* * *
Все тусклей становилась небес бирюза,
Все темнее тревожные мысли,
И когда глаукома доела глаза,
Он купил себе краски и кисти.
Он садился к столу, он свечу выключал,
И на чистом четвертом формате
В правом верхнем углу звездный свет намечал
И светлело от звездного в хате.
И ложились мазки, и яснел его взор,
И по древним оврагам и склонам
Краски жизни текли, заполняя простор
Голубым, золотым и зеленым…
Вернисаж
Сквозь густую щетину сосновой хвои
Щурит солнце глаза поросячьи свои,
И, лучом на тропе поджигая труху,
Чешет розовый бок о кривую ольху.
А за дальней березой, на том берегу,
Бородатый сохатый застыл на бегу,
И тяжелый кабан, омывая клыки,
Пьет рассветную воду из теплой реки.
Возле края обрыва, у старого пня,
Я стою, но художник не видит меня,
Потому что есть то, что, конечно, главней.
А с маэстро не спорят. Маэстро видней!
Красота!
Ой, художник, и, впрямь, красота!
Слышен запах земли, виден трепет листа,
И туман, меж деревьев плывя на боку,
Шевелит паутину на рыжем суку...
А восток все сильней! Солнце рушится в зал,
Заливая огнями перрон и вокзал
На соседнем холсте, где художник другой
Пассажирский состав выгнул черной дугой!
Там толпа пассажиров стоит и молчит.
Там кричат денщики и носильщик кричит.
Там ключами гремят, там надраена медь,
И такая тревога, что больно смотреть...
Туча Вскипая по краям, издалека, Полнеба скрыв и застелив дорогу, Она ползла, вдыхая облака, И выдыхала сумрак и тревогу. Поникли травы, замерли поля, В густых ветвях ничто не щебетало, Корсак, ныряя в складках ковыля, Был золотым. Потом его не стало. Все смазалось! И вот когда уже Тьма загустила свет, и потянуло Кизячными дымами из аула, Меж тьмой и светом, словно по меже, Восстала радуга, как будто кто поставил И темное от света отделил, Но тьма не принимала этих правил, И туча шла, и кто-то в шкуры бил. А между тьмою той и светом этим Плескалось так, что в яблоках глазных Алмазы огранялись, и заметен Был страха отблеск, полыхавший в них. И в каждом плеске было все огромно, И все неслось по плоскости кривой, И только тополя стояли ровно, Безумных стрел касаясь головой. * * * И снова наискось и боком Заря по лесенкам прошла, И, полыхнув по стеклам окон, Осинник желтым подожгла, Позолотила струны сосен, Берез веселые верхи. И стало ясно - это осень… И выпал шмель из-под стрехи. И засопел, и завозился!. Пытаясь выправить крыла, Он головой о землю бился, Гремел во все колокола! И поплыла тоска над полем. Плыви, басовая, плыви!.. А мы картошечку посолим, И, разгоняя жар в крови, Пойдем вперед, навстречу свету, Рубить пласты, молоть зерно, Вращать огромную планету, И с ней вращаться заодно. * * * О, если бы однажды повезло!
Нет, не рубли, не клад и не алмазы,
И не вино, и не любви проказы,
А до конца освоить ремесло
Плетенья слов. Мне думается - это
Не просто привилегия поэта,
Но - ремесло! Когда берешь слова
Подряд, подряд - как будто сенокосишь,
И запах слышишь, и мгновенье просишь:
Продлись, продлись...
И рушится трава!
И к месту все - и кашка, и осока,
И утренние птичьи голоса,
И росный дух, и то, что день далеко,
И что остра безумная коса.
31 декабря 2... года
Он очень долго начинался, в калитки сонные стучался,
Короной солнечной венчался, и живность вел на водопой.
Он днем последним назывался, он на закат по насту мчался,
Туда, где маятник качался, и назревал кремлевский бой.
Пусть за окном бушует вьюга, я приготовлю стол для друга,
И помогу тебе, подруга, хрусталь расставить на столе...
Стекло закупорено туго, но пробка вылетит, упруга,
И влага солнечного юга уже вскипает в хрустале.
И грянет бой! и грянет эхо, но будет многим не до смеха,
И старый год - кривая веха - мелькнет и сгинет за спиной.
Мороз на стеклах - не помеха, а за окном - залог успеха? -
Снег горностаевого меха белей под каждою сосной.
Ну, что же, пусть гуляет ветер, я пью, не зная, кто в ответе
За то, что на большой планете в большой стране такой разлом.
Не потому ль в неярком свете всю ночь и даже на рассвете
Больной страны больные дети поют и плачут за столом.
© В.Брюховецкий |
Предыдущие публикации и об авторе - РГ №1 2013, №8 2012, №11 2011