Ловкий биржевик и коллекционер приятелей-импрессионистов: Поль Гоген.
          Хорошо отглаженный сюртук. Мрачноватое, точное лицо. Скудость движений, блёклость манер.
            Всего лишь застенчивый буржуа, собирающий картины новомодных Писсаро и Дега. С хорошим, чуть рискованным вкусом.
           Но что-то до поры таилось в этом отлаженном джентльмене: нормандская сила, неистребимое непокорство, непокорённость?!
            Комфортная жена Метте, милые дети, «Биржевые ведомости», чуть богемная квартира с просторной мастерской. Там, на досуге, можно заняться и рисованием.
            Но всё это рухнуло однажды - сначала цветущая биржа, потом датская усреднённая семья.
           Бог вёл Гогена незримыми тропами. И там, где пресеклась дорога человеческих радостей, возник путь всегдашних озарений и маетного непокоя.
             Вот она - цена искусства.
             Цепь сплошных, как тропический ливень, неудач.
             Отверженность. Нелюдимость. Оголённая неутолённость.
             Но уже затвержены тёмные речи.
            Вот те, совсем выцветшие лиловые чернила - (я с трудом разбираю эти слова) - письмо Гогена переломного 1885-го года: «...сейчас я совсем без денег... и, в общем, на грани отчаяния... никто не придет никогда и не протянет твёрдую руку поддержки... зная это, - жить невыносимо, невозможно. Единственное, что удерживает меня в этом темнеющем мире - живопись. И даже не она, а те смутные, спутанные тайны, таящиеся в ней...».
            Это письмо - дорого мне особенно. Там о том, что и вправду хоть немного примеряет нас с этой вкусной, опостылевшей действительностью.
            Он рвался к тайнам бытия, размётывая всё на своём пути: континенты, женщин, авторитеты, биржу, любимых детей, традиции.
             Гогену казалось, что за той эфемерной воображаемой перегородкой он и обнаружит... нечто... восхитительное... непредсказуемое... может быть, ужасное.
             Как жаждал он этих метафизических тайн! Как гордился званием «дикаря»!
            Однажды, уже на Таити, он изваял странную керамическую скульптуру - «Овири». Большая терракотовая глиняная женщина с безумным лицом, нечесаными песчаными космами. А между ног у неё зажата пасть окровавленного то ли волка, то ли крокодила.
            В письме 1894-го года к нашему общему приятелю Малларме Поль сообщает, что хочет поставить её в своём манговом саду. До поры - до времени. А потом пусть водрузят эту «ужасную загадку» на его могилу.
            Многочисленные портреты и автопортреты Гогена. Крупные, острые черты лица, темные волосы, волевой, смуглые подбородок, тяжелые веки.
             Могучий характер малообаятельного лидера.
           Таким видели Гогена молодые художники нового поколения: Боннар, Дени. Замкнутым, суровым, уверенным в себе. Обладающим гипнотическим даром внушения. Иногда его почти... боялись.
             Только я знал, что он был другим. И за этим внешним каменным всегда пряталась восторженная детская душа романтика с мистической подкладкой.
             Он не смог объяснить свой мир современникам: умер непонятым, в горькой нужде, слегка под хмельком, но среди тёплых дружественных своих холстов.
              Только потомки слегка подступились к нему.
              Слава молодого Пикассо, кстати, началась с «Авиньонских девиц».
             Приглядитесь повнимательнее: «Овири» стала одной из фигур этой сверхуспешной картины.
                                                                                                                                   ©Н.Якимчук

ПОЛЬ ГОГЕН                             ТУРГЕНЕВ  И  МАРКС                        МИХАЙЛО ЛОМОНОСОВ                         ВОЗВРАТ

                                                            Предыдущие публикации и об авторе - в РГ №12 2006г.