таких, как ты еще немало.
     - Очень рад такому признанию! Так чем же мы не угодили вам, шагающим в ногу со временем?
       - К гибели ведете нас. К дискредитации коммунистической идеи, где можно, и как только можно, извращая саму ее суть.
       - Алексей Георгиевич! – обратился к Первому, дрожащий от ярости и удивления Трюхин, - будете свидетелем этого разговора! А ты продолжай, продолжай!
       - Вот видишь, - усмехнулся Белявский, - ты весь, как на ладони. Уже готовишь дело. Да что с тебя возьмешь! Вряд ли ты поймешь суть нашего спора. Не дано. А дело ведь простое. Ты и такие как ты, закостеневшие в панцире тридцатых годов, никак не могут взять в толк, что изменилось не только время, но и люди. Они не хотят жить по цитатникам Мао, а хотят понять природу нашего бытия.
       - Вот как? Цитатники Мао - это произведения товарища Брежнева?
      - Господи! Да уймись ты, со своими провокациями. Ты считаешь, что стоишь на страже безопасности страны? Я думаю, что ты и подобные тебе, страну разваливают и вместо союзников в лице Галичей, Высоцких, Солженициных получают врагов. Перед ними надо снимать шляпу за то, что помогают избавиться от ржавчины, которая разъедает нашу систему. И вместе с ними исправлять, что еще можно исправить, и срочно латать дырки. Срочно! Понимаешь ли ты это?
      - Алексей Георгиевич! – вновь обратился к Первому, Трюхин. – Вы слышали сами. В горкоме партии антисоветское гнездо. По моей линии сообщение уже пошло. Жду команды. И еще одно. Нами задержан первый помощник капитана теплохода «Кахетия» Лебеденко. Он приобрел во время стоянки судна во Франции ярый антисоветский журнал «Континент». По оперативным данным, он это сделал по указанию заведующего отделом пропаганды и агитации горкома партии. Следствие ведется.
       - Лебеденко сообщил, для кого он приобретал этот журнал? И где сам журнал? – спросил первый секретарь.
       - К сожалению, журнал не обнаружен, а Лебеденко все отрицает.
       - Тогда какие у Вас основания в возбуждении против него дела?
       - Оперативные данные.
    - А это означает, что его стукачи, недовольные деятельностью требовательного политработника, настучали на Лебеденко. – Обращаясь к первому секретарю, сказал Белявский. – Это значит, что нашему чекисту неймется вновь развернуть террор против партработников. Один раз партия указала место своему вооруженному отряду в нашей общей борьбе, надеюсь, укажет еще.
       Трюхин побелел. Он повернулся к первому секретарю и развел руками, но выдавить из себя так ничего и не смог. Я подумал, что его сейчас хватит удар. Но Первый, увидев, куда зашло дело, тут же его и прекратил.
       - Значит, так! – сказал он в своей обычной манере. – Мне звонили из обкома. К нам собирается комиссия во главе с секретарем по идеологии товарищем Червяченко. До окончания работы комиссии никаких решений принимать не будем. Все свободны.
      Мы молча поднялись и также молча разошлись по кабинетам. Через час я заглянул к Белявскому. Кроме его инструктора в кабинете никого не было.
        - Николая Александровича не будет, - сообщил он мне. – Он ушел домой.
        - Это конец, - сразу же подумал я. – Ушел в запой. Это конец…
        А потом события развивались по фантастическому сценарию. Приехала комиссия обкома. К Трюхину приехали чины из областного КГБ и начали трясти меня и Володю Лебеденко. Белявского найти не могли, хотя члены комиссии побывали у него дома. Никто не знал где он. Первый, если и знал, вида не подавал.
      А потом, внезапно, появился Белявский и уж никак не из запоя. Свежий и жизнерадостный. И тут же последовал звонок из обкома. Комиссию без объяснения причин отозвали, чинов из областного КГБ тоже. Первому, последовал приказ: все разговоры на эту тему прекратить, а Володя Лебеденко ушел в рейс.
      Я ходил, образно говоря, с открытым ртом и ничего не понимал, пока Николай Александрович, вечером, не зазвал меня в кабинет и, выставив бутылку «Столичной», рассказал всю историю. По договоренности с Первым, который дал ему неделю за свой счет, он выехал в Москву. Прорваться в ЦК без вызова, даже работникам партийных аппаратов, тогда возможности не было, но Белявский вышел в частном порядке на инструктора общего отдела ЦК, с которым шапочно познакомился когда-то, на одном из семинаров и рассказал всю историю.
       Будучи хорошим аналитиком, Белявский знал о подковерной борьбе в ЦК между партиями Черненко и набирающего силу председателя КГБ Андропова. А борьба эта разгорелась не на шутку, и перевес в ней явно склонялся в пользу сторонников Андропова. С учетом всего этого Белявский и преподнес нашу эпопею.
       Показал, как на местах, приверженцы Андропова берут в свои руки контроль над партийным аппаратом. Пример своего шельмования, работника общего отдела, отдела структуры партийного аппарата, который возглавляет товарищ Черненко, преподнес как пример открытого вызова ему самому. И сработало.
       Инструктор оказался сообразительным. Доложил своему зав.сектором, тот зам.зав. отделом и пошло поехало… В мгновение ока информация стала достоянием Черненко. Реакция у того тоже была молниеносной, да и Леонид Ильич начал уже не на шутку опасаться своего молчаливого протеже в отряде стражей революции. Что было там, на самом ковре, не знаю. Для нас же это окончилось следующим образом.
       Трюхина внезапно перевели в другой город и даже в другую республику, причем с повышением. К нам в горком приехал инструктор общего отдела ЦК и провел тщательную ревизию работы общего отдела, после чего на совещании в присутствии всего аппарата и секретарей парткомов расточал столько комплиментов Белявскому за его блистательную постановку работы, что впору было награждать того орденом. Сказал он, что все это будет отмечено в бюллетене ЦК КПСС. И не соврал. Отметили.
         И андроповцы, конечно, прочитали и своего «кадра» тоже отметили.
Меня отправили в ссылку… Правда, почетную и материально выгодную. Послали за рубеж, работать в морском агентстве на три года, что по тем временам ценилось выше награждения орденом. Володя Лебеденко тоже перешел на береговую работу по своей специальности электромеханика, и остался очень доволен.
         А журнал «Континент» я так и храню до сих пор. Как память о несбывшихся надеждах, как память о таких партийцах, каким был Николай Александрович Белявский, чьи прогнозы, к сожалению, сбылись. Пусть будет земля ему пухом…
       Не дожил он до времен, когда местные «демократы» во главе с борцом против «контрпропаганды» пришли опечатывать горком. Когда работники партийных аппаратов, включая ЦК, как испуганные мыши, без боя, разбегались по своим норам. И, наверное, это справедливо…                                 
                                                                                                                ©Б..Никитенко

 

                                           Предыдущая публикация и об авторе - в РГ №6, №7 2005г.    

НАЧАЛО                                                                                                                                                                                         ВОЗВРАТ