Осенью 1922 года из Петрограда в польский город Штеттин отплыл так называемый философский пароход. Небольшое судно доставило в Европу основоположника современной социологии Питирима Сорокина и философа Николая Бердяева, публициста Кизеветтера и историка Карсавина.
   Это был последний акт доброй воли советского правительства: СССР согласился отпустить на Запад тех, кто, возможно, при всем желании не мог существовать при новом режиме. Надо ли говорить о том, что едва ли не каждый корабль, отправившийся в плавание из российских портов в 1917-1922 году, имел право на столь же звучное название: предпринимательский, аристократический, писательский или художнический пароход. Различие между ними состояло лишь в том, что одни уезжали за границу без чьих-либо подсказок, а других вышвыривали сами большевики.
   Как бы то ни было, к середине 20-х годов прошлого века русская культура оказалась за бортом родной страны. Тысячам поэтов и музыкантов, скульпторов и ювелиров, журналистов и университетских профессоров пришлось налаживать свою жизнь в Константинополе и Праге, Париже и Берлине, Нью-Йорке и Венеции. В России их статус и репутация не вызывали никаких сомнений, но здесь, за рубежом, им пришлось доказывать все заново.
           Эмигрантские дневники полны рассказов о замечательных мастерах, не знавших бед в России, но так и не сумевших найти себя на новом месте. Эти истории, без сомнения, вызывают сожаление и провоцируют мечты о том, какой могла бы быть Россия, если б не случился Октябрьский переворот. Однако куда большего внимания заслуживают те, кто смог преодолеть замкнутость эмигрантского мирка и даже превзойти своих западных коллег, пользовавшихся всеми преимуществами родных стен.

                                                       В Италию - за счет академии

           Первое путешествие Яковлева сложно назвать необычным. В то время каждый хоть сколько-либо талантливый молодой человек (вне зависимости от будущего рода занятий), едва оторвавшись от своей alma mater, должен был провести за границей два или три года. Единственным примечательным обстоятельством можно назвать лишь то, что двадцатишестилетний художник ехал в Италию пенсионером Императорской Академии художеств. Другими словами, его студенческие работы произвели на преподавателей такое впечатление, что Яковлева решили отправить в Италию за счет академии. Подавляющему числу художников приходилось оплачивать расходы из собственного кармана, например, небезызвестному Александру Бенуа удалось наскрести лишь на двухмесячный тур по Германии. Ну а Яковлев целых два года (с 1913 по 1915-й) вглядывался в работы мастеров итальянского Возрождения, бродил по городам, пытаясь отыскать здесь то, что некогда вдохновляло художников Ренессанса.
          Глаза Яковлева были часто обращены в глубокое прошлое - старая итальянская живопись была для него своего рода энциклопедией хорошего вкуса. Многие авангардные поэты и драматурги часто перечитывают античных авторов, хотя никому не придет в голову написать комедию в духе Аристофана или трагедию «под Эсхила», разве что предложить какую-нибудь нетривиальную аллюзию. Занимаясь вещами, казалось бы, далекими от классической живописи, Яковлев постоянно обращался к старому искусству. Даже импрессионист из Яковлева (художник заболел импрессионизмом в юности, но быстро выздоровел) получился специфический, с неистребимым ренессансным акцентом.
            Современность, с ее политическими и экономическими неурядицами не вызывала в нем, равно как и во многих его коллегах, того болезненно-вдохновенного чувства, которое рождали в душе художника столетия, предшествовавшие его рождению. Все товарищи Яковлева по «Миру искусства» были, в большей или меньшей степени, эскапистами: Высокое средневековье или, на худой конец, эпоха Людовика XIV были им ближе, чем события «железного века». Неслучайно еще одно художественное объединение, в которое входил Яковлев (вместе с Шухаевым, Кардовским и Радловым), называлось «Цех живописцев святого Луки». Сама форма - цех - отсылает к средневековым профессиональным корпорациям, а выбранный покровитель - святой Лука - издавна считался патроном художников.

                                                          Возвращение в Петербург

           По возвращении в Петербург Яковлев вновь оказался в средоточии жизни столичной богемы. Первым долгом ему нужно было отчитаться за два года отсутствия, что он и сделал на очередной выставке «мирискусников». Картины вызвали самые разные отклики: от одобрительных высказываний до малолестных слов. К слову, Академия художеств отозвалась о новых работах своего бывшего пенсионера весьма резко. Классическая форма, очевидные аллюзии на мастеров Ренессанса не смогли скрыть иронический подтекст. Возрождение по Яковлеву оказалось не в пример более живым и бойким, чем та посмертная маска, которую академики принимали за искусство Ренессанса.
     Казалось бы, Яковлева должно было тяготить его положение между молотом и наковальней: слишком далеко от академической живописи, но недостаточно близко к новейшим течениям в модернизме. Однако он без тени лицемерия умудрялся поддерживать хорошие отношения и со своими бывшими преподавателями, и с выбравшими авангард сверстниками. Неуемные советские искусствоведы, которым обязательно нужно было прикрепить к каждому художнику ярлык, в случае Яковлева долго колебались, пока не зачислили его в представители «неоклассического течения внутри русского модерна».
          Как бы то ни было, время после возвращения из Италии Яковлев потратил на укрепление своего статуса одного из самых заметных художников России. К иллюстрациям для «Сатирикона» и «Нивы» добавились рисунки для «Нового Сатирикона». Он делает много графических портретов - не скрывая своего удовольствия, ему позирует Шаляпин. Вместе с Григорьевым и Судейкиным он оформляет интерьер кабаре «Привал комедиантов» - главной твердыни богемы тех лет.

                                                 От революции – на Дальний Восток

          Однако Александра Яковлева тянуло поработать над монументальными росписями. Мало того, что это занятие хорошо оплачивалось, но и святой Лука являлся в снах и требовал фресок. В компании с другом Василием Шухаевым он выполнил роспись плафона в московском особняке Фирсановых. Следующей должна была стать роспись для зала ожидания Казанского вокзала. Дабы набраться впечатлений, Яковлев не находит ничего лучше кроме как отправиться на Дальний Восток. Разумеется, в наши дни можно просто-напросто купить тур, а девяносто лет назад добраться до областей к востоку от Байкала было не так-то просто. Яковлев доверился профессионалам и летом 1917 года примкнул к этнографической экспедиции, отправлявшийся в Монголию и Китай. Расходы художника, кстати, вновь оплачивала Академия художеств.
    Сегодня решение Яковлева променять богемный Петербург (к тому моменту, впрочем, стыдливо переименованный в Петроград) на трудности походной жизни может показаться странным. В столице тогда происходило самое интересное: только что низложена монархия, лето полно политических скандалов. Но у художника иные представления о том, что действительно актуально. Он почувствовал новый тренд. В начале ХХ века восток России, по большому счету, едва начали описывать. До этого природа и быт народов Дальнего Востока интересовали лишь политических ссыльных, три поколения которых (кто вследствие подлинного любопытства, кто из желания найти себе какое-нибудь занятие, чтобы не сойти с ума) исследовали природу, писали заметки о быте и нравах местных народов. Дальний Восток оставался тогда настоящей terra incognita - хорошо изучено было только побережье Тихого океана, да и то - лишь там, где находились военные базы.
            Об Октябрьском перевороте Яковлев узнал в Китае. Вместо того чтобы сломя голову мчаться назад, в Петербург, художник спокойно продолжил свое путешествие по Китаю, после чего добрался до Монголии. Пути этнографов и Яковлева к тому моменту уже давно разминулись, но это обстоятельство, похоже, мало огорчало художника. Он направил свои стопы в Японию, где на некоторое время задержался. И лишь пресытившись страной самураев и суши, Яковлев отправился во Францию.

                                                       Сладкий вкус эмиграции

          В Париже Яковлева отнюдь не ждал отведенный ему особняк, а владельцы галерей даже не думали встречать его на вокзале с портмоне наготове. Ни примечательных связей, ни зарубежных выставок, ни пары-тройки толстосумов - кандидатов в меценаты. Другой художник мог бы претендовать разве что на тощий матрац, брошенный в подвале дома где-нибудь в Булонь-Бьянкуре, и голодные месяцы в ожидании заказов, но только не Яковлев. Подобно долго странствовавшему принцу из восточных сказок, он, едва успев отряхнуть дорожную пыль, начал доставать из складок почти превратившихся в ветошь дорожных одежд неописуемой красоты самоцветы. Точнее - картины, не уступающие им в цене.
         Два года путешествий Яковлев провел в непрерывной работе. Французское арт-сообщество и светские круги по достоинству оценили работы художника, ведь на носу уже была эра ар-деко, одним из провозвестников которой и предстал русский художник с экзотическими восточными сюжетами. Barbazanges - самая модная тогда галерея - была счастлива представлять Яковлева. Материала у художника хватило на несколько выставок, каждая из которых распродавалась не менее чем на 90%.
           Яковлев в одночасье превратился в преуспевающего художника. Парижский издатель Люсьен Вожель тиражом всего в 150 экземпляров издает альбом «Рисунки и живопись Дальнего Востока», который еще до окончания печати последнего экземпляра становится букинистической редкостью. Оскорбленные европейские аристократы ломятся в кабинет несчастного Вожеля: «Как же так, у моего двоюродного дяди, пусть он вдесятеро богаче меня, но куда менее знатен, есть альбом Яковлева, а у меня - нет!». Учитывая то, что подобного рода посетители порядком отягощают и самого художника, он решается на выпуск лишь еще одного малотиражного альбома. Китайца Чу-Ки-Кина долго никто не мог уговорить сделать книгу о театре своей страны, пока он не увидел работы Яковлева.
         В этом свете открытие собственной школы на Монпарнасе в случае Яковлева не выглядит чем-то экстраординарным. Некоторые исследователи считают, что художник сделал это во многом ради Василия Шухаева, который приехал во Францию в 1920 году и не пользовался такой популярностью, как его друг. Кстати, Яковлев, хотя и несколько отстраненно, наблюдает за жизнью русской эмиграции. Правда, если не принимать в расчет друзей, на поверхность его работ попадают только люди, сопоставимые по статусу с самим Яковлевым, - взять хотя бы балерину Анну Павлову, портрет которой он заканчивает в 1924 году.
         Во Франции Яковлев получил возможность отдать долг святому Луке. Он расписывает залы средневековых итальянских замков (старые росписи не сохранились, и владельцы решили, что лучше Яковлева никто не сможет передать дух искусства Средних веков) и делает интерьер для остромодного частного концертного зала на улице Перголез. Трудно сказать, что являлось главным стимулом в подобной работе - стремление побольше заработать или удовольствие от искусства. Во всяком случае, художнику по-настоящему нравилось выполнять росписи: по крайней мере, цикл «Триумф кулинарного искусства» для ресторана La Biche доставил Яковлеву массу удовольствия - здесь, правда чрезвычайно иронично, была изображена вся история человеческого чревоугодия от Адама и Евы и заканчивая современностью.

                                                                «Черный круиз»

           В 1924 году Александру Яковлеву снова пришлось собираться в путь. Андре Ситроен задумал «Черный круиз», небывалую рекламную акцию - автопробег от побережья Алжира до расположенного в глубине континента Французского Судана. Правда, предназначавшиеся для экспедиции автомобили Citroen были не чета тем, что уже долгие годы ездили по европейским дорогам. Ситроен решил обкатать первый внедорожник, машину, задние колеса которой уступили место небольшим гусеницам. Этот гибрид автомобиля и танка должен был преодолеть 3200 километров и, прошив пустыню Сахара, связать французские колонии в северной и экваториальной Африке.
           В случае удачи экспедиции автомобили Citroen зарекомендовали бы себя покорителями колониальных просторов, что, учитывая всеобщий интерес к экзотике, стало бы лучшей рекламой для фирмы. Приглашение, которое Яковлев получил от Ситроена, говорило о многом. В 20-е даже киносъемка в полевых условиях была самым обычным делом, не говоря уже о фотографии. Роль художника в запечатлении эпохальных событий стала незначительной: казалось бы, зачем тащить с собой через всю Сахару еще одного человека? Конечно же, Ситроен все просчитал. Во-первых, приглашая именно Яковлева, он мог рассчитывать на дополнительную рекламу: по возвращении во Францию художник обязательно устроил бы выставку своих новых работ, обреченную на самый широкий резонанс. Десятки тысяч людей пришли бы посмотреть на новую графику и, помимо программной яковлевской экзотики, обязательно увидели бы сцены триумфа фирмы Citroen. Плюс Яковлев был молод и обладал отменным здоровьем: он имел опыт походной жизни, к нему не требовалось приставлять «няньку», следящую за тем, как бы художник не влез в неприятности.
         «Черный круиз» стартовал в Туггурте 17 декабря. На автомобили навьючили алюминиевые кофры для инструментов, запасы провизии и питьевой воды, снаряжение для ночевок в полевых условиях, запчасти, медикаменты и боезапас. Для безопасности на вездеходах установили авиационные пулеметы - Сахару в то время уже усмирили, но на колени еще не поставили.
           Маршрут был выбран не из легких: сотни и сотни километров по абсолютному бездорожью, сквозь вулканическое нагорье Ахаггар, каменный хаос Танезруфта, через пустыню, прозванную «страной жажды». В основном путешественники следовали старым караванным дорогам: путь сверяли по компасу, секстанту и скелетам верблюдов. «Верблюд умер, а Citroen - нет!», - упивались французские газеты. Не обошлось без непредвиденных задержек: порой внедорожники глохли в песке, и под передние колеса приходилось подкладывать ветки саксаула. Жара стояла такая, что иногда плавились резиновые ленты гусениц, и их приходилось менять на новые. Однако в целом вездеходы Citroen замечательно зарекомендовали себя в ходе экспедиции. «Черный круиз» закончился в рекордно короткие сроки: уже 7 января новых героев торжественно встречали в Тимбукту. Citroen был вправе ждать оборонных заказов: кому еще могли понадобиться его автомобили, как не французским колониальным войскам?
            Но это было только начало - главные торжества состоялись по возвращении в Париж. Прием следовал за приемом. Многих участников экспедиции, включая нашего соотечественника, представили к высшей награде Франции - Ордену Почетного легиона. Разумеется, не обошлось без выставки. На этот раз она состоялась в галерее «Шарпантье». Портреты вождей местных племен, африканские украшения, сияющие пески Сахары и конечно же, вездеходы Citroen во всех мыслимых и немыслимых ситуациях - все это свело с ума не только простую публику, но и коллекционеров. Уже знакомый нам Люсьен Вожель добился права издать очередной альбом - посвященный, как нетрудно догадаться, «Черному круизу».
            Европейские государства уже предчувствовали потерю своих заморских владений, но, забывшись межвоенным сном, смотрели сладкие колониальные сны, которые поставлял им Яковлев. Европейцы набрасывались на любую экзотику с яростным остервенением. Колонии отворяли дверь в мир, где находилось место радости первооткрывателя, незамысловатой героике и свежести ощущений.
            Сам Яковлев вернулся к своим росписям. Его ждал купол Оперы Иды Рубинштейн. Он изучает стенопись древних Помпей и копирует фрески в музее Неаполя. Когда художник уставал долго сидеть на одном месте, он отправлялся путешествовать, благо приглашений хватало. Одним из таких вояжей стало эфиопское сафари в компании Генри Ротшильда, коллекционировавшего работы Яковлева.

                                                              «Желтый круиз»

            Неугомонному Ситроену было мало успеха «Черного круиза». Едва успел стихнуть шум после успеха первой экспедиции, французский промышленник начал мечтать о второй, еще более грандиозной. Подготовку «Желтого круиза» начали в 1928, за три года до его старта. На этот раз перед внедорожниками Citroen поставили задачу пройти по древнему «Шелковому пути» - маршрут не в пример более сложный, чем предыдущий. Мало того, что путешественникам предстояло преодолеть 11 000 километров, на этот раз, помимо пустынь, им противостояли горы. Кроме того, в Ираке, Персии, Афганистане и Китае было неспокойно. Наличие въездных виз не гарантировало безопасности в районах, охваченных войной. Кроме того, цели самого «Желтого круиза» не были кристально чисты. Теперь уже все смешалось - и рекламные интересы Citroen, и политические устремления французского Министерства иностранных дел, и разведывательские интересы военных, и познавательный интерес ученых.
            Хотя «Желтый круиз» многие называли самоубийством, Яковлев и на этот раз принял предложение Андре Ситроена. Экспедиция начала свой путь 4 апреля 1931 года в Бейруте. Одолев среднеазиатские пустоши, автомобили оказываются в предгорьях Памира. На многокилометровой высоте машинам делать нечего - их разбирают и тащат на плечах. По другую сторону горных пиков выясняется, что люди куда опаснее непреодолимых природных преград. Путешественники становятся участниками леденящих душу сцен. Китайцы сбрасывают с коня мусульманина, прижимают к земле, отрубают руки, вскрывают грудную клетку и вырывают еще бьющееся сердце. Военные действия между генералом Чан-Кайши и японцами, в самое пекло которых попадают участники экспедиции, также несут массу подобного рода эпизодов.
            В итоге, 12 февраля 1932 года путешественники, хотя и крайне измотанные, прибывают наконец в Пекин. Ситроену «Желтый круиз» принес 17 миллионов франков долгов. Компания разорена, и ее вскоре поглощает Michelin. Видя, как идет прахом дело его жизни, Андре Ситроен умирает. Впрочем, Яковлеву «Желтый круиз» приносит только новый виток славы: выставка в «Шарпантье» надолго заняла умы парижан.
             В первую очередь посетителей поразило то, что детальные, хорошо прорисованные портреты сделаны в натуральную величину, а порой и больше натуральной величины. Писать Яковлеву приходилось очень быстро - даже в студии, в комфортных условиях, эта скорость поражала бы, не говоря уже о походных условиях. Яковлев приучил работать свое тело в экстремальных условиях, отрывая время от сна, в дождь, в жару, в метель, не обращая внимания на голод и усталость. Каким образом ему это удавалось - неизвестно. Из «Желтого круиза» Яковлев привез около 500 работ, но за все время путешествия ему удалось написать значительно больше. Что-то он подарил участникам экспедиции, а немалую часть оставил своим случайным попутчикам.
             Яковлеву приходилось наблюдать множество расовых и этнических типов, но он ни разу не опустился до карикатуры. Более того, работы этого художника никогда не превращались в «графическую фотографию» - за реалистичным отображением реальности скрывалась масса эмоций, чувствовался грандиозный исторический и культурологический подтекст. Графика Яковлева меньше всего напоминает путевые зарисовки. Скорее она ближе к работам мастеров итальянского Возрождения, столь ценимых самим художником. Кстати, после выставки «Желтого круиза» Яковлева перестали воспринимать исключительно как портретиста. Выяснилось, что «Черный круиз» слишком быстро закончился - художник просто не успел как следует приняться за пейзажи. В ходе второго путешествия Citroen в распоряжении Яковлева было куда больше времени, и, как оказалось, его пейзажи ничуть не уступают знаменитым портретам.

                                                                  Годы в Америке

            В 1934-м, через два года после возвращения из «Желтого круиза», Яковлев принимает предложение Бостонского музея изобразительных искусств возглавить отделение живописи при школе музея. Художник переселяется в США, но вместо того, чтобы закрыться в своем кабинете, он использует свое назначение как повод для новых путешествий. Ему удается посетить большинство штатов и даже заглянуть в Мексику. К этому же периоду относится панно «Радость жизни» для парохода «Нормандия».
     Еще два года спустя Яковлев возвращается в Париж. В его планах - создание нового синтетического стиля, который объединил бы и античное искусство, и академические штудии, и авангард. Этот многообещающий проект так и не был осуществлен. Майским днем 1938 года Яковлев, возвращаясь после камерного концерта, обмолвился известному американскому искусствоведу Мартину Бирнбауму, что в последнее время ему порой немного нездоровится. Художник рассказал о своих консультациях с врачами, которые предложили небольшую операцию. После этого Яковлев распрощался с искусствоведом, ненадолго зашел в свою студию на рю Шампань Премьер и отправился в больницу. Выйти оттуда ему было не суждено. В ходе операции хирурги выяснили: «легкое недомогание» оказалось симптомами быстротекущего рака. Дальше были русская церковь в Париже, гроб, засыпанный алыми пионами, духовные песнопения и слезы множества пришедших на отпевание друзей Александра Яковлева.

                                                                                        ©М.Шульц

Список иллюстраций:

Яковлев. Автопортрет
Групповой портрет участников "Черного Круиза"
Танец Кули-Кута
Федор Шаляпин в роли Дон Кихота.1916г.
Всадник Джерма
Зиндер
Портрет балерины Анны Павловой
Аим Габо, Султан Бирао
Абура, Вождь Абабуа
Женщина племени Мгого

          Максим Шульц выпукник философского факультета Московского университета (2006г.).
Последние пять лет его работы об актуальном искусстве и стиле жизни публиковались в «Независимой газете», GiF.Ru, газете «Взгляд» и «Глянцевый журнал», ArtToday.Ru, «Буржуазный журнал», Playboy.
Автор рассказов и эссе.
Живет и работает в Москве.

НАЧАЛО                                                                                                               ВОЗВРАТ