ВОЗВРАТ                                             

 
   
Февраль 2006, №2     

        Заметки Центральной Европы______
                                                                                                        Михаил Эненштейн

                 

                                              ПРОЩАНИЕ С ПАРИЖЕМ

                                                                         По следам одной экскурсии

    По средневековой улочке с поэтическим названием Рю де Розье* в еврейском квартале Парижа группа туристов из Германии с трудом протискивалась за гидом. К концу дня на тротуары и мостовые выплескивается пёстрая, разноязычная толпа. Перебивая друг друга, люди одновременно говорят, спорят, смеются, прислушиваются к скороговоркам продавцов, выкрикивающих цены на струдель, фаршированную рыбу, самую дешёвую еду - фалафель и отчаянным сигналам едва ползущих автомобилей. Толпа движется вдоль закусочных и ресторанчиков с традиционной еврейской кухней, вдоль заваленных едой лавок совсем непохожих на чинные французские магазины, вдоль крохотных мастерских с работниками в кожаных фартуках. В предвечерьи эти улицы кажутся ущельями, в которых плещутся людские реки. На перекрёстках они образуют цветную круговерть костюмов, различных причёсок, головных уборов, нередко ермолок, чёрных широкополых шляп, из-под которых свисают пейсы, завитые в спиральки.
        А вот и знакомцы. Не с берегов ли Шпрее? Да нет, это свои, местные. Бритоголовые парни, в коричневых рубашках военного покроя, высоких шнурованных ботинках на толстой рубчатой подошве настороженно, с ненавистью смотрят на людей в чёрных широкополых шляпах и ермолках. Подогретые алкоголем становятся похожими на хищников. Пружины их мускулов сжимаются, и они готовы броситься на добычу. Но пока ограничиваются только проклятиями, которые бросают в толпу на языке Пруста, Мопассана, Золя и Дюма.
        А потом? Что будет потом?.. Вспомнились события конца ХIХ века. Судебный процесс по делу офицера генерального штаба Альфреда Дрейфуса, обвиненного в шпионаже лишь только за то, что он был евреем. Париж, декларируя приверженность своей страны к просвещению, культуре и толерантности, тем не менее, через газету «Ла либор» нагнетал юдофобию в стране. Результат превзошёл все ожидания, начались еврейские погромы. Глава французской разведки Жорж Пикар, получив доказательства невиновности подсудимого, отдал приказ начать новое расследование. Государство и Армия не простили это главному разведчику и его перевели в одну из африканских колоний. В дальнейшем судили и приговорили к тюремному заключению.
       Эмиль Золя в открытом письме французскому президенту, опубликованного в газете, «Л`Орор» обвинил правительство в "злостной клевете", - и тоже тюрьма.

                                                                           * * *
       Книги и справочники, фотографии и карты стопками лежат на моём рабочем столе.   
      Сколько же книг написано о Париже? О его величии, красоте, о его тайнах, о его жителях. А сколько художников на своих полотнах увековечили лица парижан? Одни одухотворены, другие просто счастливы и благополучны, а третьи раздавлены жизнью и судьбой. Все они сквозь время смотрят на нас со стен музеев мира.
    Это они французы, вдохновлённые наполеоновской политикой, принесли пусть и временную, но эмансипацию евреям Германии. В объявленной конституции Вестфальского королевства особый декрет провозгласил отмену всех ограничений для евреев. Ведь свобода, равенство, братство это образ мыслей, это мироощущение французов, и мне кажется, что я давно знаком с ними - свободными, весёлыми, доброжелательными. Я был уверен, что знаю о Париже всё: мне знакомы его дворцы, бульвары, площади. "Париж стоит мессы", "Увидеть Париж и умереть" - стали почти моими словами.
        А Французская революция? - «Свобода, равенство, братство».
        А «Марсельеза»? - Я слышу её мелодию, я вдохновлён пафосом этих звуков, этих слов. Я жду встречи с Парижем.
        Liberte`! Eqalite`! Fraternite`! - Свобода! Равенство! Братство!

                                                                         
   * * *
      Автобус мчит нас по шоссе, рассекающее обширные виноградники Франции. Гид рассказывает об особенностях виноделия этого района и о неповторимом букете местных вин. Я почти физически ощущаю вкус и аромат «Бужеле Видлядж», «Мерло», «Бордо». Но вдруг резкий запах сваренных вкрутую куриных яиц и хруст огурцов на зубах моих спутниц вернул меня к действительности. Реальный запах яичных желтков убил виртуальный аромат элитных вин.
       Две пожилые женщины, сидящие впереди меня, были одеты так, словно только вчера прилетели рейсом Астана - Берлин. Они по-хозяйски разложили на полотенце куски варёной курицы, яйца, огурцы и толстые ломти хлеба. Дамы были удивительно похожи друг на друга. Обе полные, ширококостные, с крестьянскими лицами и постоянной скукой в глазах. У обеих шестимесячные завивки, а редкие серые кудряшки забраны одинаковыми пластмассовыми обручами. Они не смотрели в окна, не задавали вопросов гиду и редко выходили на остановках. Когда дамы заканчивали обгладывать куриные косточки, дремали, тихо похрапывая, или лениво перебрасывались словами.

                                                                         
   * * *
      Наконец Париж…
Экскурсии в музеи, дворцы, прогулки по его паркам, бульварам, набережным Сены. Еврейский квартал Парижа. Сочетание этих слов для меня необычно, и вовсе не в фонетическом звучании, а скорее в их смысловом значении. Тем не менее, первый еврейский «десант» высадился в самом центре Парижа - квартале Марэ ещё в тринадцатом веке. В последующие столетия с периодичностью морского прибоя волны ненависти то обрушивались на этот народ, то сменялись терпимостью к их обычаям, религии, философии. В девятнадцатом веке очередная волна иммиграции привела в Париж евреев-ашкенази из Восточной Европы. В начале двадцатого века архитектор Нектор Гимар на улице Пафи построил синагогу в стиле модерн. Он расположил её в глубине квартала значительно, отступив от «красной линии», чтобы чужакам храм не вдруг бросалcя в глаза. Здесь строились дома как небольшие крепости с очень крепкими воротами и вторым выходом на соседнюю улицу. Евреи знали, что пути Господни неисповедимы, и в любой момент может настать время, когда запасной выход спасёт им жизнь. Но в сороковые годы ХХ века ни крепкие ворота, ни запасные выходы не спасли 76 тыс. евреев Франции от уничтожения при активной помощи вольнолюбивых французов.

                                                                             * * *
         В шестнадцатом веке король Франции Людовик ХIII, формируя личную охрану - роту мушкетёров из дворян, не мог знать, что один из потомков этих благородных и отважных людей - господин Даркье де Пеленуа станет соратником Оберга - руководителя СС в Париже. По инициативе «благородного потомка» 16 июля 1942 начнётся облава на парижских евреев. А французские полицейские, потомки революционеров, сражавшихся на баррикадах в 1879 году, будут гнать ударами прикладов 15000 французов еврейского происхождения на первый этап смертного пути - Парижский велодром. Трое суток эти несчастные провели там без воды и пищи, а затем те, кто остался в живых, были депортированы в концлагеря.
       Но большинство французов не мучает совесть.
       Через 37 лет после трагедии Холокоста великий итальянец Мастрояни и американский астронавт Амстронг, посещая ресторан Гольденберга на улице Рю де Розье, не могли предположить, что потомки французов, провозгласивших свободу, равенство и братство, 9 августа 1982 года с проезжающего мотоцикла откроют огонь по посетителям и убьют шесть человек.
      Через 57 лет после Холокоста потомки благородных мушкетёров и героев революции протаранят грузовиком двери синагоги в Лионе, а в его пригороде расправятся с еврейской парой. В Тулузе обстреляют кошерную мясную лавку. В Страсбурге попытаются поджечь синагогу, а в Марселе сожгут дотла. В Обервиле сожгут автобус еврейской школы. В Монпелье бросят несколько бутылок с коктейлем Молотова в еврейский храм.
       700 - тысячная еврейская община протестует. Правительство бездействует.
       Восемь миллионов мусульман торжествуют.
       Полиция не решается появляться в кварталах Парижа, населённых мусульманами.
       Случаи нападений и издевательств над французскими евреями вынудили Ариэля Шарона предложить им переселиться в Израиль. Это очень обидело Господина Ширака. Сделав кивок мусульманскому миру, Президент Франции, боясь не успеть, спешит засвидетельствовать своё почтение, умирающему профессиональному террористу, а позднее в своей резиденции, перед десятками телекамер принимает мадам Арафат. Изгнанная из Палестины, она в роскоши проедает, наворованные мужем у своего нищего народа, деньги. Будни Господина Ширака заполнены под завязку. Не успев высказать сожаления по поводу смерти старого Раиса, уже спешит разъяснить сообществу на сколько безопаснее было жить в мире до иракской войны. Восемь миллионов мусульман Франции торжествуют.
     Неужели Франция забыла подвиг своего сына Карла Мартелла? Его мудрость и полководческий гений во второй половине первого тысячелетия спас Францию, да и Западную Европу от исламизации, разгромив при Пуатье арабское войско, перешедшее Пиренеи.
      Не потому ли, ещё не так давно, обнаглевший ливийский диктатор, провозгласивший реванш за Пуатье, осмелился предложить президенту Франции принять стране ислам. Стране, которая считается дочерью Ватикана. Он это изрек сразу же после царского приёма, который ему устроил глава государства. А сегодня, спроецировав судьбу Саддама Хусейна на себя, тщательно спрятав волчьи уши под мусульманский фес, диктатор вырядился в тогу, то ли миротворца, то ли шута, раскинул бедуинский шатёр в центре Европы. А она (Европа, захлёбываясь от восторга, в лице английского премьера заключила диктатора в объятья. Это ещё не всё. Террорист понял, и правильно понял, ему всё дозволено. Он покинул саммит руководителей мусульманских стран в знак протеста против отсутствия на нём, тогда еще живого, Ясира Арафата и Саддама Хусейна. Франция не шокирована. Напротив, прорабское лобби всё сильнее сжимает пальцы на горле французской ментальности. С оглядкой на правительство, средства массовой информации страны, да и почти всей Европы, пропалестински освещают события на Ближнем Востоке. Создаётся впечатление, что Европа отдавая на заклание Израиль, надеется откупиться от грядущей исламской экспансии. Она забыла уроки истории, когда, пожертвовав Чехословакией, думала спастись от гитлеризма. Чем это кончилось, мы знаем. И не случайно мэр четвёртого района столицы господин Доминик Бертинотти планом городской застройки решил уничтожить национальный характер еврейского квартала, с его узенькими улочками и своеобразным бытом. Убрав мелкие лавочки, закусочные, крохотные мастерские, где остановилось время, он превратит один из самых известных в мире еврейских районов в безликую городскую улицу. Мужественный житель этого квартала, кошерный мясник Мишель Калифа, справедливо обвинил мэра в преднамеренной попытке уничтожить здесь последние следы еврейской идентичности.
       Снова Франция безучастна… Убеждён, как только закончат взрывать синагоги, настанет очередь христианских храмов. Хочу лишь верить, что Франция устоит и ей удастся вспомнить и оценить значение битвы при Пуатье.

      И гром грянул в начале ноября. Совсем с другой стороны. Теперь фашиствующие молодчики, поигрывавшие мускулами на улице Рю де Розье, кажутся шаловливыми детьми. Города Франции и предместья Парижа сотрясает бунт. Поджигают автомобили, громят магазины, полицейских забрасывают бутылками с «коктейлем» Молотова. Пожары катятся по Европе. Бунт мусульман… Полиция, естественно, не справляется, президент Франции молчит. Только через три дня министр внутренних дел господин Саракози робко обещает в течение месяца усмирить непокорных. А может быть это и не бунт вовсе, а движение за самоопределение, за создание независимого исламского государства? И Франции в самый раз сесть за стол переговоров с поджигателями погромщиками и поделится территориями. А почему бы и нет! Франция и другие государства с пеной у рта настаивали, чтобы в ответ на теракты и обстрел касамами Израиль отдавал территории и целовался с Аббасом, как Ширак с покойным Арафатом. Теперь настал черёд Франции у себя дома показать, как это делается. Поделиться своей территорий, создав вначале автономное образование, а потом и независимое государство, назвав его, как предлагает Д.Фара, из World Net Daily «Парижтина».

                                                                           * * *
     Наша группа туристов стояла на перекрёстке улиц еврейского квартала. Во время экскурсии к нам присоединился седой, очень пожилой человек с неулыбчивым лицом. На нём хорошо сидел костюм, а бабочка бордового цвета и манжеты белой сорочки, выглядывающие из рукавов пиджака, придавали ему элегантность. Весь его облик не вписывался в мешанину одеяний, проплывающей мимо толпы. Он казался пришельцем из другого мира. Человек в бабочке слушал гида, склонив голову к плечу, глаза его теплели, и он едва заметно улыбался. Мне показалось, что он прислушивается только к мелодике русской речи, а мысли его были в далёком прошлом.
      Мои соседки по автобусу не слушали ни пояснения гида, ни мелодику русской речи.
      - Катрин, чё вылупилась на мужика? Глянь сюды, вон те, с барабульками на ушах, в чёрных шляпах, ить еврэи!? Сказывала Марья, - она поперхнулась от злого взгляда подруги, - я и говорю, Матильда сказывала: оне под шляпами деньги носять, ить еврэи богатющие.
      - Брешишь ты и твоя Матильда! - ответила Катрин. Откудова ей знать, нешто у нас в районе еврэи водились?
      Человек в бабочке быстрыми шагами подошёл к ним вплотную и на чистейшем русском языке суфлёрским шёпотом сказал: «Любезные дамы, простите, что перебиваю, но смею вас заверить: под чёрными шляпами эти люди не прячут деньги. Под этими шляпами много печали, много терпения, и ума, чего вам не хватает». Он резко повернулся и исчез в толпе.

                                                                           * * *
        За окнами автобуса темно. Притушен свет в салоне. Мы возвращаемся в Берлин. Усталые туристы спят. А мне не спится: я вижу розовый флёр цветущих магнолий вокруг Нотр-Дам, великолепие Лувра и Версаля, задумчивость Сены, ночное свечение Эйфелевой башни, кривые улочки Монмартра и бесчисленные картины, выставленные прямо на тротуаре. Об этом, наверное, уже писали, и не раз, но мне доставляет удовольствие этими же словами излагать свои мысли, словно в звучании этих слов слышится сладкая горечь моих разочарований. Париж прекрасен во всех своих ипостасях. Но свобода, равенство и братство - это не больше чем заблуждение романтика. И ещё мне вспомнилось скульптурное изображение огромной человеческой головы с ладонью у уха, лежащей на газоне в одном из уголков парка на месте бывшего «Чрева Парижа». Что же слышит это ухо? Цокот копыт лошадей мушкетёров, грохот падающих башен Бастилии, тупой стук гильотины. А может быть, шорох подошв 15 тысяч евреев, идущих к смерти, или стоны умирающих в ресторане Гольденберга. А может быть, оно уже слышит приближение следующей катастрофы? Или призыв муэдзина с башен Нотр-Дама, к вечернему намазу?

                                                                              * * *
         Через 57 лет после Холокоста на средневековой улочке с поэтическим названием Рю де Розье в еврейском квартале Парижа, броуново движение людского водоворота связывает в один жизненный узел христиан, иудеев и мусульман, тем не менее, здесь же снова вызревает неприязнь и ненависть к французским гражданам еврейского происхождения.
         Ну а как же Libirte? Eqalite? Fraternite?
         С грустью я покидал Париж.

Рю де Розье* (Rue des Rosiers - франц.) - улица роз
                                                                                                             ©М.Эненштейн

                                                Предыдущая публикация и об авторе в РГ №5 2002

НАЧАЛО                                                                                                                                                                                           ВОЗВРАТ