Его жизнь - готовый сюжет для авантюрного романа. А сам он может служить образцом романтического героя -такой как есть, ничего не нужно добавлять и придумывать.
     Мари-Жозеф-Поль-Ив-Рош Жильбер ле Мотье Лафайет родился в семье обедневшего аристократа. Отец служил в армии, командовал полком гренадеров. Мальчику было всего два года, когда его родителя убили в битве при Миндене. Вдова переехала в Париж, оставив ребенка в горах Оверни, в уединенном замке Шаваньяк.
      Когда маленькому маркизу исполнилось двенадцать, его привезли в Париж и отдали в Коллеж дю Плесси. Наибольший интерес у него вызывала история античности, и в частности тот ее раздел, в котором речь шла о гражданских добродетелях в республиканском Риме.
      Так совпало, что в течение одного месяца в апреле 1770 года сразу умирают и мать, и бабушка с материнской стороны. А поскольку Мари-Жозеф оказался единственным наследником вполне приличного бабушкиного состояния, то он за одну ночь из бедного провинциального дворянина превратился в богача.
             Милости судьбы сыплются одна за другой. Ему покровительствует герцог де Ноай, глава семейства, близкого к трону Людовика ХVI. К нему проявляет интерес юная Адриенн, дочь герцога, и в семнадцать лет он становится ее мужем. Ничто не мешало блистательному маркизу пополнить ряды парижской «золотой молодежи» и, как тогда было принято, с головой погрузиться в удовольствия светской жизни. Однако уроки истории в школе не прошли даром. Услышав об американских «инсургентах», как их называли, Мари-Жозеф загорелся желанием принять участие в их борьбе. Не он один был так настроен. Многие молодые офицеры, поддаваясь романтическим настроениям, жаждали сражаться за свободу. Но немногие оказались столь последовательны, как Лафайет.
              Летом 1775 года в Меце, в драгунском полку «Черных мушкетеров», в котором маркиз служил в чине капитана, проходил прием в честь герцога Глостера, брата английского короля Георга. Герцог был ненамного старше Лафайета, который сидел рядом с гостем. Завязался оживленный разговор. Глостер недавно вернулся из американских колоний и, как выяснилось, не одобрял политики своего венценосного брата и отзывался об американцах с симпатией. Под впечатлением от этого разговора, на следующее утро Лафайет направился в американское консульство в Париже. Человека, который к нему вышел, звали Сайлас Дин. Оказалось, что Дин как раз занимается вербовкой французов, готовых сражаться в армии Континентального Конгресса. 19-летнему юноше было обещано ни много ни мало звание генерал-майора.
            Позже историки будут утверждать, что Мари-Жозеф поехал сражаться за океан не только потому, что разделял идеи американской Революции. Были у него, якобы, и личные причины - отец погиб от ядра, выпущенного из английской пушки, и с колыбели в нем воспитывали неприязнь к тем, кто его осиротил.
             В этом есть немалая доля истины. Да и сам Лафайет в своих мемуарах, говоря о главных мотивах, определивших его жизнь, наряду с «благом моей страны и счастьем всего рода человеческого» упоминает также «уничижение Англии».
             Однако уехать в Америку оказалось не просто. Герцог де Ноай, прослышав о планах своего зятя, спешно убедил своего короля включить Лафайета в состав французской миссии при дворе английского короля Георга. Маркиз вынужден был подчиниться. Однако сделал все возможное, чтобы как можно быстрее избавиться от этой службы. Решил он проблему радикально - на одном из приемов публично отказался выпить за здоровье короля, за что и был «в двадцать четыре часа» выдворен из страны.
             Когда в Париже он вновь встретился с Дином, выяснилось, что не все так гладко, как казалось поначалу. Принять-то в американскую армию его примут, но кто оплатит переезд за океан? И кто будет потом платить ему жалование? У Континентального Конгресса нет средств на иностранцев, и на своих-то едва хватает.
            Однако Лафайетта не смутил такой поворот событий. Он приобрел судно, которому дал символическое имя La Victoir («Победа»), полностью снарядил его и набрал команду.
             Между тем во Франции на него началась охота. Британский посол в Париже выразил протест французскому правительству и выдан был ордер на арест. Герцог де Ноай, разгневанный двойным дезертирством зятя - из армии и из семьи - самолично послал солдат задержать его. Лафайет прятался у друзей, потом тайком, переодетый, пробирался в Испанию, куда по его распоряжению направилась La Victoir.
             Никто не должен был знать его местонахождение, даже его молодая жена, которая в то время была беременна. Наконец, в апреле1777 года, через год и восемь месяцев, после того как впервые было принято решение ехать в Америку, «Победа» наконец-то отчалила от европейских берегов.
              Маркиз не раскаивался в своей затее. В письме к своей покинутой жене он повторяет о желании стать « защитником свободы, которую я обожествляю». Когда судно бросило якорь в Чарлстоне, он отправил домой восторженное послание, в котором отмечал «простоту манер… любовь к своей стране и свободе, повсюду царит восхитительное равенство».
              Однако новая родина не торопилась раскрывать объятия. Когда Лафайет после долгих дорожных мытарств добрался, наконец, до Филадельфии и пришел в офис президента Континентального Конгресса Генри Лоренса, его ждал довольно прохладный прием. Секретарь посоветовал зайти завтра. Назавтра повторилась та же самая история. И так еще несколько раз.
             Вскоре ему дали понять, что вольнолюбивые волонтеры Континентальной армии не имеют ни малейшего желания служить под началом иностранца, да к тому же еще и титулованного. Прошло несколько недель, прежде чем проблема была улажена - Лафайету присвоили звание, хотя и не дали ему никакого назначения.
      31 июля 1977 Конгресс объявил: «Учитывая, что маркиз Лафайет, будучи горячо привержен свободе, за которую борются Соединенные Штаты, оставил свою семью и друзей и на собственные средства пришел, чтобы предложить свои услуги... и без всякого жалования и какого-либо вознаграждения горит желанием служить нашему делу, решено, что он принят на службу… и получает чин генерал-майора армии Соединенных Штатов».
      Но что было делать с этим высоким званием, если командовать некем? Генерал без армии? Лафайет, удрученный столь нелепой ситуацией, готов было уже отправиться домой, когда Бенджамен Франклин, представлявший Штаты в Париже, написал письмо командующему Континентальной армией Джорджу Вашингтону и посоветовал взять под свое крыло этого француза. Такой жест, мол, благотворно скажется на отношении соотечественников Лафайета к американцам.
             Вашингтон согласился. Когда они встретились, он, показав гостю на своих плохо одетых и плохо вооруженных солдат, заметил: «Мы должны чувствовать себя неловко перед офицером, который только что покинул французскую армию». На что тот возразил : «Я здесь не для того, чтобы учить, а для того чтобы учиться».
             Будущему президенту страны было тогда 49 лет. Новоиспеченному генералу-волонтеру - 20. В тот день началась их дружба, которая продолжалась 22 года. Вашингтону нравился этот высокий, рыжеволосый, голубоглазый француз. Для Лафайета его старший друг стал наставником и образцом для подражания. И своего единственного сына он назвал Джордж Вашингтон.
               В Америке приезжий аристократ быстро опростился. Он отказался от своего титула. Вместо треугольной шляпы с плюмажем начал носить простой солдатский головной убор. Приучился есть галеты вместо хлеба, солонину вместо изысканных колбас, пить деревенский сидр вместо вина. Американцы, не способные правильно произнести его имя, обращались к нему «Генерал Фейет». Но он, в конце концов, стал для них своим.
    Он прожил бурную жизнь - сражения, походы, революции. Он вернулся во Францию, но неоднократно приезжал в Америку, и его встречали с триумфом как друга и заслуженного ветерана американской революции. Кто-то метко назвал его «героем двух миров».
    В письме к жене, написанном на борту La Victoir, Лафайет, оправдывая свой поступок, уверял ее, что «благополучие Америки самым теснейшим образом связано со счастьем всего человечества; она станет почитаемым и безопасным приютом добродетели, честности, терпимости, равенства и мирной свободы». Поразительно, каким прозорливым оказался этот юнец, которому суждено было стать, пожалуй, самым уважаемым французом в истории столь притягательной для него страны.                                                                                                                                                                                                  ©Л.Борщевский