ВОЗВРАТ

 
           
Июль 2020, №           
 
 
Поэзия__________________________________________________            
Сергей Дуков               
 
 
                                                                            Апельсин

…Зачем-то теперь вспоминалось далекое лето.
Большой апельсин над песочницей серого цвета.
Фасады хрущевок на ниточках средних широт.
Пустые слова и такие же в точности ранцы.
Играют в войнушку пока что живые афганцы.
Конфета «Снежинка» сосулькою падает в рот.

И вот побережье неспящего, пьяного Крыма
-
всего лишь провинция, даже не Третьего Рима…
-
там девушка Римма ныряет до самого дна.
А чайки не плачут, и звезды бесшумно смеются,
и волны то бьются, то ставят прохладное блюдце
под тот апельсин, от которого
- долька одна.

Но листья летят, не боясь до конца измараться.
А звезды молчат, и, как чайки, хотят разрыдаться.
И стрелки ссыпают сквозь трещинки в стеклах песок.
Уходят друзья, как индейцы, с былыми вождями.
И первые строчки по комнате бродят дрожжами…
На цыпочках дрема крадется в обновке Суок,
-

так снег выпадает. И что-то меняется в лицах.
И звезды горят на погонах огромной столицы
(чего б не «гореть»!..
- дорожает ее керосин).
В два ночи сопят под гирляндами ангелы-дети,
-
сны встали на шар; на салфетку в дубовом буфете
-
большой, толстокожий, с наклейкой цветной апельсин.

Ветра налегают, бинтуют дорожные шрамы.
И чайки врезаются в стекла балкона и рамы.
А небо крошится и прячется в черной норе.
И мечется тщетно по брошенной, белой бумаге,
как мать, потерявшая мальчика в универмаге,
слепая береза в пустом и холодном дворе.


Граница

             Прижаться к щеке трагедии! К черным кудрям Горгоны,
             к грубой доске с той стороны иконы…
                                                                                   И.Бродский


Ползет куда-то старенький Икарус
среди гибридных войн и параной.
Белеет серый саван, словно парус,
над всей моей декабрьской страной.

Молчит предновогодняя столица -
всё в энный раз поставлено на кон.
И каждый знает, как реально спиться,
пересекая этот Рубикон.

Как горечи хлебнув, на самом деле,
сравняться с высотой заподлицо -
смотреть иконе (бывшей в черном теле),
как будто пограничнику - в лицо.

И не услышать даже отголоска
петард, гремящих краской до утра, -
где тонкой, разделительной полоской
сочится кровь у правого ребра.

Икону, как дитя, поставив в угол,
заткнуть необозначенной проем.
Бежать от ойкумены слепо в гугл,
чтоб стать на час «мышиным» королем.

Чтоб подчиняться, будто дудке Нильса,
рингтону.
Слышать, тюль стянув в горсти,
как несколько синиц роняют гильзы,
пытаясь контрабанду провезти.

Как тащит вверх аборигенов племя,
растаптывая утренний покой,
огромный нимб, поставленный на время,
которое довлеет над Москвой...

Лучи очертят грани постоянства -
и будут контуры в снегу молчать;
на лицах постсоветского пространства
проявится советская печать.

И транспорта нелегкая одышка
послышится над белой колеей,
где ты стоишь, упертый, словно вышка,
торчащая меж небом и землей.

Ты - образ, рассеченный ветром дошлым
(в расстегнутом пальто) напополам,
напитанный и вытянутый прошлым.
Живешь ни тут, ни там...
ни тут, ни там...

Овальный заяц на стекло укажет,
пуская слюни с бойлерной трубы, -
и ты с пространством будешь скинут в гаджет
почти аморфной и слепой судьбы.

Останутся следы у бакалеи,
где в легкой дымке ускользнувших слов,
в кораллах перламутровой аллеи
плывут дельфины из забытых снов.


Дата без названия

Сорвать весны оплавившейся куш -
зажмурившись идти по бывшей замяти
в том городе, где небо пьют из луж
собаки без породы и без памяти.

Поймав на ощупь бирюзовый свет,
тащить к себе - в подкожную метафору.
И девушки случайной силуэт
разглядывать, как с аквалангом - амфору.

Дробить ногами время на куски,
в пятьсот шагов вмещая три столетия,
где прошлое от гробовой тоски
не ждет ни оплеванья, ни обретенья.

От кладбища идти, как по Тверской,
ломая тень о сгорбленные здания,
забыть тот город с памятной доской,
где только дата…
дата без названия.
 

Плывет свеча

Моя печаль на этой тризне -
большая, талая вода.
Она почти сродни отчизне.
Откуда-то и в никуда
трамвайчик старенький трезвонит
и, ностальгии вопреки,
худая кряква с шумом гонит
волну от Яузы-реки.
Клубит дымы столичный Молох.
Толпа бредет, как будто в СЛОН.
Небесного Владыки олух
из колокольни, в унисон
выводит звуки за веревку.
А во дворе - намокший снег,
он падает на остановку
и - прямо в XXI век.
Слышны на Курском электрички -
этапов хаос… медь трудов…
Совсем чуть-чуть до переклички
каких-то дальних поездов.
И тризну ту, и звуки оны
сочти за стон, за тихий зов…
Стоят под Псковом легионы
и руки греют у костров.
Плывет свеча, младенец в яслях
с соломой в яхонте конфет.
И смотрит в треснутые прясла
Империя, которой нет:
холодный взгляд, пустынный искус...
Большая, талая вода
переворачивает дискос
-
и снег летит на города.


Крым

У пирса скользит серебристой ставриды косяк.
По пирсу идет из минувшего века босяк.
Баклан отстает от заката - и будет вторым.
Медузы качают намокший, распластанный Крым.
Ни воли здесь нет, ни покоя. Есть небо и дно,
и август меж них продает золотое руно.

Шатры опустеют. Зажмурятся все фонари.
«Скорее бы осень...», - крамольная фраза внутри.
Не то, чтобы время... не то, чтобы денег в обрез...
Но только ты чуешь на теле имперском порез,
где вновь меж волнений, средь плавных морских амплитуд
и целые овцы, и сытые волки уснут.

Останется берег, холодный простор, окоем...
где будет Россия... Россия и горе. Вдвоем...
Соль выела ранги. Никто никому не знаком.
Бродяга и Врангель по морю бредут босиком.
Их тени встречает блуждающий в космосе свет.
И больше ни смысла, ни смерти, ни родины нет...

Хрустальную бездну сухая ладонь почерпнет,
и скутер оживший сто раз это все зачеркнет.
 

За пару лет войны

Затараторил бойко кран, давая дельные советы про чай, лимон и две котлеты. В окошке дальний караван петлею паутинки свис, и выбирает кто-то тихо ее наверх... - да то же лихо, что валит листья на карниз. Встаю. А в комнате покой. Тихонько марширует время, накинув из фанерок бремя. Я цепи трогаю рукой... А хорошо, что все вот так... пусть даже серо и неброско: шкварчит беконова полоска, с яйцом устроив кавардак; молчит на кухне буйный кран; звенит на мелководье ложка - все не найдет себе дорожку... и тщетно пыжится Иран. Конечно! с фигой, нагишом перед Обамой и "Моссадом"... такой стоит... к нам, правда, задом, но к ним - советским "Калашом"... А под окном ольхи скелет к оси земной приставлен косо, шуршит: да нет, он - ибн Матросов, закрывший дот на пару лет. Припав к разделочной доске, кот лижет раны ножевые. Всё так же крутятся живые, вися на тонком волоске.
 

               Я родился в городе Козельске. В настоящее время  москвич. Профессионального отношения к литературе не имею. По образованию архитектор. Стихи писал со школьной скамьи до, приблизительно, семнадцати лет. Сейчас в свободное время берусь за старое. В 2012-м вышел небольшой сборник юношеских стихов «На память о себе оставлю строчки...», печатался в периодике. На радиостанции «Старое радио» можно послушать стихи в авторском прочтении. В 2016г. стал лауреатом международной литературной премии имени Игоря Царева «Пятая стихия». Проживаю в Москве.

                                                                                                               © С.Дуков

НАЧАЛО                                                 ПРОДОЛЖЕНИЕ                                                ВОЗВРАТ