Исход
Первый сейдер. Торжественный вечер.
На четыре вопроса ответ.
И, мерцая, пасхальные свечи
Проливают на прошлое свет.
Исходя из седых манускриптов,
Бог предстал Моисею Кустом.
Миновали нас казни Египта
(Мы свое получили потом).
Нам и голод, и смерть угрожали,
И природы безжалостный нрав,
Нам доверил Всевышний скрижали,
Среди прочих народов избрав.
Из Египта, где были рабами,
Мы забрали детей и отцов.
Нас столкнула действительность лбами,
Золотых предлагая тельцов.
Нас водил Моисей по пустыне,
Сорок лет нас пытала судьба.
И с тех пор мы по капле, поныне,
Из себя выжимаем раба.
Из туманных столетий Исхода
В современность протянута нить.
Бог доверил евреям свободу -
Мы ее научились ценить.
* * *
Жизнь проста.
В ней любые доступны тебе места,
В ней страница нового дня чиста,
В ней загадка пряника и хлыста,
И любой вариант сюжета.
Чтоб создать и в жизнь воплотить сюжет,
Где вопрос хранил бы в себе ответ,
Ты не раз возвращался на этот свет,
Но вопрос забывал при этом.
Бог един.
Он, по сути, сам у себя один.
Он волшебная лампа и Алладин,
Он старик в оскудевшем венке седин,
Он Адам, сотворивший Еву.
Он и птица, и пух из ее крыла,
Он и ты, и та, что тебя ждала,
Он и ясный день, и ночная мгла,
Он и корень, и лист, и древо.
Бог во всем,
Что в душе своей в этот мир несем,
Уплотняя сеть городов и сёл,
Забывая в процессе что и осёл
Сотворен из любви и света!
Бог и там, где его мы вообще не ждем.
В каждой капле, бьющей в лицо дождем,
В каждой клетке с которой ты был рожден,
Даже если не веришь в это.
Бог - любовь.
И ее ощущает в себе любой,
Кто хоть раз, прервав диалог с собой,
И привычный за место под солнцем бой,
Устремится душе навстречу.
Той душе, что уже миллиарды лет
Бренных тел - связующий амулет,
Что любви к тебе источает свет,
И чей путь в бесконечность вечен.
Время - миф,
Ловко сотканный нами для нас самих,
Чтобы веру в себя навсегда сломив,
Заменить собой бесконечный миг
Непрерывного откровенья,
Где любая мысль, как благая весть,
Это счастье жизни сейчас и здесь,
От того, что ты во вселенной есть
В нескончаемости мгновенья.
Смерти нет.
Это ты, застряв в добровольном сне,
Снишься сам себе и своей жене,
Пребывая в театре своих теней,
В зеркалах голограммы света.
Но когда закончится время сна,
Ты поймешь, что жизнь, хоть была сложна,
Не твоя беда, не твоя вина,
А лишь твой вариант ответа.
Моей бабушке посвящается
* * *
Тормозили у забора
На повозке, бричке, конке.
Умоляли: «Доктор Дора,
Вы должны принять ребенка.
За Днепром, немного в гору,
Два часа от силы ходу...»
Собиралась доктор Дора,
Невзирая на погоду.
Трех своих оставив дома,
Не искала проще дела.
Потому, наверно, Дора
Очень рано поседела.
Всем была необходима,
Удивляла всех задором.
Пол-Смоленска в жизнь входило
В руки ласковые Доры.
В восемнадцатом за домом
Перестрелку было слышно...
Ближе к Хануке у Доры
Стал живот заметен слишком.
А сестра ей письма пишет -
Зря не сделала аборта!
Мало вам троих малышек -
Да у вас уже когорта.
Но с волненьем муж и дети
Ожидали каждый вечер,
Появления на свете
Новой Жизни человечьей.
Разрываема на части,
Дора деток обнимала:
«Там, где три, четвертый - счастье...»
Так моя родилась мама.
С ней и в радости, и в горе -
Самой младшей, самой нежной...
И глаза закрыла Доре
В год блокадный, ночью снежной.
* * *
Молилась Вера, божия раба,
седую прядку отведя со лба,
Лишь вздохом нарушая тишину,
молилась за себя и за страну,
Коленями на каменном полу,
в церковном Божьей Матери углу.
Крестилась неумелою рукой
за душ, давно ушедших, упокой,
За, в метре от родимого крыльца,
расстрелянного красными отца,
За двух сестер, отправленных в детдом,
хоть лица их и помнила с трудом,
За мамку, что растила всех одна,
за жениха, что унесла война,
За дочку, что от голода зимой
(Уж лучше б умереть тогда самой),
За сыночку, что падал вниз лицом,
Убитый в спину пьяным подлецом,
За внука Гришу (а ведь был бы жив -
сам застрелился, год не дослужив)
И за соседку Полю, что жива,
но жизнь в бедняжке теплится едва.
И думала, подняв себя с колен,
«Да будет прах ваш, милые, нетлен»
И от усилий покраснев слегка,
раскрыла жалкий ротик кошелька,
чтоб мужу Соломону Ильичу
поставить поминальную свечу.
Пол века как назвал ее женой
(Да уж недолго доживать теперь одной).
И прошептала, стоя у дверей,
«Tы не сердись, Бог тоже был еврей...»
За три минуты до войны стояла чудная погода,
Еще не знали мы цены, пути длиной в четыре года.
Лазарь Мармур
Ну что сказать об этом дне -
Еще не прогремели пушки
И с новобранцами теплушки
Не поползли по всей стране.
И не летит еще шрапнель
В мальчишку ставшего солдатом
И в тесных блиндажах санбата
Кровь не сочится сквозь шинель.
Письма последнего она
Еще до дыр не зачитала,
Еще не взвыла снегом талым
Блокады первая весна.
Еще под Оршей не накрыт
Зенитный батальон снарядом
И ни один из тех, кто рядом
В могиле братской не зарыт.
Еще не возвели гранит
Взамен железных обелисков,
Еще, лишь дни рождения близких
Семейный календарь хранит.
И у вернувшихся с войны
Еще не затянулись раны,
Еще усатого тирана
Златые дни не сочтены.
Ну что сказать об этом дне...
Июнь, жара, ромашки в поле...
Военкомат открыли в школе...
А на войне, как на войне.
Память
Дом в саду. От кленовой ветки
Тень узорная на крыльце.
У соседки по даче, Светки,
Конопушечки на лице.
Нас позвали, меня и Даню.
Нам по восемь, хозяйке семь.
Данин дедушка в Магадане,
И не пишет ему совсем.
А меж соснами, скрыт от взгляда,
В одиночестве гамака,
Светкин дедушка, чьи награды
Дали нам подержать в руках.
Август. Ягоды. Липкий ломоть
Именинного пирога.
Ну зачем же все это помнить
Вечно, словно лицо врага?
* * *
Ту улицу я помню, как вчера,
И этот дом с торжественным фасадом,
Где судьбам выдавались номера,
И каждый знал - ему туда не надо.
Там зло рядилось в тунику добра,
И липкий страх знакомил души с адом.
Там холод глаз и окриков жара,
Чтоб каждый знал - ему туда не надо.
Там сплошь велась нечестная игра.
За подлость выдавались там награды,
И с молоком впитала детвора
От матерей, что им туда не надо.
Жизнь и сейчас совсем не пастораль,
Хоть страшен шрам на теле Ленинграда.
Но, видно, нас истории спираль
Толкает вновь туда, куда не надо?..
* * *
Кому-то не нужны права,
вполне достаточно желаний.
Без прав на то растет трава
на детском кладбище в Беслане.
Без права жизнь у жертвы взять
идет араб убить рабая.
Без прав, оружием грозя,
права качает мразь любая,
границу чести перейдя,
нацелясь в грудь живой мишени
за жизнь "великого" вождя
и смрад им принятых решений,
за вновь утопленный во лжи,
на мир смотрящий злобным глазом,
народ, чье право честно ЖИТЬ
опять накрылось медным тазом.
* * *
На шаткой лестнице событий,
Непредсказуемых порой,
Таких, как уличный грабитель
Или возврат в Советский строй,
Хамас, пожар, болезнь и вьюга,
Тюрьма, Хамовнический суд,
Коль не поддержим мы друг друга,
Нас вместе с лестницей снесут.
Мы беззащитны, словно дети,
Кoрзина памяти пуста,
И предстают не в лучшем свете
Все наши слабые места.
Опять рубашка ближе к телу,
Не ищем от "добра" добра...
Жизнь накалилась до предела.
Проснитесь граждане. Пора.
©
Л.Лурье
НАЧАЛО
(1
2
3
4
5)