ВОЗВРАТ                                              

   
Февраль 2002, №2   

          Религия________________________________

                                                                                                         Моше Прагер

                                    Шаббат в гетто 

             

 

    По огромному  помещению мастерских принудительного труда евреев на службе германского рейха прохаживался главный портной гетто, Шолом-Шахне, по кличку "Острие иглы". Дирижируя деревянной портновской линейкой как заправский капельмейстер, он напевал:  
                                          И в день субботний, день субботний - шаббат...
                                          Два ягненка, два ягненка - шабат...
                                          Без порока, без порока - шабатт...
     Рабочие, согнувшиеся за швейными машинами, дружно подпевали, четко выдерживая ритм:
    - Шаббат, шаббат, шаббат!     
    Вдруг Шолом-Шахно умолк, остановился посреди мастерской и голосом, в котором звучали испуг и волнение, объявил:
   - Слушайте, ребятки! Когда сюда заявится этот проклятущий, смотрите мне! Чтоб машины вертелись как адские колеса, быстро и с шумом, иначе вы меня в гроб вгоните, бездельники этакие!
   - Осторожнее в выражениях, Шолом-Шахно! Тем более - в присутствии нашего раввина! - Хромой синагогальный служка вскочил, и с силой отодвинув машину, сказал сердито:
    - Кто разрешил тебе публично осквернять святую субботу?
   - Что вы! И в мыслях у меня такого не было, - заволновался "Острие иголки". Он приблизился к старику-раввину, сидевшему за машиной в первом ряду, и сказал почтительно:
    - Я лишь хотел, чтобы крутили колеса машин, не вдевая нитку в иглу. Это же только для виду - чтобы обмануть этого проклятущего!
   - Но ведь и это запрещено! - вновь вскинулся хромой служка. - Нельзя двигать орудия производства! Вот, пожалуйста, ребе тебе скажет. 
   - В случае опасности для жизни человека разрешено, даже предписано не считаться с прямым нарушением субботы, а тем более - частным запретом, тихо, но твердо объявил раввин. 
    - А я, ребе, - извиняющимся голосом продолжил Шолом-Шахно, - сам я не смогу обмануть проклятущего. Именно в субботу он всякий раз находит повод посетить нашу мастерскую, чтобы проверить, или эти еврейчики не отлынивают от работы. А как раз сегодня, в святой день, ему приспичило взять новую форму , что я для него сшил. И мне, ребе, прийдется у него на глазах ее утюжить. Но, поверьте мне, ребе, утюг будет холодный, клянусь вам, это только для отвода глаз...
   - Раз нет другого выхода... Я верю в вас, реб Шолом-Шахно! - Раввин взглянул на портного тепло и участливо. 
    - Кто может сравниться с нашим ребе! - воскликнул Шолом-Шахно расстрогано и поспешно занял свое место за столом в центре. Он был умиротворен, будто его, портного Шолом-Шахно, старый раввин избавил от всех его страданий. Да, все гетто завидует ему, но он-то, он-то - в чем виноват? Он портной от рождения, от деда и прадеда, все его предки были портными. Нитку и иглу он получил в наследство от многих поколений. В молодости его обучили шить форменную одежду, а от нее лишь один шаг до офицерских мундиров. В гетто это его и выручило. Этот проклятущий, глава головорезов, помешан на форме, и это позволяет ему, Шолом-Шахно, пользоваться слабостью злодея. Тот лично назначил мастера портяжного дела, "Острие иголки", руководителем этих принудработ.
   Бог свидетель, он, Шалом-Шахно, не пользуется данной ему властью, во зло - наоборот, это он придумал собрать сюда сливки обшества - раввина, двух даенов, руководителя ешивы и даже хромого служку. Он назначил их подсобными рабочими в мастерской и таким способом уберег их и от нескольких акций, проведенных в гетто, и от многих других бед.
   - Господи, помилуй, дай мне силу и сегодня пройти через это испытание! - бормочет про себя ответственный портной, гладя дрожащими пальцами новый, с иголочки, мундир, приготовленный для этого проклятущего злодея.
   - Аман идет! Аман идет! - Крик заставил всех вздрогнуть.
  - Встаньте, прежде чем этот проклятущий войдет, чтоб не вставать перед ним! - приказал Шолом-Шахно.
   Сильный пинок распахнул дверь, и главный головорез ворвался в мастерскую.
  - Доннер-веттер! Встать! - проорал он еще в дверях. Его багровую физиономию искажает гримаса, когда он видит, что все уже стоят по стойке смирно на своих рабочих местах.
   - Господин комендант, вы видите, что мы не сидим сложа руки, - пытается перехватить инициативу Шолом-Шахно. Он крутит в руке холодный утюг и едва заметно улыбается.
   - Не сметь смеяться! У меня евреям не до смеха! - Тут комендант срывается на визг. - Отвечай: все готово?
    - Конечно, господин комендант! - Шолом-Шахно кланяется и добавляет негромко - с вашего разрешения я прикажу людям продолжать работу: не будем терять времени.
   - Верно, паршивый еврей! А ты, однако, умен, - говорит комендант несколько спокойнее.
    Взмах руки, и все швейные машины начинают вертеться в бешеном темпе. Шолом-Шахно на цыпочках подбегает к коменданту и с величайшей осторожностью натягивает на его грузное тело новый мундир.
  - Когда вам, господин комендант, присвоят очередное звание, я сошью вам новый мундир, еше красивее этого, - Шломо-Шахно отступает на шаг и с восторгом смотрит на свое произведение.
  - Помолчи, еврей! Откуда ты взял, что меня скоро повысят в звании? - Это просто догадка, господин комендант. Но я полагаю, что поскольку вы так успешно справляетесь с нами, евреями, то вам полагается повышение, - говорит Шолом-Шахно, сохраняя на лице выражение абсолютной серьезности.
   - Ха-ха, паршивый еврей, ты хитер! Правильно угадал! - комендант самодовольно хохочет.
   А мундир тем временем подправлен и застегнут на все пуговицы. Даже комендант, при всей своей злобной тупости, не может скрыть своего удовлетворения. 
  - Иди-ка сюда! - приказывавет он и впивается в портного испытывающим взглядом. Внезапно он взрывается гневом.
  - Говори правду, мерзавец! Разве ты еврей? Никогда не поверю!
  - Истинно еврей, господин комендант. Такой же, как и все. Рабочие вам это подтвердят.
  - Нет, ты не еврей! Еврей не может сделать такой отличной работы! Я знаю, что все евреи - воры, торгаши, обманщики и эксплуататоры! - заорал злодей и внезапно сорвал повязку с рукава портного. 
  - Нет, ты не еврей! Ты мастер своего дела, а не еврей! Разве могут эти, твои рабочие, сделать такую работу? - злодей повернулся и зло оглядел евреев, согнувшихся над колесами швейных машин.
Шолом-Шахно почуял, что атмосфера сгущается, и поспешил вмешаться.
   - Извините, господин комендант, я хотел бы только знать, курите ли вы?
  - Не лезь еврей! Какова наглость! Может, ты рассчитываешь, что я угощу тебя сигаретой? Поосторожнее, поганый еврей!
    - Нет, господин комендант, это невозможно. Как я мог бы даже подумать о сигарете, если у нас, евреев, сегодня суббота, - пробормотал Шолом-Шахно и быстро вынул из ящика стола сверкающий золотом портсигар.
  - Простите мою смелость, господин комендант, но я подумал, что к вашему новому мундиру очень подойдет этот портсигар.
  - Нет, ты не глуп, паршивый еврей! - комендант жадно потянул портсигар к себе и быстро сунул его в карман.
  - Конечно! Убирайся! У меня больше нет времени! - теперь комендант торопился, ему хотелось наедине рассмотреть вешь. Судя по всему, штука дорогая.
  - Данке шен, господин комендант! - "Острие иголки" проводил его до дверей.
  - Ну, слава Богу, пронесло! - Шолом-Шахно глубоко вздохнул и негромко запел:
  - И в день субботний - шаббат, шаббат, шаббат...
  - Шаббат, шаббат, шаббат! - в такт субботнему напеву стучали колеса...

НАЧАЛО                                                                                                                                                                                  ВОЗВРАТ