Некоторое время тому назад мною была опубликована статья «Третий Интернационал», в которой я упомянул и фамилию одного из крупнейших деятелей этой организации Осипа Ароновича Пятницкого, руководившего в этой системе Отделом Международных Связей (ОМС). Это было важнейшее подразделение Коминтерна. Именно через этот отдел осуществлялось руководство зарубежными коммунистическими партиями, в том числе и американской, их нелегальное финансирование по разным каналам; занимался Пятницкий и издательским делом. Нелегальная литература тоже шла через него. Естественно, подбор и расстановка кадров в компартиях различных стран не обходились без учета мнения этого человека. Фактически он курировал и учебные заведения при Коминтерне, в которых готовились кадры для зарубежных левых организаций. Затем он возглавил административный отдел ЦК ВКП(б). Сегодня мало кто помнит, что он был другом семьи Ульяновых, своим человеком в их доме, а они его ласково называли «Пятницей». Это и стало его партийной кличкой. Это был старый большевик, состоявший в РСДРП с 1898 года.
               Думаю, что не ошибусь, если скажу, что по своей значимости он был в Коминтерне вторым, после председателя, человеком. О нем я знал многое. Мой добрый знакомый, руководитель Калининградской писательской организации Вольф Долгий, готовил книгу о Пятницком, которого расстреляли в 1938 году. И к нему в гости приезжал младший сын Осипа Ароновича и много рассказывал о семье, жизни этого видного деятеля революционного движения в России. Кстати, и до революции он осуществлял функции, подобные Коминтерновским. Переправлял деньги за границу для партийной эмиграции, партийных школ и т.п., распространял запрещенную литературу, проведывал за рубежом Ленина и Крупскую. Можно утверждать, что он и Литвинов в области конспиративной деятельности не имели себе равных. Но судьба Пятницкого, как и многих других старых большевиков, сложилась трагически. Не миновала беда и его семью.
              Прошли годы. Я и не планировал возвращаться к этой теме, так как всегда придерживаюсь железного правила: писать о политических и иных деятелях, не поработав в архивах, не ознакомившись с их личными делами - дело безнадежное. Так получилось и с Пятницким. И надо же такому случиться, что газета со статьей о Третьем Интернационале попала в руки невестки этого политического деятеля Зори Николаевны Пятницкой, которая живет в Америке. Она через редакцию связалась со мной, рассказала о себе и о семье Пятницких, их судьбе и выслала мне целый пакет копий документов (снятых специально для меня) из архива ФСБ, которые им выдали после реабилитации Осипа Ароновича, его супруги и их старшего сына Игоря, ныне, к сожалению, уже ушедшему от нас. Кроме документов ФСБ, она прислала выдержки из дневника погибшей в лагере жены Пятницкого, с комментариями старшего сына Игоря, мужа Зори Николаевны, а также некоторые заверенные стенограммы бесед с людьми, которые были в той или иной мере причастны к судьбе Пятницкого и его семьи.
               Вот теперь можно было попытаться хотя бы в общих чертах описать трагедию этих людей, происшедшей в эпоху Большого террора. При этом я не собираюсь описывать биографию Пятницкого и его супруги. Я ознакомлю читателей с некоторыми документами, выдержками из дневника Юлии Пятницкой, стенограммами бесед с людьми, которые встречались с Осипом Ароновичем перед арестом и в тюрьме. А сам ограничусь небольшими комментариями к этим материалам. Естественно. Я весьма благодарен Зоре Николаевне Пятницкой, которая, несмотря на трудности объективного характера, сумела переслать мне столь ценные документы о том страшном времени, о котором нынешнее поколение молодых людей имеет лишь смутное представление.

                                                     Июньский пленум 1937 года

               Об этом событии старый большевик Губерман сообщил со слов Л.М.Кагановича, ближайшего соратника Сталина. «В июне 1937 года, - рассказывал Лазарь Моисеевич, - происходил Пленум ЦК ВКП(б). На Пленуме рассматривался вопрос об МТС, и дополнительно, по предложению Сталина, вопрос о дальнейшей судьбе деятелей правого блока и, в частности, Бухарина. Сталин настаивал на физическом уничтожении всех представителей правой оппозиции, предоставлении Наркому Внутренних Дел Ежову чрезвычайных полномочий для борьбы с контрреволюцией - врагами народа… На вечернем заседании 24 июня с возражением Сталину выступил О.Пятницкий. Он высказался против физического уничтожения Бухарина и членов его группы, заявив, что за фракционную деятельность представителей правого блока и Бухарина достаточно исключить из партии и этим отстранить их от политической деятельности. Но и в дальнейшем следует использовать их опыт и знания в народном хозяйстве.
                 О.Пятницкий выступил против предложения Сталина о предоставлении Ежову чрезвычайных полномочий. При этом он сослался на то, что по долгу службы, являясь зав. Административно-политического Отдела ЦК партии, курируя в числе прочих вопросов и выполнение партийных положений в аппарате Госбезопасности и Внутренних Дел, он сталкивался с методами допросов, культивируемых Ежовым в своём Наркомате, и поэтому возражает против предоставления наркому Ежову такой полноты власти. О.Пятницкий, наоборот, предложил усилить контроль за деятельностью НКВД и, в частности, за деятельностью Ежова…»
                 После такого заявления, Сталин прервал Пленум, а его участники мгновенно стали сторониться Пятницкого. На предложения Молотова, Кагановича, Ворошилова отказаться от своего заявления он ответил отрицательно. Каганович предложил ему ещё раз покаяться. Молотов напомнил Пятницкому о его жене и детях и посоветовал подумать об их судьбе. Далее, в главе «Рассказ Губермана» отмечается: «Пятницкий отказался взять своё заявление назад… Отказаться от своего заявления не позволяет ему совесть коммуниста; что он совершенно ясно представляет себе свою дальнейшую судьбу; что его выступление на Пленуме не случайное, а вполне осмысленное действие; что во имя чистоты и единства партии, он готов пожертвовать своей жизнью и даже, если в этом будет необходимость, готов перешагнуть через трупы своих детей и жены. Выслушав это, Молотов, Каганович и Ворошилов ушли. В этот день заседание Пленума не возобновлялось».
                Главная часть трагедии развернулась на следующий день. Это было 25 июня 1937 года. Работа Пленума началась с выступления Ежова. Он заявил, что «НКВД располагает неопровержимыми данными о том, что Осип Пятницкий в годы реакции был осведомителем Охранного Отделения, что он, Ежов, предъявляет Осипу Пятницкому обвинение, как старому провокатору охранки, и на основе этого предложил выразить Осипу Пятницкому политическое недоверие». Вопрос поставили на голосование. Пленум поддержал предложение Ежова. Против проголосовали трое - Воропаев, Каминский и Крупская, воздержалась Стасова. Но здесь, видимо есть небольшая ошибка. Стасова и Воропаев не были членами ЦК, и голосовать не могли, видимо они высказали лишь свое мнение. Пленум предоставил Пятницкому двухнедельный срок для возможности защиты и опровержения выдвинутого Ежовым обвинения. После этого Пятницкий покинул заседание Пленума». Всем было понятно, что если бы Пятницкий был провокатором, то Ленин и Крупская были бы сданы царской охранке, так как Пятницкий, как отмечалось выше, являлся ближайшим соратником этих людей. Было понятно, что судьба Осипа Ароновича предрешена. Он был арестован Ежовым 7 июля 1937 года. Под этим документом замечание: «Записал И.Пятницкий».

                                                              Встреча в тюрьме

              О жизни Осипа Пятницкого в заключении рассказал выживший в годы террора Арон Семенович Тёмкин. Под этим документом тоже подпись: «Продиктовано 13 апреля 1963 года на квартире А.С.Тёмкина. Москва». Видимо, его сообщение записал тоже Игорь Пятницкий. Вот что сообщил рассказчик. «26 июня 1938 года я, после ареста в 3 часа ночи был доставлен в Лефортовскую тюрьму… Меня привели в 96-ю камеру. Перед дверью в камере стояли два человека. Один из них, пожилой, сгорбленный, седой (а ведь ему было чуть более 53 лет - В.Л.), после ухода дежурного, спросил, когда меня арестовали, назвав меня по фамилии, и только после этого я узнал его. Это был товарищ Пятницкий, человек, с которым я встретился в августе 1917 года, который был выделен Московским комитетом партии для объезда московских заводов и предприятий с докладами о всеобщей забастовке московских кожевников и призыве поддержать их… Узнав, что я арестован всего несколько часов тому назад, он выразил свое удивление той «чести», которая мне была оказана НКВД - направлением меня сразу после ареста в Лефортовскую тюрьму. Первое, что он счел нужным мне сказать, что Лефортовская тюрьма… является тюрьмой особого порядка и что тут производятся избиения и пытки, и что он считает необходимым мне, как большевику, сказать это заранее, чтобы это не явилось для меня неожиданностью…»
               Далее Тёмкин рассказал, что до революции он подвергался допросам в царской охранке. Допрашивали ночью. Но то, с чем он встретился в Лефортовской тюрьме, не шло ни в какое сравнение с прошлым. В охранке его не пытали. Если выразиться сегодняшним языком, то там соблюдали все процессуальные нормы. При нем Пятницкого вызвали на допрос. «Перед уходом из камеры, - сообщал Тёмкин, - тов. Пятницкий предложил мне поучиться у него, как подготовиться к допросу. У него было несколько пар белья, которые он все натянул на себя. Возвратился он в тяжелейшем состоянии. Своими силами снять с себя все белье он не мог. Он поднял руки, и я стягивал с него все рубашки. Лицо у него было избито, как мне казалось, даже иссечено. Товарищ Пятницкий объяснил мне, что это от ударов пряжки ремня. Надо отдать справедливость тов. Пятницкому, что в этих тяжелых условиях он очень трезво смотрел на все и не строил себе никаких иллюзий. Он был уверен, что жизнь его кончена. Но вместе с тем, почему-то уверял меня, что я обязательно выйду из тюрьмы, и что единственной просьбой его ко мне будет найти его детей и рассказать, что с ним произошло».
              Большой интерес составляет содержание разговора с заместителем Главного прокурора Тереховым. Он сообщил Игорю Пятницкому, что все эти зверские методы применял следователь Ланфанг А.И. Он вел почти все дела работников Коминтерна. На допросе убил т. А. Был следователем Кнорина, Бела Куна с момента их ареста, т.е. «подготовил» их к очным ставкам с Пятницким, которые проводил сам Ежов. «Ежов… приблизил к себе этого бандита, его руками создал видимость троцкистской организации в Коминтерне… С 10 апреля 1938 года по 27 июля 1938 года Ланфанг провёл 72 допроса с Пятницким, протоколов не было… Начальник Лефортовской тюрьмы показывает, что за это время Пятницкий подвергся 220 часам допроса с применением физических мер воздействия…», - сообщил Терехов. После реабилитации Пятницкого Ланфанг был осуждён на 15 лет. Это был бывший комсомольский работник. Член партии. Не юрист по профессии. И этот человек измывался над другом Ленина. В чем же обвиняли Пятницкого?

1. При подборе кадров в братских партиях, он, Пятницкий, в каждую подбирал по провокатору.
2. При переводе марксистско-ленинской литературы на иностранные языки в эти переводы вносились троцкистские формулировки.
3. Присвоил какие-то 10 тысяч рублей.

             И это человек, которому Ленин доверял абсолютно и через руки которого приходили сотни тысяч, необходимых для функционирования зарубежных организаций партии, или, как тогда выражались - он «держал границу». Год Пятницкий не признавал себя виновным. Суд продолжался всего 20 минут. Есть всего один протокол допроса, в котором сказано, что Пятницкий не признал себя виновным. В постановлении суда же, вопреки истине, сказано, что он признал свою вину. Суд был 28 июля 1938 года. Приговор - расстрел. Ручки и бумаги для того, чтобы написать апелляцию не нашлось.
               Председателем суда, видимо, был Ульрих. Странный был человек. Всю жизнь прожил в гостинице, вечный холостяк, генерал-полковник, возглавлял Военную коллегию Верховного суда СССР. Вот бы кого надо было судить. Но он своевременно, в 1951 году, умер (в тексте Игоря Пятницкого - «сдох»).
               Но при всем при этом нужно отметить, что Пятницкий был врагом Сталина. В беседах со своим сокамерником он говорил, что в ВКП(б) есть настроения устранить Сталина от руководства партией. Перед июньским Пленумом 1937 года состоялось совещание - «чашка чая» с участием Каминского, Филатова и Пятницкого… (собеседник запомнил только эти имена). О чем они говорили, Осип Аронович сокамернику не сказал. Сталин узнал об этой «чашке чая» от ее участника - Филатова. Понятно, что судьба участников этой встречи была предрешена. Можно предположить, что решение об аресте Пятницкого было принято до начала работы Пленума ЦК ВКП(б). Свидетельством тому - материалы, компрометирующие Пятницкого, были готовы на следующий день. Уж никак за одну ночь они появиться не могли. Следовательно, готовились раньше. Тем более что Ежов, как правило, после рабочего дня пьянствовал. Но покарали не только Пятницкого, но, как предупреждали Молотов, Ворошилов и Каганович, всю его семью.

                                                          Неоконченный дневник

               Огромный интерес представляют фрагменты дневника Юлии Пятницкой, который мне передала Зоря Николаевна Пятницкая. Вскоре после расстрела Пятницкого, арестовали его старшего сына Игоря, которому было всего-то лишь 16 лет. Страшным было то, что мать не знала, за что его арестовали и где он находится. Во всех официальных учреждениях, куда она обращалась, ей заявляли, что сведений у них об этом нет. «Но как же трудно погибнуть, когда не знаешь конкретно, кто Пятница, что за преступление совершил Игорь? - писала она. - И что я за человек? Ведь я-то знаю, что у Игоря нет преступления. И не мог он его совершить. Но как они подошли? Может он преступник в потенции, потому что он сын отца своего. Может быть, ему повредило то, что он способный, умный мальчик, но в потенции может быть преступником - так они рассудили… Мне ничего не известно. Теперь узнать, в каких условиях: детская ли это тюрьма или это то, что было раньше вроде каторги. Может быть, это своего рода насильственная мобилизация населения (той части его, которой государство не доверяет, но которую можно использовать?). Ничего мне не известно. Не знаю, что это, может быть логично. Конечно, если это так, то Игорь и все такие же никогда не вернутся. Уйдут из жизни, но дело, полезное для государства, сделают».
                Идеалисткой была жена Пятницкого. Она себе не могла представить, что царская каторга была зоной отдыха, по сравнению с лагерями для политзаключенных. Сам Пятницкий, Ленин и много других врагов царского режима были в тюрьмах, ссылке, но все благополучно возвращались, многие бежали и эмигрировали за рубеж. А ей даже не сочли нужным сообщить, куда дели ее несовершеннолетнего арестованного ни за что сына. Далее в дневнике мы найдем много интересного, показывающего, какой она была идеалисткой и как болезненно она прозревала:
               «Не погиб ли мой мальчик? Может быть от пыток и голода? И нет слов, чтобы выразить мое состояние… И это в советской стране такие жестокости, - писала она, - такой произвол, такое мучительное уничтожение врагов «врагов, которые ничего и не желали когда-либо совершить вредного для советского народа… Я только сдерживаю себя пока: может быть, Игорь не погиб, и я буду чему-нибудь ему нужна… Я с трудом сдерживаю себя, что бы всё, что накопилось в душе от этой системы кар за 11 месяцев, - всё высказать. Всё равно, мне думается, гибель всех, кто был близок к Пятнице - предрешена (тут она была абсолютно права. - В.Л.). Может быть, Вовке смертью своей облегчу и они - раз он будет воспитываться обществом - забудут казнить его. У меня была надежда, что Вовку (младший сын Пятницкого - В.Л.) отправлю в пионерлагеря, узнаю в это же время об Игоре что-то страшное и порешу… А вот его не взяли (в пионерлагерь - В.Л.) и у меня не хватит совести сделать ему так больно.»
               Но, наконец, через много месяцев ей сообщили, что нечего искать Игоря в тюрьмах, так как он выслан в трудовую колонию, неизвестно за что осужден на 5 лет. На вопрос матери, за какое же преступление такая суровая кара, ответить отказались. А следователю, который ей сообщил сведения об Игоре, Юля Пятницкая заявила: «Теперь я знаю, как мучают детей в советской стране».
                А в это время у дома, где жили Пятницкие, происходили события, за которыми она наблюдала. В этом доме было много арестованных. Естественно их семьи выселяли из благоустроенных квартир, которые заселялись работниками НКВД, у которых было неимоверное количество хорошо упакованного дорогого имущества. Это было имущество, конфискованное у репрессированных. И тогда она вспомнила, что во время конфискации у них, в перечне изъятого не были записаны многие ценные вещи. «Я думала, - писала Юля, - что конфискуют вещи в пользу государства, - оказывается, добрая толика и, очевидно, самых ценных вещей - вот таким работникам… Самое страшное во мне - это развивающийся процесс недоверия к качеству людей, которые ведут следствие, налагают право на арест. Конечно, я знаю, что Ежов и некоторые другие, среди них - крупные и мелкие работники - прекрасные настоящие люди - борцы, ведут необычайную, тяжёлую работу, но большинство… тоже ведут тяжелую работу, как люди низкого качества: глупые, пошлые, способные на низость…»
               Бедная Юля! Даже тогда она оставалась идеалисткой, оценивая Ежова и его банду, как благородных борцов за справедливость. О судьбе Юлии, матери Игоря и Володи, мы узнаем из записи Игоря, приведенной в опубликованном впоследствии дневнике, о котором идет речь. Приведем эту запись:
              «Что было с мамой дальше, позже, конца мая 1938 года? Получила назначение на работу в Кандалакшу, там жила с Вовой, была арестована и по ОСО осуждена к лагерям, попала в Карлаг, в Чурбан-Нуринское отделение, где работала экономистом, отказалась жить с начальником отдела, и он ей отомстил тем, что отправил ее на строительство Мухтарской плотины в Бурминское отделение «с использованием исключительно на общих работах», там мама, осенью 1940 года, простудилась и умерла в больнице, где лежала с женой Мусабекова, которая также там умерла. Где маму похоронили, я не знаю. Осенью 1939 года мама получила свидание со мной и приехала ко мне на ЦПО. Мы провели с ней в садике, вдали от людей, несколько часов. Тогда я услышал от нее категорическое и безнадежное осуждение всего, что произошло в стране за 1937-1939 годы, осуждение Сталина как деспота и палача лучших коммунистов и советского народа. (Вот когда до нее дошла истина!!! - В.Л.). О ее жизни в Кандалакше знает Вова (младший сын Пятницких. - В. Л.). Меня обрадовала одна молодая женщина, освобожденная и пришедшая из Чурбай-Нуры на ЦПО - посмотреть на сына Юли - необыкновенной женщины, как она мне сказала. Это было незадолго до отправления меня в Бурму».
               Но в изданном дневнике мы найдем еще одну вставку Игоря Пятницкого под названием «Как умерла моя мама». Я уже упоминал, что дневник Юлии дополняют вставки, написанные ее сыном Игорем. До этого он знал, что она скончалась в больнице. И он, и она были заключенными Карлага НКВД СССР.
               «Летом 1939 года маму, - пишет он, - перевели из Чурбай-Нуринского отделения Карлага на свидание со мной - на Центральный промышленный огород (ЦПО). То, что ей удалось организовать это свидание - было удивительно. Мы провели замечательный и очень грустный день вместе, после чего она вернулась в Чурбай-Нуру… Осенью 1940 года из ЦПО в Бурму была направлена З.Н.Н. - зав. ремонтной мастерской… где я работал. Вернувшись из Бурмы на ЦПО З.Н.Н. сказала мне, что видела маму. Затем мне стало известно, что ближе к зиме 1940 года она умерла. После так называемого «освобождения» (нас оставили в Карлаге на работе без паспорта и без права выезда не только из лагеря, но и из конкретного отделения), я попал на работу в Бурму и от Елизаветы Григорьевны Ершкович, заключенной, узнал, что мама умерла в Бурминской больнице, что ее где-то похоронили, как хоронили умерших заключенных…»
                Но затем, много лет спустя, произошел крутой поворот событий. Много времени ушло со дня смерти матери. И вдруг, в сентябре 1986 года, к Игорю неожиданно пришла старая женщина… Это была З.Н.Н., о которой речь шла выше. Последний раз Игорь ее видел в 1958 году. Прошло 28 лет. Ей было за 80. И вот встретились 65-пятилетний Игорь и 80-летняя З.Н.Н. Завязался разговор. Она говорила о себе, о своем пути в заключении. А потом рассказала Игорю то, что повергло его в шок. Естественно, Игорь всё это записал. Приведем отрывок из записей Игоря, вплетенных в канву дневника Юлии.
               «Я, Игорь, - рассказала ему собеседница, - искала тебя не потому, что хотела тебе рассказать о себе. Когда-то я дала слово Юле, твоей маме, что не скажу тебе ни слова об ее последних днях. Но недавно она пришла ко мне во сне, я очень отчетливо видела ее. И она спросила о тебе: “Как мой сын? Как мой Игоречек, как он живет? Это было настолько отчетливо, что, проснувшись, я начала искать тебя. Мне казалось, что это знак, что теперь я должна, обязана рассказать тебе, какими были последние дни твоей мамы. Она не умерла в больнице, это ложь. Ты помнишь, меня послали за сельхозмашиной в Бурминское отделение. Ты сказал, что у тебя там мать, попросил ее повидать… Так я ее видела.
              - И молчала? Да, молчала 46 лет. И не только из осторожности, но и слово держала, слово, которое дала ей…”
             Оказалось, что она нашла умирающую Юлю в кошаре, где овцы спасались от холода. Она лежала на земляном полу, тяжело больная. Я нашла ее именно там. Она еле дыша спросила меня, кто я такая? Я ей рассказала, что работаю с тобой. И она попросила меня помочь тебе выжить. «…Помогите ему, я умоляю вас, помогите ему выжить». Я успокоила ее и обещала выполнить просьбу. И еще она прошептала: «Дайте мне слово, что вы не расскажете ему, как умерла его мать, дайте мне слово…» З.Н.Н., стоя на коленях над умирающей, поклялась выполнить ее волю. Но тут появился конвоир и выгнал ее из этой кошары (помещение для овец - В.Л.). И за этот поступок ее освободили на год позже.
               - Но моя мама умерла в больнице, - сказал ей Игорь.
              - Ложь, - ответила З.Н.Н. - Я тебе рассказала, как она умерла. Я узнала об этом от Лиды, ты знал ее, она работала там, где находилась твоя мать. Через два дня после моего посещения, конвой принес ей пищу, она была мертва. Сколотили ящик, вызвали двух уголовников и велели им закопать труп…»
               Вот так Игорь узнал правду о смерти ни в чем не повинной матери. Игорь выжил. Но как! В своем письме Председателю Особого Совещания в Москве он писал: «В марте 1938 года я, после ареста моего отца по приговору Московского ОСО, был отправлен на 5 лет в исправительно-трудовой лагерь. В 1943 году я был освобожден. В 1948 я приехал в Ленинград, чтобы поступить в Высшее учебное заведение; в июле 1949 года подал документы и заявление о приеме в Политехнический институт. В автобиографии и анкете, которые я подал, я не указал, что был осужден и отбывал наказание. В июле же 1949 года я был арестован, опять же приговором Московского Особого Совещания был осужден на ссылку без указания срока ссылки…»
      То есть навечно. Отправлен он был в Норильск. Освобожден и реабилитирован только после смерти Сталина. Вернее, освобожден в 1953, а реабилитирован в 1956 году. Умер он в возрасте 67 лет, успев восхититься Израилем, проведя там несколько лет. Следует добавить, что после освобождения он восстановился в Ленинградском Политехе, а потом перевелся в Москву.
               После его смерти, его супруга Зоря Николаевна переехала в США. Кроме приведенных мною материалов, она передала мне полученные в ФСБ копии ордеров на арест, обыск, протоколы допросов, письма Игоря к Председателю ОСО и много других интересных документов, позволивших проследить горестную судьбу семьи Пятницкого. Впрочем, сколько их было таких семей - теперь уже никто не скажет! Мало кто остался в живых. Молодое поколение не должно забывать о том, что пережили их предшественники.

                                                                                                          © В.Люлечник 

НАЧАЛО                                                                                                                                                 ВОЗВРАТ 
              Предыдущие публикации и об авторе - в Тематическом Указателе в разделе "История"