|
|
* * *
Скупое небо северной столицы.
Лес ждет команды листья отряхнуть.
В развилке дерева гнездо сорочьей птицы
Похоже на твое…
Раздеть, перевернуть…
Нам новый день не принесет удачу.
Нам эта ночь любви не принесет.
О чем ты говоришь?
Я не ханжу, я плачу
Как этот дождь над маревом болот.
Смотри, ты видишь - эта грязь и слякоть,
И до земли провисли провода…
Я понимаю - некрасиво плакать.
Но иногда-то можно. Иногда.
Когда в душе темно и неуютно,
Когда в лице не узнаешь лица
Любимого и стрелкою минутной
Означен путь…
И не видать конца.
Сутки
Бретельку поправляя на плече,
Ты мне через плечо сказала: «Че…»
И, улыбнулась - «…рез», и, равнодушно -
«…пять лет ты постареешь и тогда
Ни новый край, ни новая среда
Нас не спасут. Кому всё это нужно?
Конвой, собаки…»
Видно, никому.
День занимался в солнце и дыму.
На сопках жгли смолу, и пахло гарью.
В буржуйке тлело, шелестел роман,
И ветер, огибая океан,
Спешил от полушарья к полушарью.
А в вышине такая даль клубилась!..
На кедрах нынче шишек уродилось!
В бега бы! - хватит пищи до зимы.
Захлопнуть дверь, перемахнуть распадок…
Жаль, каблуки изношены до пяток,
Ни посоха вдобавок, ни сумы.
А день такой короткий. Просто странный.
С бретелькою твоею окаянной
Пока возились, сделалось темно,
И я ответить не решился даже:
- Конечно, постарею. Ну, а как же…
А ты? Ты молодей! Тебе дано.
* * *
От деревьев тени легли на крышу.
Говорю слова, а себя не слышу.
То ль дыханьем слаб, то ли сели связки,
То ль боюсь предать свою жизнь огласке?..
На крыльцо взойдешь, поглядишь на пустошь,
И такую мглу на себя напустишь,
Что не в счет, что было вчера и раньше,
Где себя и правил: ну, вот же, глянь же…
Пустота. Кого в пустоте увидишь?..
Но, вникая в суть переводов с идиш,
И, пером скрипя, сотый раз вспомянешь:
Не смотри назад, черствым камнем станешь.
* * *
Погладить березу по тоненькой талии,
Коснуться губами резного листа
И вдруг обнаружить, что поле состарилось,
И мне не знакомы родные места.
Как будто всё ново.
Но странно, но мило…
И в памяти, где-то на самом краю,
И запах полыни, и губы любимой,
И перепел кличет подругу свою.
* * *
Случится час и мрак звенящий
Подступит к нам, неумолим,
И время - «Судия всезрящий»
С нас пыль сотрет и снимет грим.
Проступят лица сквозь личины,
И, временем обожжены,
Изъяны наши и морщины
Проявятся, обнажены.
И мы поймем - кто мы такие,
Когда на роковой черте
Предстанем пред собой нагие
Совсем не те, совсем не те.
И удивимся - как мы жили,
Как мы добро творить могли,
Коль столько грязи, столько пыли
При жизни на себе несли?
Стихи, написанные осенним вечером
Поникли георгины у оград.
Сад обронил на землю оперенье.
Родится день и тут же за деревней
Погаснет, будто сам себе не рад.
И снова дождь.
И снова темнота.
В печи гудит отчаянно осина,
Мерцают блики и видна картина
Библейская - «Распятие Христа».
В нее всмотрюсь в который раз уже,
В мужей, стоящих в пышном седовласье,
И мир предстанет в новой ипостаси,
Сместятся оси как на вираже.
Какой-то мастер сотни лет назад
В седой глуши, фантазией согретый,
Полуголодный и полураздетый
Над нею не щадил свои глаза.
Чах над тяжелой струганной доской,
Ел от болезни ягоду-калину,
И осторожно наполнял картину
Досадою вселенскою и тоской...
Трещат дрова. Дождь сыплет в темноте.
От печки на стене мерцают блики...
Идея малая становится великой,
Когда ее разложат на кресте.
Идет гроза. Массивный крест тяжел.
Граненый гвоздь остер и полновесен...
Мир был тогда уже настолько тесен,
Что на Голгофу человек взошел!
Сверкают стрелы на небе пустом.
Играет ветер жиденькой бородкой.
Христос еще живой, с молитвой кроткой,
Еще земной, но... в нимбе золотом...
И мастера искусная рука
Показывает пышный двор Пилата,
Учеников смиренье, как когда-то
С тремя другими порешил Лука.
Он, мастер, понял древних - и Луку,
И Марка с Иоанном, и Матфея...
Беда не в том, что казнена идея,
Доступная свободно мужику,
А в том беда, что предана она...
И мастер осторожно, понемногу,
Писал для нас великую тревогу,
Которая незрима, но видна.
Мне не известен ход судьбы моей.
Я верю в человека, словно в чудо,
Но знаю: где-то есть и мой иуда,
И для меня рожденный фарисей.
Свершится час и станет жизнь горька.
Но я его узнаю, цепенея, -
Он может быть в одежде фарисея,
И может быть в плаще ученика.
* * *
У меня в моей квартире
Зал - четыре на четыре,
Кухня меньше - два на два…
Неужели власть права?
Неужель такая мода,
Чтобы тесно, чтоб тоска,
Чтоб в любое время года
Капал дождик с потолка?
Дело, думаю, не в моде,
Дело даже не в стране,
Не в народе, не в погоде,
Дело, все-таки, во мне…
Вот сосед (не из америк!),
Русский, наш, который год
Служит в храме, Богу верит,
И Господь ему дает.
И в жилище (не убогом!),
Понимая, что почем,
Он беседы водит с Богом.
Мне послушать бы - о чем?
Может быть, предстанет случай,
Рассосется этот мрак,
И Господь меня научит,
Растолкует - что и как…
А иначе, жилы рвя,
Так и сдохну, не живя.
©
В.Брюховецкий
НАЧАЛО НАЗАД
ВОЗВРАТ
Предыдущие публикации и об авторе -
РГ
№1 2019,
№5 2015,
№1 2013,
№8 2012,
№11 2011 | |
|