ВОЗВРАТ                                       

   
    
Март 2013, №3      
  

       Проза____________________________________                                Аркадий Маргулис      

 

Истый звонарь                                        

   

                За городом древняя, как сказ праотцов, развилка: все ее дороги ведут к храму, и каждая из них излюбленная. Феликс выбирает окольную, сначала через Червленый лес, а после - отлогой пустошью. Вышнегорский храм, взмывает над стоялым покосом, отовсюду зрим, даже в непогоду греют душу купола.
                Неприкаянная осень, лес в оцепенении, насторожен, дик и пока что зелено-желт, в обглоданные просветы, изрешеченные стволами, мокро вглядывается небо. Прореженную листву вскоре пробьет кроваво-рубиновое крапление - как раз об этом начистоту шуршит опадь.
                Утро, зародыш - всё, чему быть. Одновременно светло и пасмурно, по-осеннему покойно и странно. Феликс придерживает сына за ручонки, Филипп на его плечах тихоня. Локоны мальчика - золотые нити, пахнущие жнивьем, их жаль стричь, так шелково невесомы. Растет себе паренек без мамочки, ликом - весь она.
               Лесная тропа, по-змеиному изворачиваясь, выныривает на опушку напротив храмовых ворот. Сегодня праздник: Феликс спешит к заутрене, калитка уж настежь - значит, батюшка загодя здесь. Феликс снимает Филиппа с плечей, ведет к звоннице. Поднимается по ступеням на площадку к колоколам, приветливо поддерживая сына. В любом человеке здравствует наследие поколений: перевиваются, препираясь, добро и зло. Филипп - радужная надежда Феликса. Может быть, его душа воспротивится злу. Не зря, не зря говорил батюшка: «А ведь Филипп - истый звонарь». Отсюда ближе к небу - даже ветры смиренны в Божьих браздах. Феликс сажает мальчика на табурет под старинными часами, под маятником, расталкивающим в стороны мгновения. Опускает гирьки часов, взводя механизм. Затем затягивает потуже пояс - памятный отцовский, надевает перчатки, скрывающие ладонь и оставляющие чуткость пальцам. Взявшись за бечеву, раскачивает било, язык Басистого Матвея - так прозвал Феликс колокола-исполина. Амплитуда все свободнее - до первого касания, после гремит удар, рвется наружу, и затем величественно плывет непререкаемый звук, накрывая Червленый лес тягучей плотностью, заставляя подпевать стволы, ветви и стебли жнивья. Басистый Матвей - седовласый старище, на его веку многая лета и поколения звонарей. В согласии Басистый Матвей коротает время с Феликсом, пропуская через себя боль и радости маэстро.
               Супружеское счастье Феликса оказалось скверной пробы. Исчезла озорная зеленоглазая Хельга - бледнокожая пушинка, Хельга - золотистая дымка. Унесло в туман студеное течение жизни. Кто знает, вернется ли.
                 Не важно, чья вина: так, или иначе, а оступился. Суров церковный устав, отстранил батюшка Феликса от служения звонарем. Лишь иногда по доброте, но больше из житейской необходимости доверял колокола. Феликс прибился к стройке, освоив труд подсобника. Как ни крути, единственный кормилец в семье, все на руках: мать-старушка, сын-младенец, брат-инвалид. Работать приходилось неистово.
                 Донимали злые, как змеиное жало, пересуды - не увернуться. Разве отобьешь охоту хулить? Заглазно шептались: чужое у Феликса от Хельги дитя. Молва - губительное болото, ненаедливый рот, прожорливое брюхо, и редко когда спасительное убежище. То-то и оно, лишь двоим известно, что и как было, да еще Анне - матери Феликса.

                Сколько лет тому, не всякий вспомнит, звонарем на колокольне Вышнегорского храма управлялся Федор - служил толково, ни шагу без Божьего знака. По молодости, вернувшись в родные околицы, не задетый ни штыком, ни пулей, ни осколком снаряда, ходил холостяком. Любопытное по тому времени звание: что девок нетронутых, что томящихся молодиц, что суровых опытных вдов в каждом жилье по две, на мужчин же спрос великий, а Федор всё один. Сказывалась беда: болезнь, привязавшаяся в окопной жизни. Скорее душевная, чем внутренняя - но дерзкая, неподкупная. Хуже, что медицина оказалась слаба. Не совладала. Признаки недуга грозили неумолимо - кожа вспухала, наливалась гноем, пузыри нестерпимо болели, затем лопались, в нерв обнажая кровоточащее мясо. Язвы заживали мучительно, а уж рядом появлялись новые. Мало-помалу заговорили в округе. Захороводила сплетня - Федор жених завалящий. И, по-всему, малахольный - не зря шастает по Червленому лесу, видать, с нечистью знается. Злословили даже соседи. Не всегда, правда: случалось, сердобольно советовали лечиться, на моря съездить и на грязи. Федор запил, но спохватился. Зацепила его Аннушка, соседская девонька, умница и красавица, послушная родительскому указу. Здесь же, у подгнивших воротец, и надоумила Федора податься в Вышнегорский храм. Слыхивала от батюшки Тихона, что звонарная служба - ближайшее благословение от Бога. Звонарь по Божьему духу душою чист и звонок - а приржавелый металл не звенит. Больше ничто не поможет. Федор наслушался речей девушки и отправился к батюшке. Священник распросил, что хотел, да и благоволил принять в звонари - как раз тогдашний колокольный старец, обессилев, на покой испросился. Но прежде отослал в Еговическую обитель к тамошнему искусснику поучиться. Письмо сопроводительное составил. Отбыл Федор со святым благословением и месяц спустя вернулся. В ответном письме нахваливал Еговический настоятель Федора, вырос-таки из истового ученика в истинного звонаря.
               Федор прижился на колокольне, и жизнь его потекла иначе, легче. Оттого, что болезнь стала хиреть, затаилась, а там и вовсе покинула окрепшее тело. Начисто зажили язвы. Федор даже возмужал наружно, сбросив с десяток отдаленных старческих лет. Аннушка радовалась искренне, ведь и ее души участь. А он с чистым сердцем позвал замуж. Она согласилась, испросив родительского благословения. Знали Федора сызмальства по нынешний час и возражать не стали. Справили свадебку, а в положенное время, с год спустя, родился Феликс.
                 Времена кривились смутные. Среди ночи, в предрассветье, увезли батюшку Тихона из храма в тюремные подземелья неразговорчивые люди в одинаково цивильных костюмах. Да и следующего батюшку пережил Федор. Остался по Божьему усмотрению цел. Миновала его горькая чаша «врага народа». Уж при последнем священнике, отце Егории, выпало ему поручение в отдаленный северный приход. Многое слышал о том приходе Федор. Сказывали, твердая там церковь, но с изъяном. Кривотолки Федора не пугали, мнил, что звонарю ересь не страшна. С покойною душой подался в намеченные пределы. Нравы тамошние показались проще, чем строгости Вышнегорского батюшки. Канул в лету месяц побывки, но Федор домой не заторопился - запала ему в сердце конфузливая дева из церковного хора. Видно, не доставало среди колоколов Вышнегорья подголоска с хрустальной напевностью Дарьи. Вскоре отправил Федор Анне заказное письмо, слезную просьбу, подкрепленную документами о разводе. Что ж, чему быть - не миновать, хоть помри. Анна, помучившись, послала согласие. Остался Федор с Дарьей. Но к звонарной службе его уж не пускали. Жил он теперь, опасливо озираясь, будто не узнавая себя в окрестностях. Видно, понял, что не снискал Высшего поручительства на венчание раба Божьего Федора рабе Божьей Дарье. А когда минуло несколько лет, вдруг занемог. Явились муки, боль проедала внутренности до стонов, до безудержных слез. Доктора, сколько ни бились, помочь не могли. Даже диагноз оставили под вопросом. Прописали вызывающие помрачение и сон болеутоляющие пилюли. Федор стал быстро сползать ко смертному одру. Дарья позвала батюшку исповедать и причастить грешника. Федор пребывал в забытьи, но почувствовав священника, горестно вздохнул и запричитал, облегчая душу. Исповедь - безгласная тайна, видел батюшка, как шевелились губы Федора, испрашивая прощение Божье и у Анны с Феликсом. Бог оказался рядом. Но родные - более, чем неблизко: не услышали.
                Дарья написала о скорбных обстоятельствах Анне. О болезни, о зубовном скрежете и что-то о бесах Червленого леса, истязающих Федора. Анна немедленно засобиралась и Феликса снарядила - парню к тому времени тринадцатый год подвигся. Анна торопилась застать Федора живым и еще вынашивала хорошую мечту, что одумается он, увидев возросшего сына. Приехали к Дарье, да не застали Федора. Только что положили во гроб, попрощаться не поздно.
                - Но попрощаться с Федором Анна отчего-то не решалась. Попросила у Дарьи взять что-нибудь из Федоровых вещей. Дарья позволила. Берите, ответствовала, что приглянется, покойника в живые не вернешь. Велела Анна Феликсу зайти в дом, в комнату, где Федор последний вдох принял, да и выбрать, что захочется, от отца. Феликс пробыл с минуту, и вышел, прихватив с собой старенький томик священного писания и потертый пояс звонаря. Ремень тут же втянул в брюки. Закрыл до отказа. Поначалу и Федор был столько же тушист.
                 И все же Анна вошла в дом Дарьи, чтобы проститься с Федором. Подошла ко гробу, хотела поцеловать покойника, простить. Но взглянула и чуть не сомлела. На зеленовато-желтом челе виднелось ядовито-рубиновое крапление, взятые сизым тлением язвы. Отступника настигла старинная болезнь. Вернулась к нему ненасытная и свела в могилу. Начистоту прошуршала о том осенняя опадь.
                 Анна всхлипнула, не заголосив. На отпевание и погребение не пошла.
                 На всё воля Божья.
                 Свежую могилу последним покинул Феликс.

                                                                                              © А.Маргулис
НАЧАЛО                                                                                                              ВОЗВРАТ

                                                             Предыдущие публикации и об авторе - РГ №9 2012, №9 2010