ВОЗВРАТ                                             

 
    
Декабрь 2018, №12     
 
 
Прозаические заметки____________       
             Георгий Жаркой              
               

                                               

                                                           Найти счастье

     Нужно было взять осколок бутылочного стекла, положить под него цветок лютика и вдавить в землю где-нибудь в высокой траве. Это называлось «счастьем». Старшая сестра загоняла нас, детей, в сени, закрывала дверь, а сама прятала «секрет». Двор деревенский, большой - пойди и найди! И мы с средней сестрой на коленях пропахивали десятки метров: очень уж хотелось «счастья». И получали его сполна, когда невзрачный осколок стекла оказывался в грязной ладошке.
     «Взгляд не мутный, а добрый и милый», - написал один талантливый поэт. Именно таким взглядом смотрела на нас старшая сестра, когда мы ползали по траве. Она понимала: важно не стеклышко, а поиск. Не сидеть, не лежать, а бежать, лететь, плыть или даже ползти, но искать! Откуда она это знала в ее 14 лет?


                                                             Островок счастья

     Среди болота быта, скучного и серого, есть островки счастья. Это хорошо знала русская литература.
     Лев Толстой был убежден, что лицо - это зеркало души. Роман «Война и мир». Город, занятый неприятелем. За столом француз Рамбаль, как бы мы сейчас сказали, - захватчик, и русский дворянин, решивший убить Наполеона. На столе - награбленные французами продукты и вино. Но все эти условности куда-то уходят - за рамки сцены, а в центре - счастливое лицо Рамбаля и ласковое - Пьера. Он говорит французу о своей любви к Наташе Ростовой. Заметим, что о подобных вещах обычно рассказывают только самым близким друзьям. А когда Безухов в разговоре с новым другом вспоминает о Наполеоне, его лицо принимает «преступное» выражение. Но речь не об этом. Кругом обезумевший от преступлений мир, а в маленькой комнате торжествует человеческое общение, способное победить вражду, злобу, ненависть и смерть. В этом пафос романа, его великая гуманистическая суть! Главное - это когда между людьми вспыхнет «искра настоящего человеческого общения», дружбы, родства душ. Пусть это только искра, но в ней смысл. Ради этого и живем, потому что она - островок счастья.


                                                                  Осторожность

      Бывают встречи, меняющие сложившееся отношение к людям. Причем в один момент.
      Для пополнения семейного бюджета мне приходилось читать лекции в сельских школах. Так, после одной из них сидел на Ирбитском вокзале. Зимний ветреный вечер, а ждать поезда часа два с половиной. И вдруг ко мне подошли двое парней и предложили прогуляться по городу. Что меня заставило отправиться с ними? Бог весть.
     Я тогда впервые окунулся в мир ирбитской архитектуры. Ребята рассказывали о купеческих особняках, о том, когда и как они были построены. Свет фонарей, все белым-бело от снега. Полуразвалившиеся карнизы и облезлые фасады прятались от глаз. Было красиво и необычно.
      Через некоторое время ребята доставили меня на вокзал, пожали руку и ушли. А я даже не спросил их имени.
      Родители внушают моей внучке Женечке, что нужно остерегаться чужих - «заманят и обманут», в СМИ, заболевших неврастенией, создается образ человека-зверя - все так. Но, может быть, мы что-то пропускаем, что-то преувеличиваем?


                                                                   Три встречи

      Старшая сестра зажигала керосиновую лампу, садилась на стул, а мы с средней напротив - на диване. Читала повести Гоголя - «Вий», «Майскую ночь», «Страшную месть» … Иногда мое детское воображение трещало по швам от страха, и я убегал в соседнюю комнату. Сестра терпеливо ждала, да и я не мог долго прятаться: интерес толкал меня в спину и выталкивал на диван, как вода выбрасывает мяч на поверхность. Сестра хорошо читала и знала это. Понимала она и то, когда сладкая истома в наших детских душах уступала место липкому страху, и умело дирижировала ситуацией - театр одного актера.
      Прошло много лет. Семья покинула Восточную Сибирь, и нашу семейную лодку прибило на уральский берег. Я подходил к рубежу пятнадцатилетнего возраста. Родня насильно запихала меня в ПТУ - учиться на слесаря КИП и автоматики - одно из самых мерзких воспоминаний моей жизни. Учебу ненавидел, в училищной атмосфере задыхался. Как-то утром собирался «в тюрьму». Работало радио - громко и навязчиво. Вдруг что-то услышал, волшебное и властное. Иннокентий Смоктуновский читал Пушкина. К тому времени я хорошо знал русскую прозу и любил ее - сестра ввела меня в ее мир. А стихи оставались для меня чем-то непознанным и незнакомым. Их власть на меня не распространялась. И вдруг интонации Смоктуновского схватили клещами, защемили какие-то каналы души. В училище пришел ко второму уроку. Вечером схватил книжку не Пушкина, а почему-то Блока. Стал читать вслух, подражая великому актеру, произвольно, уже от себя, меняя интонационный рисунок. Наверное, со стороны я был похож на сумасшедшего.
      Прошло еще несколько лет. КИП и автоматика стали прошлым, я запретил себе вспоминать об этом. Получив диплом филолога, в первый раз открыл дверь школы в роли учителя. Классы были разные. Директор бросила меня в пасть разновозрастной детской гидры. Шестые и седьмые классы - сущий кошмар, десятый - страх: не хватало ни опыта, ни знаний. Тепло было в пятом. Как-то, отбросив в сторону требования методики, начал читать вслух «Муму» Тургенева - до конца урока. Периферическим зрением видел детские напряженные лица. Звонок совпал с последним словом рассказа. Они сидели, и никто не двигался. Я читал стоя, закончив - угнездился на учительский стул и тоже молчал. Поднялись. Не говоря ни слова ни мне, ни друг другу, как будто поссорились, и вышли вон.
      Что тут сказать? Ничего и не скажешь. Есть магия талантливого слова, есть магия талантливого человека. Как жить без этого?

 

                                                                  Слов не надо

      Женечка пришла в мою комнату. Немного посидела и подошла к столу. Длинными и худенькими пальчиками перебрала книги и бумаги, сложила в две стопки. Потом в три: брошюры, "толстые" книги и блокноты. Вижу, что она что-то сказать хочет, и не может решиться. Помалкиваю. Подошла к двери, остановилась и немного повернулась в мою сторону. Реснички взлетели: "Когда я совсем маленькая была, ты мне книжки читал. И днем, и на ночь. Знаешь, когда ты будешь совсем стареньким, я тоже тебе читать вслух буду". Ну что тут скажешь? Ничего, иначе сфальшивишь ненароком. Подошел к ней и молча ручку ее маленькую пожал.

                                                                         Тепло

      Осень пришла неожиданно, как это часто на Урале бывает. И подули ветры холодные, и дни короче, и дожди с улиц не уходят. Душа зиму предчувствует, и вечерами хочется читать. Мы решили прогуляться до библиотеки, чтобы взять книжку про Гарри Поттера для Женечки, а мне "Жизнь Бунина" В.Н.Муромцевой. Подошли к двери в 19 часов. Окна горят только в читальном зале. Но нам туда не надо. А дверь в абонемент уже заперта, и библиотекарь в пальто и с сумкой в руках буквально столкнулась с нами. Посмотрела в лицо Женечки, и сразу все поняла. Приветливо закивала, вынула откуда-то ключ, открыла дверь. Свет включила и только потом спросила, за какими книжками мы пришли. Мне показалось, что я в деревенской библиотеке, в которой работает добрая тетенька. Она нашла нам книги, записала все в карточку, и ни одного пошлого слова, что, мол, для вас времени не жалко, но только вы в следующий раз пораньше приходите.
      Мы с Женечкой вышли и не спеша пошли домой: некуда торопиться! И на сердце было тепло, будто нас неожиданно угостили молоком и домашним хлебом - от души.
 

                                                         Прости меня, бабушка

      Женечке вчера исполнилось 11. А в прошлое воскресенье мы гуляли в лесу. Мордашка грустная, бровки сведены, немногословна, но не говорит, что случилось. Бабушка решила ее развеселить и толкнула в сугроб. Женя поднялась медленно, ужалила бабушку взглядом и выдохнула: «Как все надоели». И ушла вперед, будто нас нет. Потихоньку догнал и бросил в спину: «Бабушке грустно, наверное, она обиделась». Женя сделала вид, что не расслышала. Не сдаюсь: «Жаль, что обижаем тех, кто нас любит. Есть в этом что-то жесткое, нехорошее». Молчит. Но я вижу - начала переживать: то быстрее идет, то замедляет шаг. Прошагали метров триста. Женя, не оборачиваясь, выдавила: «Можешь передать, что я извиняюсь?». Отвечаю, что могу передать только привет. И снова молчим. Нашла прутик, чертит что-то на снегу. Читаю: «Прости меня, бабушка». Та не реагирует. Метров через сто снова: «Прости». И так до дома. Прошла в квартиру, присела на диван, потом встала, подошла к бабушке, обняла ее и заплакала. А у меня тепло на душе стало, как будто весенним ветерком потянуло.
 

                                                                     Про маму

      Когда читаешь о долгожителях, то невольно радуешься за людей. А когда они рядом с тобой - радость вдвойне.
      Моей маме завтра 89 лет, и это замечательно. Когда думаешь о ее военном детстве, то невольно переносишь это на себя: а каким бы человеком стал я после таких испытаний. Мама не любит вспоминать о том времени, но кое-что проявляется в ее поведении. Например, она требует, чтобы на столе во время обеда было много хлеба - «в войну наголодалась». И еще не может есть рыбу, потому что в детстве она была почти единственным продуктом - братья с рыбалки приносили. А еще - мачеха, неласковая и грубая. И родной отец на войне.
      То поколение не любит вспоминать - тревожно это. Мой дед, например, не рассказывал о войне - только редко-редко после рюмочки. Помню только его историю про окружение, про трупы на улицах Ленинграда, про первую встречу с европейскими городами. Молчал он, причем уперто молчал.
      То поколение - духовно и нравственно здоровое. Им не знакома зависть, их души не заражены жадностью. А еще в них нет злобы и ненависти. И очень они ранимы - их обидеть ничего не стоит, и не потому, что возраст.
Ходит по квартире - все время одна и одна: нам некогда - дела. Уберет пыль, польет цветы, полежит. К нашему приезду сварит суп, а когда уезжаем - сует в сумки замороженные котлеты - сама приготовила. И спрашивает тревожно-тревожно: «А деньги-то у тебя есть? А то я пенсию получила».
 
                                                        Картинки из прошлого

     Решил немного отвлечь ваше внимание и рассказать в нескольких этюдах о мире шестидесятых годов. И не потому, что ушел в прошлое и мне неинтересно настоящее. И не потому, что хочу кого-то рассердить и вызвать ненужные споры. В каждом этюде своя зарисовка. И это мое индивидуальное - именно мое. Потом последует мир детства на улице, в школе - в самых разных местах. И мир серьезной взрослой жизни. Безусловно, небольшое село в Восточной Сибири на границе с Монголией, в котором я родился, мало имеет общего с шумом больших городов. Но есть и объединяющее - это дух того времени.
     Это был мир запахов, как будто люди отступили на задний план. Каждый запах имел свою территорию, куда его собратьям вход был запрещен. Мама работала в промышленном магазине, и я часто проводил там время. Детские товары пахли чем-то тонким и едва уловимым. Мужские и женские драповые пальто отдавали значительностью и основательностью. Полки, на которых лежали тюки материи, тоже были разделены на участки. Сатин нельзя было перепутать с хлопчатобумажными тканями, льняные с шерстяными. От мужских кирзовых сапог пахло работой, они как бы настраивали на серьезный лад. Женские кожаные сапоги, как цветы насекомых, привлекали запахом своей необходимости, чем-то таким, без чего решительно нельзя было обойтись.
     В магазине имелась так называемая подсобка, где товары лежали то в коробках, то в тюках. И от этого запахи перемешивались: нельзя было выделить какой-то один: создавалось ощущение несвободы. Хотелось скорее покинуть эту комнату, чтобы вернуться в иной, радостный мир.
     В продовольственном магазине каждый продукт настойчиво звал к себе. Праздничный запах шоколадных конфет, богатый аромат халвы, сытый запах сливочного масла обещали хорошую жизнь. Только одно яблоко, вынутое из новогоднего кулька, мгновенно завоевывало каждый сантиметр комнаты, говорило о существовании далекого южного мира.
     Сегодня запахи незаметно покинули наш мир. Люди снова вышли на первое место. Только вот что от этого? Можно завязать себе глаза и пройтись по продуктовым рядам. Апельсины, яблоки и груши ничем не обнаружат своего существования, «промолчат» конфеты и пряники, колбасы и сосиски не очнутся от дремоты.
     Это только на первый взгляд кажется, что мир запахов, может, не так важен. Нет, это не так. Запахи развивали воображение и учили мечтать. В трудную для маленького человека пору они говорили, что жизнь имеет и привлекательную сторону, - они утешали и успокаивали. И неправда, что запах может возбудить жадность и эгоизм. Им хотелось поделиться с тем, кого ты любишь, как делятся радостью!


                                                                     
                                                 © Г.Жаркой

     По профессии я учитель русского языка и литературы - преподавал в школе, в ПТУ, работал со студентами-иностранцами в Уральском Политехе. Сейчас редактирую технический журнал "РСП Эксперт". Начал писать небольшие вещи года два назад. Мне нравится видеть в частном признаки общего. В событии, небольшом и локальном, я ищу культурно-нравственное ядро.
По семейному преданию, мой прадед - выходец из Нижнего Новгорода. В конце XIX века в кабаке ударил по голове пристава тяжелой водочной бутылкой. За это отправили его в Восточную Сибирь, где я и появился на свет. Все мои предки свободолюбивы. Только у меня это приобрело интеллигентские мотивы. Я поклонник Бердяева и превыше всего ценю свободу и творческое самовыражение личности. Меня тревожит, когда социальные идеологические формы превращаются для личности в прокрустово ложе.
      Главное в жизни -  любовь, это божественный дар человеку.
НАЧАЛО                                                                                                                                                                   ВОЗВРАТ