Когда
я уезжал из Англии, когда скрылись белые скалы Дувра, я вдруг
вспомнил давным-давно знакомые сроки:
Я берег покидал туманный Альбиона;
Казалось, он в волнах свинцовых утопал...
Это начало стихотворения Батюшкова
“Тень друга”,
созданного в июне 1814 года, когда поэт возвращался из Англии.
Стихотворение длинное, многословное, сейчас представляется чем-то
архаичным и малозначительным, оно полно грусти и болезненной
экзальтации.
Поэты вообще часто сочиняют грустные стихи: о тоске
редко, о грусти много. Но не следует думать, что между психическим
складом и творчеством есть прямая связь. Чаще бывает иначе:
депрессивные люди создают веселые книги и наоборот. М.М.Зощенко,
один из самых язвительных юмористов первой половины XX, был тяжелым
депрессивным пациентом; глядя на него, можно было сразу же забыть,
что в мире существуют радость, самоирония и счастье - уж больно
скорбным выглядел этот юморист. Таким же был и Салтыков-Щедрин,
таким был Аркадий Райкин: вне сцены - очень печальный, даже скорбный
человек, словно только что перенес невероятное горе. Но стоило ему
выйти на подмостки, как тоска мгновенно исчезала и он принимался
веселить зретелей.
Одну из самых жизнеутверждающих, бодрых, веселых
песен советского времени (“Утро красит нежным светом стены древнего
Кремля, просыпается с рассветом вся советская страна”) написал
тяжелый депрессивный больной В.И.Лебедев-Кумач.
Иногда бывает так, что человек еще не заболел
депрессивным психозом, но скоро заболеет им, однако в творчестве
нет даже намека на будущую болезнь или он пишет прямо
противоположное тому, что у него на душе, словно стремится
уравновесить, привить себе, навязать себе нечто такое, что
нейтрализует зачатки болезни, уже поселившиеся в душе.
В 1833 году Пушкин создает “Не дай мне Бог сойти с
ума...” - замечательное стихотворение, в нем
реакция обычного человека на такое страшное страдание, как
психическая болезнь. Если бы в конце жизни Пушкин не заболел бредом
ревности и по этой причине не погиб, то никому не пришло бы в голову
предполагать, что за четыре года до гибели поэт уже что-такое такое
предчувствовал. А может, и знал свои достоинства и пороки, знал, на
чем свернет шею. Хотя могло быть и наоборот.
Ассоциации давно автоматизировались в душе каждого
русского. И Вологда - это прежде всего Батюшков, которого я
уже упоминал. Кто бы не вспомнил Вологду, сразу же добавит: «Это там,
где умер Батюшков».
Вологда - это Батюшков, но Батюшков - это не
Вологда, это вся Россия и вся Европа, Батюшков воплотил в себе всю
цивилизацию, всю мировую словесность.
Константин Николаевич Батюшков (1787-1855) родился в
Вологде, здесь же и скончался. Похоронили его на территории
Спасо-Прилуцкого монастыря, что в двух километрах от города. В
1930-х годах могилу снесли и теперь никто уже не знает, где лежат
останки знаменитого человека. Последние годы Батюшков провел в доме
своего племянника, что на углу нынешней улицы Победы и улицы
Батюшкова. Из его окон хорошо видна старая часть города и в первую
очередь Софийский собор. В батюшковские времена созерцание этого
собора составляло почти единственное развлечение вологжан: уж если и
сейчас здесь не так много достопримечательностей, то можно
представить, что творилось прежде.
Детские годы поэта прошли не в Вологде, а в 15
километрах от нынешнего городка Устюжны, что на крайнем юго-западе
Вологодчины, - в родовом селе Даниловское.
Даниловское со временем стало одним из центров
литературной жизни России: в конце XIX века им владел родственник
поэта - Ф.Батюшков, издатель литературных журналов, профессор
Петербургского университета, известный общественный деятель. К нему
зачастили многие знакомцы. Несколько лет здесь прожил и Александр
Иванович Куприн (1870-1938), который в начале
XX века спорил по популярности чуть ли не с самим Львом Толстым. После 1917 года в Даниловском все было
разрушено, сохранились лишь стены старинного особняка. Сейчас
восстановили - стало даже лучше, чем раньше.
К.Н.Батюшков переехал в Петербург, там окончил
гимназию, получив блеcтящее знание
большинства европейскнх языков. С 1803 года служит в министерстве
просвещения, но как только начинается очередная военная кампания,
добровольно идет воевать. Он участвовал во всех войнах Наполеона с
Александром I, вместе с русскими войсками в
1814 году вступил в поверженный Париж. С конца 1810-х годов у
Батюшкова постепенно стало обнаруживаться душевное расстройство, оно
прогрессировало, ни один лекарь не мог помочь несчастному.
Безуспешно лечившись едва ли не во всех лечебницах обеих столиц,
Батюшков - бедный, несемейный, не имевший элементарного ухода -
поселился в Вологде.
Периодически разум поэта
просветлялся, он начинал лучше соображать и говорить более складно.
Чаще же его поведение было непонятно, непредсказуемо; он что-то
печально бормотал, напевал, вдруг начинал улыбаться, импульсивно
куда-то бежал. Временами сочинял и стихи, носившие явно болезненный
характер. Иногда отправлял их в литературные журналы, там, конечно,
их отвергали. По этому поводу Пушкин горестно и милосердно произнес:
«Что касаетси Батюшкова, то уважим в нем несчастья и несозревшие
надежды". Да и сам Батюшков полагал, что хотя
талант у него громадный, но развиться не смог. Так и пошла гулять
легенда о болезни Батюшкова - погубительнице его поэтического
дарования. Понятно, что болезнь никого не делает умнее, она лишь
разрушает, ничего не созидает. Трагически она отразилась и на поэзии
Батюшкова. Но ведь до болезни Батюшков прожил более 30 лет (поэзия -
дело молодых). Еще не заболевший его мозг уже выдыхался в
поэтическом отношении. Если так можно выразиться, психика Батюшкова
вовремя отключилась от жизни.
Много лет прожив в Вологде, Батюшков постепенно превратился в ее
достопримечательностъ: в каждом городе имеется сумасшедший, над
которым потешаются жители. Здесь функцию городского дурака исполнял
поэт. Глядя на него, обыватели горили: "Вот
до чего доводит излишнее образование. И зачем эти люди так много
знают, так много учатся, жили бы тихо, спокойно - не сходили бы с
ума".
В Спасо-Прилуцкий монастырь съезжались сотни людей,
чтобы поглазеть на место последнего успокоения мятежного духа.
Потом, когда эти обыватели стали управлять Вологдой, они снесли
могилу поэта. Чудом сохранился надгробный памятник. В 1960-х годах
его вытащили из какой-то ямы, в которую был сброшен, и поставили на
первое попавшееся место, не имевшее к захоронению Батюшкова никакого
отношения.
В 1812 году, спасаясь от
наполеоновского нашествия, в Спасо-Прилуцкий монастырь свезли
драгоценности московских церквей. Монастырь сохранил их. Когда же
сюда доставили самую большую вологодскую ценность - прах поэта,
монастырь не смог ее уберечь.
Не сохранилась могила еше
одного знаменитого вологжанина - тоже поэта и тоже безумного. Я
говорю о Феодосии Петровиче Савинове (1865-1915). Всякий, кто
поживет в России больше 5-6 дней, наверняка услышит широко
популярную песню:
Вижу чудное приволь,
Вижу нивы и поля...
Это русское раздолье,
Это русская земля...
Без этой песни
русский жить не может. Написал же ее несчастный, печальный, одинокий
человек. Он родился в Тотьме, жил в бедности, в 1885 году
опубликовал стихотворение "На родной почве", которое со временем
стало народной песней. В том же возрасте, когда заболел Батюшков,
стал обнаруживать признаки душевного расстройства и Савинов. Его
привезли в Вологду, отправили в психиатрическую лечебницу в
Кувшиново, там и умер. Когда скончался, вологжане сокрушались: «Его
довела до сумасшедшего дома чрезмерная любовь к Родине». Обитатели
ошибались: от любви никто не свихивается, но любовь к Родине может
стать сюжетом развивающегося душевного расстройства.
Савинов
прожил в бедности, однако тогдашняя бедность - это совсем не то, что
сейчас. Ныне мы считаем бедным какого-нибудь африканца или азиата,
который не имеет своего угла, одежды и помирает с голоду. Русские же
бедняки были по сравнению с современными оборванцами просто
богачами: каждый второй-третий содержал минимум одну лошадь и
корову. Не было крестьянина (кроме, понятно, пьяниц, калек, больных
и бездельников) без собственного дома. Не было человека, который не
имел теплой одежды (без нее жить на севере невозможно), причем
именно той, за которой гоняются нынешние модницы и модники - я имею
ввиду овчинную шубу, именуемую дубленкой.
Савинов -
мелкий чиновник, т.е. существо понукаемое, презираемое, непочитаемое
за человека. Для начальства, конечно, - оно и мстило ему за то, что
сочиняет стихи. Да еще о любви к Родине. Ведь ее имеют право любить
лишь те, у кого власть да деньги.
Песню на стихи
Савинова гордо напевала вся безбрежная Россия. По сей день напевает.
Особенно та, что патриотизм и слова «За державу обидно»
cтавит куда выше, нежели свободу и права личности.
Видя все это, нельзя не впасть в тоску - социальную.
©М.Буянов
НАЧАЛО
ВОЗВРАТ
