70 лет назад началась воронежская ссылка Осипа Мандельштама
Если писать пьесу о
последних годах жизни замечательного русского поэта Осипа Мандельштама,
то его лагерная смерть в 1938 году будет финалом действия, завязкой -
арест в мае 34-го, а кульминацией - воронежская ссылка.
Предлагаем уникальные документы, связанные с этой драмой. Часть из них
публикуется (или воспроизводится в факсимильном варианте) впервые.
Подлинники хранятся в архиве Принстонского университета (США).
Их комментирует заместитель председателя
Мандельштамовского общества Павел НЕРЛЕР.
"Мы живем, под собою не чуя страны..."
- Это знаменитое сегодня стихотворение Мандельштам
написал в ноябре 1933 года. Читал друзьям. За эти стихи его и взяли.
Внизу ордера на "производство ареста-обыска" гражданина Мандельштама -
размашистая подпись зампреда ОГПУ Агранова...
(У русской литературы к Якову Агранову особый счет - это он
приговорил к расстрелу Николая Гумилева. Еще в списке аграновских жертв
Клюев и вот - Мандельштам... При этом "Яня" дружил с Пильняком,
Маяковским, Лиля Брик вспоминает человека, милого в общении, жившего с
нежно любимой красавицей-женой скромно, почти бедно. Незадолго до своего
ареста отправленный в Саратов, Агранов слепил там огромный "заговор
врагов народа" - хотел отличиться и так спастись. Не помогло. Расстрелян
в 1938 г.) - История гибели Мандельштама по-своему уникальна. Мы
часто говорим про безвинно репрессированных. Но вина Мандельштама перед
советской властью очевидна - он написал едкие стихи на Сталина. Людей
расстреливали за анекдот, за случайную фразу. Здесь иначе. Мандельштама
берут - и начинается странная игра. Несколько лет власть словно пробует
поэта на зуб, взвешивает, решает: сохранить? погубить?
"Мандельштам, как вам не стыдно!"
- Итак, арестован. Сидит во внутренней тюрьме на Лубянке.
Свет в камере - круглые сутки, сосед - "наседка". "Дело Мандельштама"
ведет "Христофорыч" - известный в московских литературных кругах
оперуполномоченный Николай Христофорович Шиваров, на протоколе допроса -
его имя. Шиваров в своем ведомстве "пасет" творческую интеллигенцию. К
делу подходит с душой: вхож в богему, театрал, дружит с писателями (компания
приятелей - Александр Фадеев, Петр Павленко, Николай Шиваров)... (Шиваров
был болгарским коммунистом, от преследований бежал в СССР. По профессии
- журналист. Красавец двухметрового роста, невероятно сильный физически:
орехи щелкал пальцами. В ОГПУ действительно "отвечал за литературу": вел
дело Клюева, досье на Платонова и Горького. В близком кругу любил
посетовать, что чекистской службой тяготится, все-таки человек
творческий, но - раз партия велела… В 1937-м арестован. В лагере покончил
с собой.)
- Шиваров Мандельштама пытал?
- Физически - нет. Давил психологически - угрожал,
насмехался, шантажировал: говорил, что Мандельштам загубил своих родных.
Он на подследственного смотрел как на вошь, держался сверхчеловеком,
заявлял, что "страх полезен поэту", рождает новые эмоции. Впрочем,
Мандельштам был не из тех, кто способен конспирировать, отпираться. На
первом же допросе сознался, что крамольные стихи написал он. Шиваров
достал текст - Мандельштам сам внес поправки (в результате мы имеем
полный, заверенный автором вариант; выглядит он жутковато - прыгающий
почерк, помарки от бесконечных нервных обмакиваний пера в чернильницу).
Признался, что в юности был членом эсеровской партии. Назвал людей,
которым читал стихотворение.
- Кто-нибудь из них был арестован?
- Потом в разное время были арестованы три человека -
Владимир Нарбут, Лев Гумилев и Борис Кузин. Но интересно, что ни у кого
из них в деле, насколько я знаю, эпизод с мандельштамовским
стихотворением не фигурировал.
- А кто его сдал?
- Доподлинно неизвестно.
- Как Мандельштам пережил следствие?
- Ужасно. Пытался покончить с собой. В
лифте (везли на очередной допрос) от страха упал, забился в припадке.
Вдруг услышал над собой: "Мандельштам, Мандельштам, как вам не стыдно!"
Это был писатель Павленко - видно, Шиваров позвал друга поглазеть.
(Петр Павленко не был бездарностью, в его прозе, особенно ранней,
найдешь строки, которые трогают до сих пор. Да и вполне достойные люди
вспоминают Павленко, в общем, хорошо. Юношей он ушел на гражданскую,
советской власти служил пером искренне и верно. Тяжелый туберкулезник, в
Отечественную не отсиживался, вновь отправился воевать, был ранен. Автор
сценария фильма "Александр Невский". Был сценаристом и других картин,
сейчас вызывающих лишь горькую усмешку, - "Клятва", "Падение Берлина".
Стал крупным литературным чиновником. Романы, которые он считал главными,
- "Счастье", "Труженики мира" - ныне благополучно забыты. Умер в 1951-м.
В судьбе Мандельштама сыграл роковую роль - но об этом ниже.)
- Павленко, конечно, хорош, но и Мандельштам...
Назвать всех... Биться в ужасе перед врагами... Как-то это...
- Не по-мужски? Ну, во-первых, жизнь показала, что и не
такие на допросах ломались. Во-вторых, список знакомых со стихотворением
у Шиварова наверняка был (вопрос - полный или нет). Следователь мог лишь
потребовать подтверждения. В-третьих, Мандельштам ведь уже знал, что
такое кошмар допросов и тюрьмы: при Врангеле его арестовывала белая
контрразведка. Но даже не это главное...
"Пока не требует поэта..."
- "Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон...
среди детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он". Мандельштам,
конечно, не был физически смелым человеком - с нормальной точки зрения.
Боялся высоты. Панически боялся милиционеров... Многого боялся. Но при
этом иногда совершал поступки, на которые ни у каких смельчаков
решимости не хватало. В 1918 году знаменитый эсер-чекист Блюмкин
хвастался в компании всевластием: достал стопку смертных приговоров,
потряс в воздухе. Мандельштам подскочил, выхватил эти приговоры, порвал.
В 1928-м вступился за совершенно незнакомых людей - пятерых безвинно
арестованных стариков-бухгалтеров, пол-Москвы поставил на ноги. Это был
человек с обостренным неприятием несправедливости. А если несправедлива
сама жизнь - что может сделать поэт? Только писать. "Что ни казнь у него
- то малина" - кто еще тогда решился такое сказать про Сталина? И это
ведь не единственное горькое его стихотворение о времени. Была еще "Квартира".
Было еще "Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым" - о раскулаченных. Про
трагедию крестьянства в 30-е пытались говорить лишь Платонов и (по-своему)
Шолохов - но это люди абсолютно другого склада... И ведь что проще:
написал, выговорился - спрячь в стол! А он не прячет. Мандельштам был
рожден на свет, чтобы писать гениальные стихи, - и этого достаточно. Он
их и писал. А мы хотим, чтобы поэт заодно еще и подковы гнул?
Вернемся к документам. Следствие длилось две недели. Приговор - высылка
в Чердынь.
"Ося психически болен"
- Вроде бы не самая суровая кара. Не Беломорканал, не
Магадан... Чердынь - деревянный городок на Каме. Городок как городок,
таких в России много. Более того - неожиданное чудо! - Шиваров разрешает
ехать с мужем в ссылку и жене, Надежде Яковлевне. Но для Мандельштама
Чердынь "без права выезда за пределы" - олицетворение неволи. Еще по
дороге он временами теряет рассудок - начинаются галлюцинации, страх
близкой, какой-то особенно лютой казни... Там ведь и другие сосланные
были, бывшие эсеры, анархисты, они недоумевали - чего он психует? Тут
можно жить! А все просто. Вольную певчую птаху - щегла, чижа - поймали,
сунули в клетку. Как птаха себя ведет? Сходит с ума, бьется о прутья.
Так и Мандельштам. Надежда Яковлевна сообщала о его состоянии родным.
Мандельштама забирают в местную больницу, здесь он пытается покончить с
собой: вырвался, прыгал в окно не глядя, не сознавая, что это лишь
второй этаж, и не зная, что внизу вскопанная клумба. Вывих руки (потом
оказалось - перелом; до конца жизни рука медленно сохла). Намерение
врачей направить уже в настоящую психушку. И тут - гром с небес! -
неожиданное распоряжение из Москвы: изменить место отбывания наказания.
"Он - мастер?"
- Дело в том, что за Мандельштама конечно же хлопотали.
Анна Ахматова пошла на прием к Авелю Енукидзе, секретарю президиума ЦИКа.
Борис Пастернак отправился к Бухарину, Бухарин написал Сталину: дескать,
первоклассный талант, но не в себе. Кульминация этих хлопот - звонок
Сталина Пастернаку 13 июня 1934 года. Сталин говорит, что дело
Мандельштама будет пересмотрено, выспрашивает, большой ли это поэт,
интересуется, почему Пастернак за Мандельштама не борется: "Я бы на
стенку лез, если бы моего друга арестовали!" Пастернак пытается
объясняться, уходит от оценок: "Поэты друг друга ревнуют, как женщины!"
"Но он - мастер?" - уточняет Сталин. А Пастернак неожиданно уводит
разговор в сторону: что мы все о Мандельштаме, я давно хотел с вами,
товарищ Сталин, встретиться и поговорить о жизни и смерти. Сталин
бросает трубку.
По большому счету - разговор нелепый. Сталин про одно -
Пастернак про другое. Есть точка зрения: это свидетельство крайнего
эгоцентризма Пастернака. Но я согласен с оценкой Надежды Яковлевны:
Пастернак интуитивно нащупал единственно верную линию. Сам-то он за
арестованного друга как раз боролся! А что еще говорить? Что да,
Мандельштам - большой поэт? Но неизвестно, как Сталин среагирует - вдруг
решит: тем более надо придушить. Сказать: так себе? А Сталин хмыкнет про
себя: тогда тем более - чего беречь?
Но если вдуматься, еще большая нелепица - сама ситуация.
Сталин - первое лицо великой державы. Ему что, больше делать нечего, как
требовать от Пастернака литературной экспертизы? Я это объясняю одним.
Как известно, Сталин в юности писал стихи на грузинском. Видимо,
какой-то интерес к поэзии у него оставался. Вот и решил навести справки,
чтобы решить, как с автором быть. И предстать перед интеллигенцией не
злобным тираном, а мудрым правителем, готовым явить чудо всепрощения.
Известна сталинская резолюция на письме Бухарина: "Кто дал им право
арестовывать Мандельштама?" (Вопрос - кому "им"?) Есть даже легенда о
команде в ОГПУ - "Изолировать, но сохранить!".
Вскоре Мандельштам телеграфирует родне: едем на новое
место ссылки - в Воронеж. Прибыл он туда 25 июня 1934 года.
Можно ли сослать в Воронеж?
- Павел, а вам не кажется, что это само по себе
странновато звучит: "сослать в Воронеж"? Понятно, когда говорят - сослан
в Верхоянск, в Олекминск... Но Воронеж! Хороший город, крупный областной
центр, отличный климат...
- Воронеж был тогда местом ссылок, по крайней
мере здесь оказалось несколько высланных из столичных городов
интеллигентов, с которыми Мандельштам общался, - Рудаков, Калецкий...
Любопытно другое. Мандельштам Воронеж выбрал сам. Ему предоставили такую
возможность - дали список городов, подпадающих под категорию "минус
двадцать". Мандельштам знал, что у одного из друзей, Леонова, в Воронеже
отец работал тюремным врачом, вот и усмехнулся горько: "Тюремный врач -
это пригодится". Причем поначалу он оказался даже в привилегированном
положении - получил возможность заниматься литературной работой. Более
того, ему нашли службу - завлит в местном театре (а ведь не доктор, не
инженер - обеспечить работу литератору непросто). Мандельштама взяла под
опеку местная писательская организация - выделяли матпомощь, даже дали
путевку в санаторий. Он ездил в командировки от газеты, публиковался в
журнале "Подъем" - вышли пять его рецензий. Не получилось, правда,
опубликовать стихи (а предлагал - и в воронежских архивах еще не
исключены сенсационные находки). Поведение местных властей
свидетельствует: здесь знали, что у этого ссыльного где-то наверху
высокий покровитель. Курировал Мандельштама лично Дукельский, начальник
УНКВД по Центрально-Черноземной области. Не ему ли Мандельштам с
отчаяния звонил по телефону, за неимением других слушателей, читал новые
стихи?..
(Про Семена Семеновича Дукельского - лысый череп,
оттопыренные уши, совиный взгляд из-под очков - вспоминал кинорежиссер
Михаил Ромм. Семена Семеновича после НКВД направили руководить советским
кино, вот и встретились. Ромма поразила элементарная глупость этого
человека. Представить, что он слушал стихи Мандельштама без указания из
Москвы, невозможно! Дукельскому "повезло": в самый пик репрессий, когда
гребли уже чекистов, он попал в автоаварию и долго лежал в больнице. Так
пересидел опасность. Потом его перебросили руководить почему-то морским
флотом, потом - в Министерство юстиции. Умер в 1960-м.)
Да, действительно, Воронеж - наказание весьма "вегетарианское".
Но все-таки изоляция. Тех, кто понимает масштаб и значение
Мандельштама-поэта, - единицы. Местные писатели сначала честно пытаются
привлечь его к делу строительства "культурного уровня
сельскохозяйственного пролетариата", потом начинают воспринимать, как "сомнительного".
Да, иногда приезжают друзья, братья. И тем не менее...
Представьте этого человека - слегка не от мира
сего, постоянно погруженного в свои мысли, абсолютно непрактичного,
недавно перенесшего тяжелый психический кризис, наконец, очень больного.
("У вас сердце 70-летнего старика", - заметит вскоре врач.) И его хотят
сделать участником "бучи боевой, кипучей". Поначалу поэт пытается
принять правила игры. В первых письмах из Воронежа попадаются фразы типа
"хочу жить социальной жизнью". Его отношение к Сталину -
смущенно-благодарное: я дал властителю пощечину, а тот простил. Пытается
писать "советские" стихи, даже оду Сталину. Но - не выходит. Из письма
другу Сергею Рудакову: "Делать то, что дают, - не могу (...) Я трижды
наблудил: написал подхалимские стихи (...) бодрые, мутные и пустые...".
Дальше очень жестко говорит про собственную оду и про написанный очерк о
совхозе. "Я гадок себе" - из того же письма. Положение "почетного пленника" продолжалось примерно до 1936 года.
Дальше - артподготовка: из театра увольняют, лишают возможности
подрабатывать. К сентябрю ситуация доходит до края: работы нет, нужда,
нездоровье собственное и жены, публикуются статьи, где Мандельштама
именуют одним из главных воронежских троцкистов (а он отлично понимает,
чем это пахнет). Наступает почти полная изоляция. Заглянуть к нему,
просто поговорить - на это решаются единицы. Положение прокаженного.
Что изменилось? Время! Репрессии набрали обороты. Бухарин, который
подстраховывал Мандельштама наверху, арестован. Арестованы и почти все
те местные руководители, которым давалась команда "не трогать". А
Сталину уже не до какого-то поэта - готовятся "большие процессы". Или
решил, что нечего миндальничать. Но - поразительно! Воронежский период - время высочайшей творческой
интенсивности. Четверть всего, что Мандельштам написал, приходится на
воронежские годы. Болдинская осень. Тут, правда, надо учесть особенность
дарования - Мандельштам не мог писать одновременно стихи и прозу. Сесть
за прозу в Воронеже не получалось. И рождались стихи. Одно из них
начинается пронзительно: "Пусти меня, отдай меня, Воронеж". 16 мая 1937 года Воронеж его отпустил: срок ссылки истек. Вернулись в
Москву. Но жить здесь они права не имели. 101-й километр - прописка не
ближе, чем за сто верст от Москвы.
"Составитель рифмованных произведений"
- Месяц Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна ищут, где поселиться -
Малоярославец, Таруса, Савелово, наконец - Калинин. Он по-прежнему пишет.
По-прежнему сидит без денег - живут с женой на то, что подкидывают
друзья. А в марте неожиданное благодеяние - Литфонд выделяет
Мандельштаму путевку в дом отдыха "Саматиха". Отдохнуть, подлечиться...
На самом деле - по сути чекистская операция. Ибо непонятно, что делать с
Мандельштамом, потому секретарь Союза писателей Владимир Ставский пишет
письмо наркому Ежову: "Николай Иванович, разберитесь". К письму
прилагает заключение литературного эксперта - а это тот же Павленко:
Мандельштам "не поэт, а версификатор, холодный, головной составитель
рифмованных произведений". Саматиха же - место интересное: оттуда
невозможно уехать самостоятельно. Ловушка, мышеловка! То есть если что -
не беспокойтесь, не убежит. Наверняка с Мандельштамом уже все решено,
письмо же Ставского и Павленко нужно для подстраховки. (В 1943-м на передовой военный корреспондент Ставский погибнет от пули
немецкого снайпера - мужская смерть! Комиссар гражданской войны, ставший
пролетарским писателем и комиссаром над прочими писателями. Его романы "Станица",
"Разбег", "На гребне" о становлении колхозного строя на Кубани и борьбе
с кулачеством сегодня читать невозможно.) Ранним утром 2 мая 1938 года Мандельштама в Саматихе арестовывают.
Решение об аресте принимал старший лейтенант госбезопасности Юревич. (Виктор Юревич вообще-то был физруком в санатории ОГПУ "Прозоровка".
Просто Витя, статный красавец-блондин. Ежов обновлял кадры и обратил
внимание: "А что за симпатичный парень недавно так лихо выступил на
активе?" Повысили в звании, направили на следовательскую работу. Очень
скоро последним старикам-дзержинцам в аппарате НКВД его ставили в пример:
"Посмотрите, как работает выдающийся молодой чекист Юревич!" А те
признавались, что боятся проходить мимо его кабинета - так кричали там
избиваемые Витины подследственные. К концу жизни у Юревича уже крыша
ехала от крови и безнаказанности. Потом самого взяли. Теперь Юревич орал
на допросах, били его страшно. Расстрелян в 1940 г.)
Попутчик Карла Маркса
- Есть документ, который, к сожалению, не приведешь полностью - слишком
объемный. Это эшелонный список заключенных поезда, в котором везли
Мандельштама. Против каждого имени - профессия, статья. По сути -
социологический срез страны: все национальности, все специальности. Одна
фамилия забавная - заключенный Карл Маркс. Маркс Карл Карлович, служащий.
А перед ним, по алфавиту, - Мандельштам Осип Эмильевич, писатель. Ему
дали пять лет, везли в Магадан, но Мандельштам быстро стал полным
доходягой, оставили в пересыльном лагере "Вторая речка" под Магаданом.
Здесь и умер от сердечного приступа и общего истощения. Зарыли вместе с
другими покойниками в траншее неподалеку. В молодости друзья звали
Мандельштама "златозубом" - что ж, урки выбили у мертвого поэта изо рта
золотые коронки.
* * * А теперь еще раз о тех, чьи имена и судьбы здесь выделены курсивом, -
хитроумном Агранове, "сверхчеловеке" Шиварове, романтике Павленко,
дураке Дукельском, твердокаменном Ставском, "выдающемся молодом" Юревиче.
Железная была порода. Перенеси их в другое время и в другие
обстоятельства - с такими можно и в бой пойти, и на пиру повеселиться.
Правда, Мандельштама они не приняли бы в любое время. Группы крови
разные. Но эти люди жили в свое время, в своих обстоятельствах. Дети эпохи: их
подхватила революция, они потом строили страну, война пришла - чего уж!
- отправились воевать. Для нелюбви к Мандельштаму у таких тем более были
основания. Им легче было понять даже какого-нибудь белогвардейца: враг,
но тебе под стать, сильная натура. А тут бегает псих, сочиняет странные
стишки, да еще обнаглел - на вождя замахнулся. Уж сидел бы тихо, молчал
в тряпочку (то, что молчать Мандельштам не мог - и в этом его мужество!
- им в голову не приходило). Чего-то мудрит Хозяин, на фига он нужен,
Мандельштам... ...Интересно, а на фига Франции был нужен Ван Гог - полусумасшедший
художник, малевавший странные картины? Только посмотрите, за какие
деньги сегодня продаются на аукционах его работы, - и поймете, кто
оказался прав. Не по Павленко и не по Ставскому сегодня проводятся
международные конгрессы. Шиваров, Дукельский или Юревич ныне - лишь
сноски мелким шрифтом к мандельштамовским биографиям. А в Воронеже, в доме по переулку Швейников, где снимал комнату
странноватый, нервный, нелепый ссыльный, вот-вот может появиться его
музей.
"Это какая улица? Улица Мандельштама!"
В этом домике (Воронеж, переулок Швейников, 4) ссыльный Мандельштам
снимал комнату у агронома Евгения Вдовина. Шуточные стихи поэта про "улицу
Мандельштама" - про этот переулок и этот дом. Вообще Мандельштам в
Воронеже в разное время жил по трем адресам, два здания уцелели. На
одном сейчас мемориальная доска - появилась в разгар "мандельштамовского
бума" на волне перестройки. Но музей в доме Вдовина тогда открыть не
удалось: здесь и сегодня живут несколько семей, их надо куда-то
расселить. Сейчас эту задачу готов взять на себя Благотворительный
резервный фонд. Готов он профинансировать и создание музея.
