ВОЗВРАТ                                       

   
  
Март 2012, №3    
   

       Театральная Гостиная__________       
Александр Минкин    
Искусство прочтения пьесы  
 
 
         Я й ц а   ч а й к и                              

 
                                      115 лет назад, 18 ноября 1895-го, Чехов закончил “Чайку

                                                                       
 - Кто он такой, а?
                                                                         - Актер.
                                                                         - Актер? Ах, черт его возьми! Браво, браво! Хорошо
                                                                         говорит, благородно. Это такая редкость у нас.
                                                                                                      
              
А.Островский. Лес

           Чайка не вьет гнезда; ни дупла у нее, ни норки в обрыве (как у ласточки-береговушки.       
            Чайка кладет яйца просто на берегу, прямо на камни; действует, можно сказать, открыто, откровенно. А яйца-то и не видны! Они такие серые, неброские; с виду - камушки.
            А люди идут, смотрят, но не замечают. Вдруг под ногой - хрусть! Оглядываешься: желток растекся.
             И жалко - напрасно погубил.
             И досадно - я же не хотел губить, я просто не видел - я не виноват.
             Но почему-то совестно. А совесть никогда не ошибается. Значит, виноват.
            По берегу “Чайки” уже 115 лет ходят люди. Смотрят на облака, на луну, на седьмое небо. Все драматургические яйца передавили. Пойдем собирать скорлупу.

 

                                                                           ЧАСТЬ I

                                                             
                                          Вот тебе и театр

                                                                                                   
                                                                                                    Вдруг из гардеропа
                                                                                                    Высунулась… Шарлотта.
                                                                                                              Рецензия на модный спектакль
                                                                                                              “Вишневый сад”

 

                                              

           
            “Чайка” начинается с театра. А театр, поверьте, начинается с автора, режиссера, актеров. Потом приходят зрители - начинается спектакль.
             Забудьте эту хозяйственную пошлость, будто театр начинается с вешалки. 2500 лет назад уже был великий театр, гениальные драматурги - Эсхил, Софокл, Еврипид... а вешалок не было; греки даже не поняли бы, о чем речь.
              Никаких вешалок, никакого гардеропа в “Чайке” нету. А театр есть. С самого начала!
             Молодой интеллектуал Треплев сочинил пьесу и сам ее поставил, и даже сцену сам построил.

ТРЕПЛЕВ. Вот тебе и театр. Занавес, и дальше пустое пространство. Декораций никаких. Открывается вид прямо на озеро и на горизонт. Поднимем занавес ровно в половине девятого, когда взойдет луна.

             Скоро на самодельной сцене замашет руками (да-да, не крыльями) юная провинциалка Нина Заречная (за спиной озеро, луна) и понесет ахинею: “Люди, львы, орлы и куропатки...” - ахинею, которую вроде бы знает наизусть весь цивилизованный мир.

НИНА. Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли... и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно.

             Космос, Космос, Космос! Но за минуту до этого космического бреда произойдут очень тихие земные скандалы, а потом - очень громкий, с криками, с топаньем ногами...


                                                                     С ю ж е т


           Сперва надо напомнить сюжет; многие “Чайку” читали давно, в памяти какие-то обрывки.

                                                            ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Ирина Николаевна Аркадина (по мужу Треплева), актриса.
Константин Треплев, ее сын.
Петр Николаевич Сорин, ее брат.
Нина Заречная, молодая девушка, дочь богатого помещика.
Шамраев, управляющий у Сорина.
Полина Андреевна, его жена.
Маша, его дочь.
Борис Алексеевич Тригорин, беллетрист.
Евгений Сергеевич Дорн, врач.
Семен Медведенко, учитель.
Работник. Повар. Горничная.

            Действие происходит в усадьбе Сорина. Между третьим и четвертым действиями проходит два года.

                                          
                                           

            Простая история. В русской провинции, в усадьбе старика Сорина, живет его племянник Костя Треплев, 25 лет. У Кости есть любимая мама, любимая девушка Нина и любимое занятие (страсть) - литература.
            Мама Кости (актриса Аркадина) приезжает в усадьбу с любовником-писателем по фамилии Тригорин. Девушка Нина вскоре разлюбляет Костю и отдается (за кулисами) этому Тригорину. Любимая литература Косте не дается, а Тригорин - знаменитый столичный беллетрист, выходит, увел у Кости и маму, и девушку, и некоторым образом музу.
              Костя дважды стреляется (оба раза за кулисами, нам не видно). Первый раз - вообще в антракте! - неудачно (легкое ранение в голову). Второй раз - в финале - удачно (наповал). Всё.

О.Л.КНИППЕР-ЧЕХОВА. Воспоминания

            Зимой 1897/98 года мы ходили неразлучно с желтым томиком Чехова, и читали, и перечитывали, и не понимали, как можно играть эту пьесу. Все мы любили Чехова-писателя, но, читая “Чайку”, мы, повторяю, недоумевали: возможно ли ее играть?

 

                                       

 
            Они же не знали, что он великий драматург. Никто не знал. Думали, он вообще не драматург. Хороший беллетрист, взялся не за свое дело. Теперь мы живем в мире, где Чехов - гений, а тогда... Им не с чужих слов, не из школьной хрестоматии, а самим надо было понять и почувствовать это. Но даже теперь, несмотря на всемирное признание, большинство не понимает. “Скучно”.
             А играть там и правда совершенно нечего. Но вот уже 115 лет эту историю ставят в театрах всего мира. И за 115 лет, кажется, ни разу не прочли внимательно.

 

                                                        

                                                             А.П.Чехов. Фотография. 1895г.
 

ЧЕХОВ - О.Л.КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

              Немирович и Станиславский в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что они ни разу не прочли внимательно моей пьесы.

              Ну это Чехов сам виноват - внешне всё так примитивно, так банально, проще пареной репы. А театру хочется высот, и он пихает в “Чайку” символизм и прочие измы.
            Но, уважаемые дамы и господа, символы по улицам не ходят, не целуются, не стреляются. Символы живут в наших умах. На сцене покажите человека, а уж потом (если очень повезет) он станет символом.
              Шекспир и Сервантес не подозревали, что Гамлет и Дон Кихот станут символами. Это потом случилось. А попробуй великие авторы изначально сочинять (конструировать) символ - ничего бы не вышло. Вышла бы схема. А Чехов писал комедию.
 

                                                                   К о м е д и я

ЧЕХОВ - СУВОРИНУ

21 октября 1895. Мелихово

Можете себе представить, пишу пьесу... Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви.

           (Так могло бы выглядеть письмо Пушкина приятелю: “Можешь себе представить, пишу роман, хотя страшно вру против правил. Роман в стихах, очень много разговоров о литературе, мало действия, сто пудов любви”.)

              ...Итак, комедия!
            Первые персонажи (в порядке появления на сцене) - абсолютно театральные, условные, служебные. Клоуны. Какое-то Бернардо, Франсиско, Медведенко.
            - Кто здесь?! Почему вы всегда ходите в черном?!
           Ах, простите, ошибка. Слиплись первые реплики. “Кто здесь?” - это некий никому не нужный Бернардо, это первая фраза “Гамлета”. А “Почему вы всегда ходите в черном?” - это некий никому не нужный Медведенко, это первая фраза “Чайки”. И никому не нужная Маша ответит дико, театрально и капризно:
            - Это траур по моей жизни. Я несчастна.
            Небось воображает себя героиней какого-нибудь Мопассана.

                                                           
                                          Скандалы до спектакля

            На Костин спектакль про угасших пауков приходят зрители. Впереди - главные: актриса Аркадина (мама Кости) и ее любовник - известный беллетрист Тригорин.
            Все ощущают неловкость, все скованны. Привела хахаля в семейное гнездо - на глазах у родного брата и родного сына - тяжелое (даже сейчас) нарушение приличий. Да еще мужика взяла младше себя.
         ...Как хотите, а женщина испытывает ужасный дискомфорт. С Тригориным она романтичная (конечно, молодящаяся), привычно лгущая каждую минуту; бровки, реснички, губки, голосок, грим, пудра, словечки, игривость... А тут - сын, здоровый лоб; и видно, что ему уже 25; а значит, ей не может быть 30; и даже 35 не может быть, а за сорок, господа, за сорок.
             Напрасно думать, будто мы это понимаем, а персонажи - нет.
             И она это понимает, и все это понимают. А если некоторые зрители еще не поняли, то Чехов им быстро и грубо объяснит. И не устами какого-нибудь лакея-хама. О мамаше выскажется родной сын - умный, тонко чувствующий, интеллигентный:

ТРЕПЛЕВ. Она скупа. У нее в Одессе в банке семьдесят тысяч*. А попроси у нее взаймы, она станет плакать. Ей хочется жить, любить, носить светлые кофточки, а мне уже двадцать пять лет, и я постоянно напоминаю ей, что она уже не молода. Когда меня нет, ей только тридцать два года, при мне же сорок три, и за это она меня ненавидит.

* Это большие деньги. Чехов всего за 12 тысяч купил Мелихово (большой дом с мебелью, флигель, хозяйственные постройки, сад, парк, пруд, поля, 175 гектаров леса).

              Беспощадные слова. До чего он ожесточен, если такое говорит.
              Костя очень откровенен; ему не до приличий, у него тормоза не работают. Состояние молодого автора за 15 минут до премьеры первой пьесы... Его непрерывно трясет.
             Но все сценические Кости говорят это спокойно, как затверженный урок из древней истории. Потому что это древняя пьеса, классика; там давно все утряслось: Агамемнон умер, Цезарь умер, царевич Димитрий умер (точнее, все убиты, давно зарезаны)... Но чтобы с правильными эмоциями сыграть Рим 15 марта 44 года до Р.Х., вообразите свои чувства, если по радио скажут: “Сейчас при входе в Государственную думу убит президент!”
              Молодой человек (умный, тонко чувствующий, интеллигентный) показывает спектакль маме и ее любовнику. Что-то чудится знакомое в этой ситуации, в этом молодом, тонко чувствующем сыне, столь жестоком по отношению к родной матери...

               ...Возраст для женщины - больной вопрос. А для актрисы - страшный. Вот в 500-й раз она играет 13-летнюю Джульетту, а самой-то уже за пятьдесят. Спросите про год рождения - будет истерика.
             В “Театральном романе” Булгакова это одно из ярких мест. Медицинское точное описание, анамнез. Не забудем: пишет врач (Булгаков - коллега доктора Чехова). Актрису знаменитого театра просят заполнить анкету.

                Веселье Людмилы Сильвестровны прекратилось сразу.
              - Какую еще анкету? Ах, боже мой! Боже мой! Только что я радовалась солнышку, сосредоточилась в себе, что-то только что нажила, вырастила зерно, чуть запели струны, я шла, как в храм... Ну, Пряхина, Пряхина, - нервно вскрикивала Людмила Сильвестровна, - ну, Людмила Сильвестровна! И все это знают, и ничего я не скрываю!
               Торопецкая вписала три слова в анкету и спросила:
               - Когда вы родились?
              Этот вопрос произвел на Пряхину удивительное действие: на скулах у нее выступили красные пятна, и она вдруг заговорила шепотом:
              - Пресвятая Богоматерь! Что же это такое? Я не понимаю, кому это нужно знать, зачем? Почему? Ну, хорошо, хорошо. Я родилась в мае, в мае! Что еще нужно от меня? Что?
              - Год нужен, - тихо сказала Торопецкая. Глаза Пряхиной скосились к носу, и плечи стали вздрагивать.
               - Ох, как бы я хотела, - зашептала она, - чтобы Иван Васильевич видел, как артистку истязают перед репетицией!..

                Булгаков долго смакует сцену; видно, что натерпелся.
                К актрисам прилипают роли; привычка “изображать”, притворство в крови. На сцене это - талант, но дома - ад. Они хохочут, рыдают, говорят цитатами, ненавидят чужой успех, даже если успех имела не конкурентка из ее труппы или из соседнего театра, а кто-то на другом конце света.

ТРЕПЛЕВ. Психологический курьез - моя мать... Попробуй похвалить при ней Дузе! Ого-го! Нужно хвалить только ее одну, нужно писать о ней, кричать, восторгаться ее необыкновенною игрой в “La dame aux camelias” или в “Чад жизни”, но так как здесь, в деревне, нет этого дурмана, то вот она скучает и злится, и все мы - ее враги, все мы виноваты.

               Она говорит театральным голосом, а домашние стискивают зубы.

СОРИН. У меня ноги болят.
АРКАДИНА. Они у тебя как деревянные, едва ходят. Ну, пойдем, старик злосчастный.

             Последние три слова - цитата из “Короля Лира”. Даже с родным братом она говорит как актриса.
            ...На спектакль, который Костя поставил по своей пьесе, приходят зрители - весь список действующих лиц. Нина за кулисами ждет, когда откроется занавес. Остальные рассаживаются, и у Кости с мамой происходит такой разговор:

АРКАДИНА. Мой милый сын, когда ж начало?
ТРЕПЛЕВ. Через минуту. Прошу терпения.
АРКАДИНА. Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах - нет спасенья!
ТРЕПЛЕВ. И для чего ж ты поддалась пороку, любви искала в бездне преступленья? Господа, начало! Прошу внимания! Я начинаю. (Стучит палочкой и говорит громко.) О вы, почтенные, старые тени, которые носитесь в ночную пору над этим озером, усыпите нас, и пусть нам приснится то, что будет через двести тысяч лет!
СОРИН. Через двести тысяч лет ничего не будет.
ТРЕПЛЕВ. Так вот пусть изобразят нам это ничего.
АРКАДИНА. Пусть. Мы спим.

              Тут на самодельной сцене появляется Нина - начинается Костин спектакль.
             Десяткам людей я показывал листок с этим отрывком из “Чайки” и спрашивал: почему Треплев говорит с матерью так грубо - “поддалась пороку”, “бездна преступленья” и т.д.? И почему на публично прозвучавшие оскорбления - никакой реакции? Ни мать его не одернула, ни дядя: мол, опомнись.
              Ответы были самые разные:
              “Треплев говорит так грубо, потому что плохо воспитан”.
              “Они его не одергивают, потому что они хорошо воспитаны”.
            “Треплев - писатель, поэтому он позволяет себе так хамить”. (Пожилая дама была абсолютно уверена, что у литераторов особые права.)
              “Треплев сердится на маму, потому что она пришла с бойфрендом”. (Сказала молодая барышня.)
              Конечно, Костя ненавидит Тригорина. Но публично оскорблять мать...
              “Понимаете, - сказала барышня, - они из театральной семьи”.
              Вышло, что и у театральных семей свои права, отдельная мораль...
           Наши представления о морали и воспитанности основаны на нашем опыте и воспитании, на мифах о правилах приличия; матом кроем почем зря, но даму в лифт пропустим.
            Сейчас на грубость не обратят внимания. Но в XIX веке ругать родителей было неприлично и даже опасно. За грубое слово, сказанное отцу или матери, можно было в тюрьму попасть. И не за мат, а всего лишь за то, что повысил голос.
               Пушкин один-единственный раз в жизни был в панике.

ПУШКИН - ЖУКОВСКОМУ

31 октября 1824. Михайловское

...Голова моя закипела. Иду к отцу... и высказываю все, что имел на сердце целых три месяца. Отец мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, всему дому объявляет, что я замахнулся... Чего же он хочет для меня с уголовным своим обвинением? рудников сибирских и лишения чести? спаси меня хоть крепостью, хоть Соловецким монастырем.

                Да уж, лучше в монастырь, чем в каторгу. Паника продолжалась несколько недель:

ПУШКИН - ЖУКОВСКОМУ

29 ноября 1824. Михайловское

...что было бы, если правительство узнало бы обвинение отца? Это пахнет палачом и каторгою. Отец говорил после: “Да как он осмелился, говоря с отцом, непристойно размахивать руками?”

             К концу XIX века стало мягче. В Уложении о наказаниях (аналог нашего УК) говорилось: “За оскорбление чести родителей дети подвергаются, при нанесении обиды на словах или на письме, аресту до трех месяцев. Публичность оскорбления увеличивает вину и ужесточает наказание”.
                Почему же Костя так груб и почему его не одергивают?
                Десятки опрошенных пожимали плечами: нет ответа. А ловушка в том, что в отрывке намеренно пропущены две ремарки Чехова. Вот как правильно:

АРКАДИНА (читает из “Гамлета”). “Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах - нет спасенья!”
ТРЕПЛЕВ (из “Гамлета”). “И для чего ж ты поддалась пороку, любви искала в бездне преступленья?” Господа, начало!..

               Оказывается, это цитаты, чужие слова. Нельзя же наказать Треплева за то, что он цитирует Шекспира.
               Он - Гамлет, она - Гертруда, а Тригорин (любовник матери) - значит, Клавдий, а Нина Заречная - значит, Офелия, и она предаст, обязательно предаст, а потом, как положено Офелии, сойдет с ума и будет до самого финала вскрикивать “я - чайка!”.
                Но это потом; а сейчас начнется спектакль, который сочинил молодой, умный, тонко чувствующий. Когда-то он спрашивал Актера: “Вы могли бы выучить монолог в каких-нибудь двенадцать или шестнадцать строк, которые я сочинил?” И в Эльсиноре начался спектакль, который обнажил все отношения, сорвал все маски и был прерван на полуслове бешеным криком: “Прекратить представление!”

ТРЕПЛЕВ (вспылив, громко). Пьеса кончена! Довольно! Занавес! Довольно! Подавай занавес! (Топнув ногой.) Занавес!!!

               ...В “Чайке” есть еще сходство с “Гамлетом”, никем, кажется, не отмеченное: девушка - одна! Как это случилось, что в Эльсиноре нет ни одной фрейлины, ни одной субретки, Лаэрту некого взять за попку. И Клавдию, и Полонию некого потискать, ущипнуть. И в “Чайке” ни одной барышни, только Нина. Никто не пришел на спектакль, никто не пришел в гости с дочками поглядеть на Тригорина, хотя визит столичной знаменитости - событие в глуши, во мраке заточенья. Куда делись?
             Одиночество! Ни одного друга, даже такого скучного, как Горацио (чтоб отравить минуту отдохновения). Даже предателя Гильденстерна нет, с которым, во всяком случае, можно ругаться. А почему? Кругом поместья, и не так уж далеко; слышно - поют, гитары. Он сидит как в тюрьме. Говорить вообще не с кем. И он поносит мать в разговоре со стариком-дядей, ее родным братом.

ТРЕПЛЕВ. Психологический курьез - моя мать...

               ...”Чайка” не копия “Гамлета”, это было бы глупо. И не пародия - пародия должна быть краткой, а длинные скучны ужасно.
               Нет, это мотивы, это вечные темы, знакомая боль (кто ж из нас не Гамлет?).

 

                                                        

                                               Первая в мире Чайка - Вера Комиссаржевская

               Офелия-Заречная изменит, да как! - с Клавдием, да еще ребенка от него родит. Гамлет сперва попытается вызвать Тригорина на дуэль (восстать, вооружиться, победить), а потом, мучаясь своим вечным вопросом “быть или не быть”, решит его иначе, чем шекспировский. Застрелится (со второй попытки).
             Ах да, у нас комедия. Это очень смешно: чеховский персонаж цитирует шекспировского. Выдумка цитирует выдумку.
 

                                                                  Чужие слова

             Слова имеют разный вес. Могут различаться в миллиарды раз. Если вы знаете значение слова - оно что-то весит. Если не знаете - оно пустота.
              Скажи взрослому в России “22 июня 1941 года” - и это будет значить невыразимо много. Скажи эти слова дикарю в Африке - он пожмет плечами: просто старая дата.
               “Много разговоров о литературе”, - пишет Чехов про свою “Чайку”. А с кем можно говорить о литературе? Только с тем, кто читает. Ням-ням, пи-пи, чмок-чмок - понятны всем. А говорить о литературе... С неграмотным нельзя, с полковником Скалозубом - невозможно, с Молчалиным - бессмысленно, с читательницей глянца - глупо.
             Однажды я диктовал текст и, сказав “Освенцим”, задумался. Какие слова найти о концлагере, где уничтожили миллион человек? Поглядел на экран компьютера, а там “асвенцы”. “Ох, - говорю машинистке, - первая буква “о”. Она спокойно исправила, получились “освенцы”. “Вместо “ы”, - говорю, - надо “и”. Она поправила. “На конце “м”, - говорю. Она вписала. “Пожалуйста, - говорю, - “о” прописное”. Стало “Освенцим”, девушка спокойно ждет следующих команд.
              - Вам сколько?
              - 22.
              - А вы откуда?
              - Из Москвы. А что?
              А ничего. Ее “асвенцы” былиbrнарод. А Освенцим не значил ни-че-го. И в дебрях Суматры, и в джунглях Амазонки он тоже скорее всего ничего не значитbrтся. Это русская интеллигенция: они читают толстые журналы (тогдашние: без картинок, без инструкцийbrдию; только стихи, проза, критика), они легко цитируют Шекспира, b современную иностранную литературуbrна писателей у них на слуху. Треплев, ругая театр, ни с того ни с сего вплетает в свою речь Мопассана.

ТРЕПЛЕВ. Современный театр - это рутина, предрассудок. Когда в тысяче вариаций мне подносят всё одно и то же, одно и то же, одно и то же - то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью.

               Он говорит это Сорину - своему дяде. И дядя не спрашивает, кто такой Мопассан, что за Эйфелева башня. Понимает, значит. Это мы, может быть, не совсем понимаем, что и почему они говорят. Хотя... Странное, смешное (чтобы не сказать дурацкое) выражение “бегу, как Мопассан”.

                                                                          Богема

                Стоп! А где смеяться? На афише - “комедия”, а тут унылая Маша носит траур по своей жизни, а Костя брюзжит.
                Стоп! А где публика? Любительские спектакли собирают всю округу, а тут никого.
              XIX век, скушно, людям хочется зрелищ. Домашние концерты, живые картины, спектакли - веселая толкотня, развлечение, желанный случай принарядиться...
               На спектакле Треплева только домашние. Где же окрестные девушки, юноши? Где соседи? Телевизора не было; люди ходили в гости не только жрать, но и разговаривать. Когда говоришь - мозг работает, ищет аргументы. Именно в беседе приходят озарения (Сократ, Платон - диалоги).
                Гостей в этой пьесе нет. Никого.
              Дом трех сестер с утра до ночи набит гостями - офицеры, учителя... К владельцам вишневого сада постоянно заезжает Лопахин, вламывается добродушный Пищик с вечным приветом от дочки Дашеньки. В “Иванове” толкотня. А в “Чайке” гости не появятся ни разу. Случайно?
               Гостей нет, а объяснение, кажется, есть.
               Мы всё еще в самом начале. Треплев волнуется перед премьерой.

ТРЕПЛЕВ. Если Заречная опоздает, то, конечно, пропадет весь эффект* (луна зайдет. - А.М.). Пора бы уж ей быть. Отец и мачеха стерегут ее, и вырваться ей из дому так же трудно, как из тюрьмы.

* И Костя, и Аркадина, и Тригорин используют это французское слово. У них один язык, они одного поля ягоды - им эффекты важнее, чем суть вещей.
              Как написано - так и играют. У Нины Заречной родители - сволочи, самодуры, феодалы, бедная девушка. А вот наконец и она - потная, запыхалась.

НИНА. Весь день я беспокоилась, мне было так страшно! Я боялась, что отец не пустит меня. Но он сейчас уехал с мачехой. Красное небо, уже начинает восходить луна, и я гнала лошадь, гнала. Видите, как мне тяжело дышать. Через полчаса я уеду, надо спешить. Нельзя, нельзя, бога ради не удерживайте. Отец не знает, что я здесь.

             Сейчас никто не понимает, почему ей так страшно, чем она рискует. В Уложении о наказаниях сказано: “Упорное неповиновение родительской власти влечет за собой заключение в тюрьме от двух до четырех месяцев”. Вдобавок отец может проклясть, лишить наследства (а он богат, а она единственная дочь).
              Жестокий отец, самодур, скотина; бедная девушка. Как написано - так и играют. Но пока дядя Сорин пошел звать публику, Нина, оставшись с Треплевым наедине, объясняет ему (нам!):

НИНА. Меня тянет сюда к озеру, как чайку... мое сердце полно вами. (Оглядывается.) Отец и его жена не пускают меня сюда. Говорят, что здесь богема...

               Вот и ответ. Она, конечно, смягчила, потому что ее отец и мачеха, наверное, говорят совсем другие слова: позор, разврат, грязь. А Нина сдуру, сгоряча, начала было цитировать: “отец и мачеха говорят, что здесь...”, но не посмела повторить и, запнувшись, подыскала “богему”. Но Треплев понял. Дома у Нины говорят о разврате. О разврате его матери. Вот когда начал зреть скандал; еще до маминой реплики “из Гамлета”.
              И вот почему здесь нет ни одной другой девушки, ни одного соседа. Сюда неприлично ходить. (Заметим в скобках, что царскую цензуру не смутило наличие любовника у актрисы, цензура и не такое пропускала. Цензор сделал Чехову замечание, что Треплев недопустимо спокойно относится к поведению своей матери. Где-то в гостинице - пожалуйста, но дома, на глазах у сына - невозможно.) Семейные люди не придут и детей не пустят.
            Богема - беспутный, осуждаемый в обществе образ жизни. А кто тут беспутен: Шамраев? Медведенко? Дядя Сорин? Костя? Нет, только она - Аркадина, мамочка родная.

               ...Нина гнала лошадь, ей надо скорее вернуться, пока не узнали. Но, значит, лошадь у Нины есть, она ездит куда угодно, ее не держат взаперти. Родители не пускают ее только сюда. Это не она в тюрьме, это Треплев, выходит, живет в чумном бараке.
             Бедная, влюбленная в Треплева Нина, стесняясь, говорит: “Меня тянет сюда, - и поспешно добавляет, - к озеру, как чайку...  Но ведь у озера есть и другие берега.

АРКАДИНА. Вечер такой славный! Слышите, господа, поют? Тут на берегу шесть помещичьих усадеб. Помню, смех, шум, стрельба, и все романы, романы...

              Да, они не в глуши, не в тайге. На берегах полно соседей, могла б и к ним - купаться, петь под гитару. Но Чайку тянет не к воде, а именно сюда: “Мое сердце полно вами”, - признается она Треплеву. Значит, любит. Значит, больше ни для кого в наполненном сердце места нет. Скоро будет.

           Житейские пошлые (банальные) обстоятельства можно долго расковыривать, но Аркадина и Тригорин уже появились на берегу озера, возле самодельной сцены.
              Аркадина - скорее всего от неловкости - вместо того чтобы просто спросить, скоро ли начнется (а еще бы лучше спокойно ждать, не дергая волнующегося автора-режиссера-сына), произносит нарочито театрально:

АРКАДИНА. Мой милый сын, когда ж начало?
ТРЕПЛЕВ. Через минуту. Прошу терпения.

               Он услышал слишком хорошо знакомый сценический голос, но сдержался. А она не унялась.

АРКАДИНА (читает из “Гамлета”). “Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах - нет спасенья!”
ТРЕПЛЕВ (из “Гамлета”). “И для чего ж ты поддалась пороку, любви искала в бездне преступленья?”

               Чехов прямо указывает в ремарке “читает из “Гамлета”. Читает не по книжке, конечно, а произносит как чтец-декламатор - сценическим неестественным голосом.
              В то время не знали, что можно со сцены говорить по-человечески, не завывая, не тараща глаза. Важнейшей частью актерского дара считался голос, по-тогдашнему орган.
            В пьесе “Лес” Островского герой-трагик басом выносит приговор новаторским постановкам.

НЕСЧАСТЛИВЦЕВ. А как пьесы ставят, хоть бы и в столицах-то. Канитель, братец. Я сам видел: любовник - тенор, резонер - тенор и комик - тенор; основания-то в пьесе и нет. И смотреть не стал, ушел.

            Это XIX век. Но и потом... Послушайте записи великих мхатовских спектаклей середины ХХ века; как завывают великие народные артистки СССР - ужас; а публика задыхалась от восторга.
               Читает из “Гамлета” - это яркая броская вывеска над дверью. Она обозначена в тексте, режиссер и актеры ее прочли (не вникая!), но для публики она не слышна, не видна.
               Зритель должен сам, без подсказки, опознать не только некую инородную цитату, но именно Гамлета. Должен знать “Гамлета” настолько, чтобы мгновенно понять всю тяжесть сцены, ибо на этих репликах тяжкий груз сродни эдипову комплексу. Это самая страстная и яростная сцена в “Гамлете”. С Клавдием принц вежлив или насмешлив, с Лаэртом - враждебен или сдержан... Только с Гертрудой ярость до потери сознания (тень Отца бросается на выручку), убит Полоний, ибо Гамлет в бешенстве и хочет убить (кого-нибудь).
              Актеры в “Чайке” этого никогда не играют. Даже если бы и хотели - очень трудно вложить ярость огромной сцены в две короткие, внешне проходные реплики. Публика тем паче не замечает, не сознает - всё мило, всё мимо... А ведь на этой двери вывеска-ремарка! Что же там, где нет вывески? Там, где двери заподлицо? - длинный тусклый коридор. - Ах, как там было скучно! - Скучно?! Это потому, что вы слепы и у вас нет ключей от комнаты, где груды золота и собака с глазами как башни.
              ...Аркадина просто хотела спросить, долго ли ждать, но - жеманство актерское, вечное кокетство - черт дернул “читать из “Гамлета”.
              И какое место!!!
              Но прежде напомним, что она известная провинциальная актриса и не вчера ею стала.
Сынок, понятное дело, дитя кулис, рос в уборной; вот мама гримируется, вот мама учит ролю, вот репетиции... Он давно знает наизусть ее интонации, ее классический репертуар.
              И услышав слова Гертруды, он мгновенно превратился в Гамлета. И спрятавшись за принцем, как за маской, врезал маме по роже без всякой пощады: “И для чего ж ты поддалась пороку, любви искала в бездне преступленья?” Если эту фразу произносить с верной эмоцией, то раза два или даже три само вставится короткое словечко на букву “б”.
              Вот они и провалились в ситуацию, знакомую им до слез, до прожилок, до детских припухлых желез.
             И Костя, и Аркадина знают, что дальше у Шекспира “сало продавленной кровати”. Старая болячка - только задень корку - сразу кровь и голое мясо. У нее и до Тригорина были любовники, понятная вещь. А вот мама у Треплева одна. И с детства он видел их, этих. “Костя, познакомься, это дядя Вова... Это дядя Дима... Это дядя Толя... Дядя Ваня, Коля, Петя...” Она старела, они молодели. И он ненавидит ее и всех этих.

                                                                                                                      ©А.Минкин  

НАЧАЛО                                                                                     ПРОДОЛЖЕНИЕ                                                                             ВОЗВРАТ

        Предыдущие публикации и об авторе - в РГ в разделе "Публицистика", "Театральная Гостиная", №10 2010г.