1
1905-1980
…И в монументальности поэм интонация, разработанная, или
найденная Л.Мартыновым, сохранялась, как в стихотворениях.
В чем она?
В своеобразной смеси задушевной разговорности и
философского огня, проедающего реальность ради освещения
изначального смысла ее; в плавном переходе от исповедальности
к легкому облаку иронии, а иногда и сатиры…
Поэт
- сумма многого, своеобычная сумма
сумм; и Леонид Мартынов, разбивавший свой сад столь
разнообразно, вводил в него читателя, никогда не обманывая
обещанным.
Где-то
Крикнул петел,
Дятел застучал,
Что-то им ответил, сонно замычал
В утреннем тумане, высунув язык,
Бык воспоминаний, крутолобый бык.
Отчасти бык воспоминаний сильнее фазы реальности,
ибо корни бытия всякого человека уходят туда: в бездны
воспоминаний, чуть меняющихся с годами, получающих другую
оценку, ибо опыт наслаивается, как нарастают годовые кольца
древес.
Бык воспоминаний -
словосочетание, которое не забыть: чувствуешь мускульную силу
его, напряжение; и странный этот бык проходит по небесной кромке
реальности, задевая крутыми рогами созвучия звезд.
Звездные, необычные созвучия наполняли стихи
Мартынова особым звуком: и снова разговорность интонации будто
обращалась постепенно в органное гудение жизни.
Какие вам стихи прочесть?
Могу прочесть стихи про честь,
Могу прочесть и про бесчестье -
Любые вам могу прочесть я,
Могу любые прокричать,
Продекламировать вам грозно…
Вот только жалко, что в печать
Они попали всё же поздно.
Грусть, или констатация?
Скорее второе, ибо попадание в печать обусловлено массой
привходящих обстоятельств, между тем, стихи уже живут, они
перекликаются с пространством, играя огнями, пусть доступными не
многим.
Пока.
Потом - очень многим.
Потом - стихи теряют власть над
умами, и, думается Мартынов, столь пропитанной поэзией, не
поверил бы в нашу данность.
Ибо его стихи, его поэмы, своеобразно, мощно и
онтологически трактующие историю, высятся над заурядностью
бытовой повседневности, слишком низкой сегодня для подлинных
духовных высот.
2
Ранние, романтически-мужественные, пронизанные огнями «Бусы»
точно выплеск юношеских мечтаний, воплощение отроческих грез:
дикари, путешествия, стекло опасности, разбиваемое реальностью…
Глубина не нужна - достаточно яркости,
неистового перелива огней; но проскальзывающее понимание
- такого не случится с тобой! -
уже, как предчувствие постижения жизни.
Жизнь разворачивается лентами - летящими,
в том числе, и в недра истории, ибо только соприкасаясь с нею,
подвергая анализу ее ходы и тропы, можно понимать происходящее.
«Тобольский летописец» уже в начале сочетая разговорную
«простецкость» в беседе тобольского губернатора Соймонова с
бабами с историческим колоритом архаизированной лексики дает
точный вектор: звуковой (звук Мартынова, неповторимость его
интонаций!), исторический, метафизический.
Всё проводится именно через метафизику: попытку понять механизмы
истории, и силы, что заставляют работать их.
Круто, крепко ложатся строки; летопись, развернутая перед нами,
в той же мере касается жизни, в какой и относится к попытке
понять, что в ней не так; и пейзажи, густо слоящиеся внутри
поэмы, вспыхивают отдельными огнями:
Крут ввоз.
- «Орда»! А что -
орда? С ордою справимся всегда.
Вот как бы не пришла беда теперь с другого к нам угла.
С гнилого не пришла б угла, с норд-веста.
Вот что, господа!
Пейзаж, как часть истории: она всегда разворачивается на фоне
определенного.
Потом польются ритмы «Домотканной Венеры»…
Ткани жизни развеваются на онтологическом ветру, и видимая
прозаизированность поэмы, взяв истоком обычные ростки бытия,
поднимает к небесным высотам осознания необходимости всего,
предложенного историей.
В недрах ее ничего не отменить - остается
изучать, живописуя стихом.
Мартынову - в каждом поэтическом
высказывание были присущи мощь и совершенная неповторимость
интонации: открытая им, вероятно, подлежит филологическому
исследованию, но гораздо интереснее ощущения, что оставляет она
в сознание читающего; и в поэмах его эти качества, сочетаясь,
складываются в необыкновенные, тотальные панорамы, данные с
сибирским размахом.
3
Вьются «Трубы праздничной почты», - великолепный, сверкающий
серебром и выдумкой текст Галчинского становится русским
- в исполнение Леонида Мартынова.
Перевод - как пересадка сердечного ритма
в тело другой культуры; Леонид Мартынов, разработавший в поэзии
собственную интонацию, тонко следовал поэтическому пульсу
переводимого им автора.
Так, работая с близкими ему венграми -
Анталом Гидашом и Андре Ади, он словно перевоплощается, под
стать великому актеру, в мадьяра, дышащего любовью к родине,
болеющего болью ее…
И славные песни льются в недра русской поэзии, обогащая ее,
становясь ее частью.
Леонид Мартынов - помимо значительности
собственного свода - кажется, возвел еще
один: торжественный свод своих переводов.
Монументальный Межелайтис, и Отто Жупанчич, не так уж часто
звучавший на русском, Десанка Максимович, чья разговорная
интонация отливает нежностью, а лукавая мудрость позволяет
говорить о высокой метафизике, бесконечно разнообразный Юлиан
Тувим…
О! целая поэзия возникает вновь: и не переведенная, а
перевоссозданная, играющая красками, исполненная глубины.
Какие горизонты мерцают за высокими стихами К.Ц.Норвида!
И горизонты, возникающие один за другим, радужные, каждый
последующий выше предыдущего…
Старый, не ветшающий Кохановский заиграет лихостью своей,
предлагая жизненный и словесный избыток…
…если бы Мартынов не был поэтом, его бы стоило обозначить, как
великого переводчика; но масштаб его поэтический ясен, поэтому
остается только благодарно внимать колоссу поэзии русской
- Леониду Николаевичу Мартынову.
©
А.Балтин
НАЧАЛО
ВОЗВРАТ
рубрика
"Литературоведение"
и
№9 2018
№3 2017 №9
2016
№9
2015
№6 2012
№2
2010
№5
2009
№4
2008
№3
2007