ВОЗВРАТ            

     
Август 2005, 8    
 
    Ракурс Истории____________________________                                                                                 Юрий Колкер      
       
 
1934: ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ                            
РУССКОЙ  ЛИТЕРАТУРЫ                                            

        В 1934-м состоялся «съезд победителей»: XVII съезд ВКП(б), возвестивший миру о победе генеральной (генеральная - и вдруг победила! Да кому же и побеждать? Маргинальной, что ли?) линии партии в построении социализма. Убийством Кирова начинается эпоха, которой не знала история. Эпоха самоуничтожения большого народа. Из 1966 делегатов партийного съезда - 1108 были репрессированы. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК - уцелел 41. Началась большая чистка. Большая кафка. Русская - при всей многонациональности СССР. Стиль эпохи созидался в том единственном на свете городе, который не верит слезам, - и созидался по-русски.
      Поражает апокалипсическая серьезность, с которой разыгрывалась русская народная кафка. Немецкая каменная серьезность. Это ведь необходимо признать: строй ведения партийных дел (не говоря уже о научных) заимствован русскими у немцев. Он и определил тональность первой половины XX века - больше, чем любые «идеи». Кто знает - будь вожди чуть легкомысленнее (на французский или хоть на британский лад), случись у них побольше юмора, поменьше академичности, - и число людей, погибших насильственной смертью в лагерях и войнах XX века, было бы на миллионы меньше.

                                                            ПАРАД БЕССМЕРТНЫХ

      Вслед за партийным съездом состоялся другой, не менее победительный: первый всесоюзный съезд советских писателей. Заседали с 17 августа по 1 сентября 1934 года - с той же самой зловещей, в сознании не укладывающейся всемирно-исторической серьезностью. Всё было расписано, как по нотам. Готовились манифесты почище Эрфуртской программы: резолюция первого съезда советских писателей, устав союза советских писателей. Писали золотыми буквами, возводили нерукотворный памятник. Строили на века, не хуже Рамзесов. Даже спорили (а споры и разногласия были) с оглядкой на вечность.
     Официальная статистика съезда неполна, но легко дополняется. Докладов было прочитано 22; речей произнесено 183; приветствий съезду зачитано 42 (от саамской народности Кольского полуострова; от Люберецкой трудовой коммуны; от пионеров Базы курносых…).
     Были ещё всяческие приветственные слова от съезда (вождю-и-учителю; наркому обороны Ворошилову, Ромену Роллану, центральному комитету ВКП(б), совету народных комиссаров, Эрнсту Тельману). Были заключительные слова, ответные слова на приветствия, оглашения и голосования, резолюции и заявления. Протестов и возражений не было. Откуда бы им взяться в монолитном лагере победителей?
      Я подсчитал, что на 26 заседаниях примерно 100 часов говорили по-русски, причем произнесено было на этом языке полмиллиона слов. Русский ведь был рабочим языком съезда, что, разумеется, нигде не отмечено, потому что - какой же еще? Дурака валять не стали. О добровольно-принудительной русификации окраин, можно поручиться, даже и мысли ни у кого не возникло, да и слово это (русификация) было не в ходу. Представители народов, много превосходящих русских историческим возрастом и литературной традицией, изъяснялись на молодом языке, едва оформившемся за полтораста лет до съезда.
      Сколько говорили на других языках, мне прикинуть не удалось. С иностранцами, игравшими роль свадебных генералов, вышла путаница. Имен сколько-то известных всего четыре: Луи Арагон, Жан-Ришар Блок, Клаус Манн, Витезслав Незвал. В официальном списке 40 иностранных гостей, но есть в списке и мертвые души, неизвестные писатели (неизвестно, были ли они писателями): таинственный Удеану от Франции, Амабел Уильямс-Эллис от Британии и Роберт Геснер от США. Энциклопедии о них молчат. Немцев было 10 человек, чехов и словаков - 6, французов - 5, шведов - 3, по паре в этот ковчег попало испанцев, датчан, греков, турок и американцев, по одному от Нидерландов, Норвегии, Японии, Китая, Австрии и Британии.
     Говорили на языках и не писатели. По-французски приветствие съезду произнес последний выживший участник Парижской коммуны.
       Делегатов с решающим голосом съехалось 377, с совещательным - 220. Всего, значит, 597 человек. Сегодня Краткая литературная энциклопедия знает из них только 389 человек; 208 человек (35%) даже и до этого специального издания не дотянули.
       Большая кафка, понятно, не обошла писателей стороной. В последующие годы погибло в застенках и ГУЛАГе 182 участника (30%), еще 38 подверглись разной степени репрессиям, но уцелели. А на фронтах второй мировой войны - для сравнения - погибло 17 человек, все - с решающим голосом и (почему-то) преимущественно носители нерусских фамилий.
      Это был съезд мужчин. На женщин приходилось лишь 3,7%. При этом из 22 писательниц четыре - иностранки (стало быть, среди иностранцев женщин - 10%).
      Съезд был молод: средний возраст писателя составлял 36 лет. Самому молодому было 22 года. «Коммунизм - это молодость мира…».
       А вот и национальный состав (официальные данные): русские - 201 (33,7%), евреи - 113 (18,9%), грузины - 28 (4,7%), украинцы - 25 (4,2%), армяне - 19 (3,2%), татары - 19 (3,2%), белорусы - 17 (2,8%), тюрки - 14 (2,3%), узбеки - 12 (2,0%), таджики - 10 (1,7%), немцы 8 (1,3%). Всего представлено 52 национальности, включая венгров и греков. Нашелся один итальянец, одна китаянка и один лак (не лакировщик действительности, а дагестанец).
       Ну, и партийный состав: 65% коммунистов и комсомольцев.
      Перед большой кафкой, как перед Богом, все народы были равны. Берем в качестве пробного камня евреев. Их (по моим подсчетам) погибло 35 из 182, то есть 19%, а официальный процент евреев среди делегатов был, как мы только что видели, - 18,9%. Никакого предпочтения! Хотя… Есть и другой счет. Собственно еврейских писателей, идишистов, присутствовало на съезде 17 человек. С Бабелем, которого позволительно считать писателем еврейским, выходит 18. Уцелели трое. Погибло - 79%. 

                                                                 КТО ГОРДО РЕЯЛ

       Не угадали. Горький. Упомянут на 271 из 714 страниц стенографического отчета.
      Тот, на кого вы грешили, разительно отстает: упомянут на 167 страницах. Разве он мог этого не услышать? Услышал. Жить Горькому оставалось менее двух лет.
      Ленин упомянут на 152 страницах, Пушкин - на 82, Маяковский - на 75, Маркс - на 71, Шекспир - на 62, Пастернак (еще не совсем опальный, а, наоборот, член президиума) - на 56, Лев Толстой - на 55, Шолохов (ему 29 лет) - на 49, Гоголь - на 43, Олеша - на 42, Достоевский - на 27, Бабель - на 17, Есенин - на 12, Заболоцкий (на съезд не попавший) - на 4 страницах.
      Про этих писателей мы слышали. А вот кто такой Владимир Михайлович Киршон с рейтингом 67, чуть ниже Маркса, чуть выше Шекспира? Sic transit gloria mundi!
     Но если взглянуть на дело более пристально, то гордо реет на съезде всё-таки не буревестник революции, а - тот самый.
       «…неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина…» (Горький)
     «…Товарищ Сталин на XVII съезде партии дал непревзойденный, гениальный анализ наших побед…» (Жданов)
     «…Дорогой и родной Иосиф Виссарионович… Да здравствует класс, родивший вас, и партия, воспитавшая вас для счастья трудящихся всего мира!» (приветствие съезда вождю).
      «…Да здравствует наш первый и лучший ударник, наш учитель и вождь, любимый т.Сталин!» (приветствие съезду от доярок).
       С момента установления советской власти прошло неполных 17 лет. У власти Сталин - десять лет (двенадцать - генсеком), а как много успел!

                                                             КТО ОТСУТСТВОВАЛ

    Ахматова, Мандельштам (уже в ссылке), Кузмин, Хармс (но зато присутствовал Олейников; всё же член партии), Бенедикт Лившиц, Шершеневич. Это понятно. Съехались-то ведь советские писатели.
      И еще: Городецкий, Крученых, Исаковский (?), Заболоцкий (арестуют в 1938-м), Пильняк (уничтожат в 1938-м), Лозинский, Шенгели, Павел Васильев…
      Могли бы присутствовать еще многие: Булгаков, Платонов, Вагинов, Гроссман… всех не перечислишь.
      Многие - совсем отсутствовали: не упомянуты ни разу на 714 страницах. Среди них - Ахматова, Мандельштам, Кузмин, Бенедикт Лившиц.

                                                                ВОЗРАЖЕНИЙ НЕТ

      Возражений по генеральной линии, разумеется, не было, но видимость демократии строжайше соблюдалась.
      Открывает съезд Горький - по праву председателя оргкомитета (а не кандидата в нобелевские лауреаты, каковым он был, - правда, до переезда в СССР). Открыв, передает слово украинскому поэту Ивану Микитенко (уничтожен в 1937-м). Оглашается список почетного президиума: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Орджоникидзе (покончил с собой в 1937-м), Куйбышев, Киров (убит в 1934-м), Андреев, Косиор (расстрелян в 1939-м), Тельман (в то время сидел в берлинской тюрьме), Димитров, Горький… (бурные аплодисменты; все встают) Заметьте, что Бухарина нет. Вот, кому будут возражать.
     «Разрешите, товарищи, ваши горячие аплодисменты считать одобрением почетного президиума съезда…».
       Так же, аплодисментами, избрали Горького председателем съезда.
      «В президиум предлагается 52 человека (по числу национальностей? остроумно!)… Нет возражений? Возражений нет…».
      Отметим некоторых членов президиума: Жданов (!), Бедный, Мехлис (!), Пастернак (!), А.Толстой, Тихонов, Фефер (расстрелян в 1952-м), Шолохов, Шагинян, Эренбург… Бухарина нет и тут, а ведь он - редактор Известий.
       «Возражений нет? Разрешите голосовать. Делегатов съезда прошу поднять мандаты. Кто за этот список? Прошу опустить. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Президиум съезда избран единогласно…».
     Характерный момент: на теперешних съездах русских писателей (они называются конгрессами) вся эта мишура и показуха отметена. Президиум назначен заранее, делегаты его не обсуждают. Все знают, кто начальство, а кто - статисты.

                                                    НАЦИОНАЛЬНЫЕ ЛИТЕРАТУРЫ

      Их оказалось девять, по числу больших докладов о них, которые шли в следующем порядке: украинская, белорусская, татарская (притом, что Татария - автономная ССР), грузинская, армянская, азербайджанская, узбекская, туркменская и таджикская литературы.

                                                                БЕДНЫЙ БУХАРИН

     Бедный Николай Иванович! Как страшно он умирал! Как не хотел умирать… Никто не хочет, но он-то словно в кривое зеркало попал. Вот уж где была кафка! От рук бывшего друга и соратника. Сталин уверял его (косвенно, через следователя-палача; в личной встрече отказал, на письма из тюрьмы не отвечал), что нужно умереть ради дела мирового пролетариата, и этот бедняга почти уговорил себя согласиться,.. а всё же молил о пощаде, голенища готов был обнять.
     Жить ему оставалось менее четырех лет.
    Доклад его на съезде был… о поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР. Делегаты съезда знали, что доклад Бухарина - не вполне официальный, как доклад Жданова, что он - не линию партии выражает.
     «Товарищи, я отношу ваши аплодисменты по адресу той великой партии…»
    Академик Бухарин начинает издалека: с блаженного Августина, с индийского учения Анандавардханы. Он критикует определение поэзии, данное в Британнике (за тавтологию). Цитирует буржуазного Гумилева, буржуазного Бальмонта. У Андрея Белого «фетишизация слова достигла гималайских высот». Теоретизирование академика обставлено ссылками на источники… Николай Иванович без остановки говорил более трех часов!
      «Это - диалектические величины… В явлении является сущность. Сущность переходит в явление…».
     Гумбольдт, Потебня, Лукреций, Шопенгауэр, Гегель, Гомер, Лессинг, Гораций, Аверроэс… Блок, Есенин, Брюсов, Демьян Бедный (аплодисменты) и Маяковский (бурные аплодисменты; все встают) угодили в раздел доклада «Перелом».
      А вот «Современники»: Владимир Кириллов (1890-1937), Безыменский (аплодисменты), Багрицкий (аплодисменты; все встают), Светлов, Жаров, Уткин, Ушаков, Борис Корнилов, Пастернак (бурные аплодисменты), Николай Тихонов (бурные аплодисменты), Сельвинский (аплодисменты), Асеев (аплодисменты), Луговской, Прокофьев, Павел Васильев, Василий Каменский (аплодисменты). Никто не идеален. Всех журят (над Уткиным и смеются).
      Двадцать четыре больших страницы, по 750 слов на каждой, всего, значит, 18000 слов.
      «Любимец всей партии» (по определению Ленина), простой, любезный, демократичный, веселый, доступный, интеллигентный… В 1934-м он как раз женился (в третий раз). В 1936-м был за границей, зная, что обречен, и не остался…
      «Я кончаю свой доклад лозунгом: нужно дерзать, товарищи!» (Бурные аплодисменты зала, переходящие в овацию. Крики «ура». Весь зал встает).
      В наши дни почти все понимают Сталина как откровенного властолюбца. Он, дескать, убивал, чтобы властвовать. Но смерть раздавленного и униженного Бухарина ему была не нужна. Бухарин и в лучшие дни не рвался к власти, а тут уж и во всём уступил, пресмыкался. Зачем убивать? Чтобы другим неповадно было? Непохоже. Вокруг и так всех трясло от страха. И потенциальных жертв было сколько угодно. Совсем не обязательно приканчивать эту теоретическую овцу. Ведь не Троцкий же.
      Существует гипотеза, престранная, но остроумная. (Я ее слышал от израильского химика Сергея Брауна). Сталин не сознавал себя властолюбцем, не себе служил (в быту был неприхотлив до аскетизма), а самоотверженно боролся с буржуазией (внушавшей ему искреннее отвращение) во имя счастья мирового пролетариата, ради создания бесклассового общества. Он был последовательным марксистом. Свое право на верховную власть выводил из веры в то, что он лучше других понял марксизм. А что говорит марксизм? Что в одной стране, да еще аграрной, бесклассовое коммунистическое общество не построишь. Как раз на этом настаивали меньшевики. Сталин очень серьезно отнесся к их мнению - и нашел выход. Он убивал тех, кто успел обуржуазиться. Ведь что происходило на его глазах? Вчерашние голодранцы, дорвавшись до власти, богатели. Общество не становилось бесклассовым, наоборот, возрождался класс власти, люди состоятельные. А где классы, там и классовая борьба. Бороться, решил Сталин, нужно так: с одной стороны - создавать пролетариат (индустриализация и коллективизация); с другой - искоренять зажравшихся. Поднялся к власти пласт народный - и начал вещами обрастать, стихи читать, в Шопенгауэра заглядывать. Вчера они были свои, сегодня - чужие. Их - под корень. Живем-то ведь в капиталистическом окружении, кругом враги. Поднимется следующий пласт - и его туда же. И так - до самого начала мировой революции.
      Если так, Бухарина просто нельзя было оставлять в живых. Он был до мозга костей мелкобуржуазен.
                                                       ЧТО ГОВОРИЛИ ПИСАТЕЛИ

    Горький: «Время от 1907 до 1917 года было временем полного своеволия безответственной мысли…»; «…отцы начинают всё более заботливо относиться к детям…».
       Об отцах - десятая (!) страница доклада основоположника. Он говорит уже 75 минут - и не произнес еще ни одного имени советского писателя, зато коснулся де Костера, Мережковского, Людовика XI, Ивана Грозного и расстрела на Ленских приисках.
       «Мы всё еще плохо знаем действительность».
       В конце, на 13-й странице своего полотна, Горький формулирует цель: «Нам необходимо знать всё, что было в прошлом, но не так, как об этом уже рассказано, а так, как всё это освещается учением Маркса-Ленина-Сталина и как это реализуется трудом на фабриках и на полях… Вот какова, на мой взгляд, задача союза литераторов…» (бурные аплодисменты; зал стоя приветствует…).
      Виктор Шкловский: «Достоевского нельзя понять вне революции и нельзя понять иначе как изменника…»; «Маяковский виноват не в том, что он стрелял в себя, а в том, что он стрелял не вовремя…».
     Ицик Фефер (расстрелян в 1952-м): «Бодрость и оптимизм - вот характерные черты еврейской советской поэзии. Это отличает ее и от дооктябрьской еврейской поэзии, и от еврейской поэзии в современных капиталистических странах…»; «Во главе нашей прозы стоит крупный мастер Давид Бергельсон (расстрелян в 1952-м). Он ведет нашу прозу вперед (!)…»; «…еврейская литература ни одной капиталистической страны не может сравниться с уровнем еврейской советской литературы…»; «Палестина никогда не была родиной еврейских трудящихся…».
   Корней Чуковский: «Чарская отравляла детей сифилисом милитаристических и казарменно-патриотических чувств…».
      Мариэтта Шагинян: «Именно в личной любви наиболее ярко вскрывается в литературе класс и его идеология… Кажется, будто сейчас только одни мы во всём мире обладаем ключом любви, только мы знаем тайну эроса, связующего людей разной кожи и расы…».
      Вера Инбер (ни один из присутствовавших не догадывался, что она - двоюродная сестра Троцкого; догадались бы - живьем бы съели): «Поистине оптимизм - мало исследованная область, о которой даже Малая советская энциклопедия мало что знает… (смех)»; «Наш основной тонус - это счастье… Мы идем как бы против шерсти мировой литературы…».
    В историю литературы Инбер вошла двумя вещами. Во-первых, бессмертной стихотворной строкой: «Отруби лихую голову!». Во-вторых, тем, что сказано о ней (хоть и не о ней одной): «Дико воет Эренбург. Повторяет Инбер дичь его. Ни Москва, ни Петербург не заменят им Бердичева…».
      Илья Эренбург: «Поглядите на буржуазное общество - молодой писатель там должен пробивать стенку лбом. У нас он поставлен в прекрасные условия…»; «Я вовсе не о себе хлопочу. Я лично плодовит, как крольчиха (смех), но я отстаиваю право за слонихами быть беременными дольше, чем крольчихи (смех)… Когда я слышу разговоры - почему Бабель пишет так мало, почему Олеша не написал в течение стольких-то лет нового романа, почему нет новой книги Пастернака, я чувствую, что не все у нас понимают существо художественной работы…»; «Верьте мне, что о том, о чем я с вами говорю, я очень часто думаю за своим столом…».
       Юрий Олеша: «В художнике живут все пороки и все доблести… Когда изображаешь отрицательного героя, сам становишься отрицательным, поднимаешь со дна души плохое, грязное…»; «Каждый художник может писать только то, что он в состоянии писать… Мне трудно понять тип рабочего, тип героя-революционера. Я им не могу быть…».
        Как человек уцелел?! И ведь еще дворянин.
        Александр Авдеенко (ему 25 лет, и он социально близок): «Несколько лет назад я сидел в тюремной камере в Оренбурге… Я жил в этом мире, мире людей, как зверь, - я мог перерезать другому горло…»; «Я - свежий человек в литературе…»; «Равнодушие - это самое страшное…»; «Мы, молодые, оправдаем надежды, которые на нас возлагают…».
       У Авдеенко - решающий голос на съезде. У Антокольского, Агнии Барто, Бухарина, Гайдара, Германа, Казина, Каменского, Кирсанова, Олейникова, Паустовского, Радека, Скитальца, Твардовского, Шкловского, Уткина, Эйзенштейна - голоса совещательные.
        Исаак Бабель: «Пошлость в наши дни - это преступление, это контрреволюция…»; «…посмотрите, как Сталин кует свою речь, как кованы его немногочисленные слова, какой полны мускулатуры. Я не говорю, что всем нужно писать, как Сталин, но работать, как Сталин, над словом нам надо (аплодисменты)…»; «Если заговорили о молчании, то нельзя не сказать обо мне - великом мастере этого жанра (смех). (…) В любой уважающей себя (?) буржуазной стране я бы давно подох с голоду…».
         Он был уничтожен четыре года спустя.
         Всеволод Вишневский: «…В 1919г. лишенная хлеба, света, ободранная наша страна в одной Ярославской губернии имела театров больше, чем их имела вся Франция (аплодисменты)…»; «Помните, как в 1905г. Ленин писал: «Запасайтесь кастетами, палками, запасайтесь смоляным материалом, запасайтесь всем…»…»; «Кто знает, что всем партизанским сибирским движением молча (!) руководил Сталин?»; «Покойный Луначарский в одной из своих пьес… показал, как люди будущего встретятся и полупечально-полуласково будут говорить о пролитой ими крови, и какой странный братский диалог будет вестись между Лениным и Врангелем…»; «Мы всегда должны держать в исправности хороший револьвер… Мы стоим перед большим и окончательным расчетом с пятью шестыми мира (аплодисменты)…».
       Борис Пастернак: «Что такое поэзия, товарищи? Поэзия есть проза… Поэзия есть язык органического факта, т.е. факта с живыми последствиями…»; «Не отрывайтесь от масс, - говорит в таких случаях партия…»; «При огромном тепле, которым окружают нас народ и государство, слишком легко стать литературным сановником…».
      Семен Кирсанов: «Огромная политическая задача и поэтическая задача - найти новый этап (!) к слову «поцелуй»…»; «Свивание венков из грудей (!) не является жгучей проблемой для революционных рабочих Германии и Франции…»; «Я здесь кричу во весь свой совещательный голос…».
    Николай Тихонов: «Возьмем стихотворение «Горные вершины», переведенное Лермонтовым. Это - гениальное произведение… Гетевское стихотворение «Горные вершины» - посредственное стихотворение…»; «Мировоззрение - хозяин творчества…»; «Пацифизм чужд духу нашей поэзии. Никакие экзотические завоевания (!), волновавшие умы певцов русского империализма, не живут в стихах советских поэтов…»; «Наша поэзия не достигла еще мировых высот…» (Увы!)
       Алексей Сурков: «У нас по праву входят в широкий поэтический обиход понятия любовь, радость, гордость, составляющие содержание гуманизма. Но некоторые поэты как-то сторонкой обходят четвертую сторону гуманизма, выраженную в суровом и прекрасном слове ненависть (продолжительные аплодисменты)…»; «На страницах газеты рядом с пахнущими порохом и кровью заметками… щебечут лирические пташки… Давайте не забывать, что не за горами время, когда стихи со страниц толстых журналов должны будут переместиться на страницы фронтовых газет и дивизионных полевых многотиражек. Будем держать лирический порох сухим! (продолжительные аплодисменты)…».

                                                              ТАКОЙ ВОТ СЪЕЗД

       Такой вот был съезд. Вальпургиева ночь - но вместе с тем и Никейский собор (только император не присутствовал). Допущенные в чертог провозвестники нового мира заклеймили ереси, возликовали, попировали и разошлись, каждый - навстречу своей судьбе. У иных «всё до мельчайшей доли сотой в ней оправдалось и сбылось». У большинства вышло иначе.
        Как сказал один безымянный молодой поэт той поры (цитированный на съезде):

«По щекам удрученной компартии
незаметно скатилась слеза…».

        Но это потом.
       А 1-го сентября 1934 года, закрывая съезд, Горький был весел и бодр: «За работу, товарищи! Дружно, стройно, пламенно - за работу!».
        На съезде было сказано много правды. Одна из правд такая: съезд был-таки всемирно-историческим. Ни до, ни после история ничего подобного не знала. И не узнает.

                                                                                                              ©Ю.Колкер

                         Публикации и об авторе - в Тематическом Указателе в разделе "Литературоведение"

НАЧАЛО                                                                                                                                           ВОЗВРАТ