ВОЗВРАТ


Август 2002, №6   

 

                                                                      

             

 

                                                         Людмила Хмельницкая

 

МАРК ШАГАЛ                   

в художественной культуре Беларуси                   

1920-х - 1990-х годов                   

 

 

                                      
       

       Марк Шагал является не только личностью, которая имеет всемирную известность, но и художником, который в значительной мере повлиял на судьбы художественной культуры всего ХХ столетия. По мнению специалистов, из целого столетия останутся имена только двух художников - Пикассо и Шагала.

Признание к Марку Шагалу пришло очень рано. Русские художественные критики обратили внимание на художника еще накануне 1-й мировой войны. В первой половине 1914 года Анатолий Луначарский, будущий нарком просвещения Советской России, опубликовал в газете «Киевская мысль» серию эссе под названием «Молодая Россия в Париже», посвященную творчеству художников - выходцев из Российской империи, которые в то время жили в художественной столице мира, где одна из статей была посвящена Марку Шагалу (№73, 14 марта 1914 г.).

В мае 1914 года в Берлине в галерее Генриха Вальдена «Der Sturm» состоялась первая персональная выставка художника, на которой было представлено 40 полотен и 160 гуашей Шагала. В 1915 году он принимал участие в выставках в Москве и Петрограде. Можно сказать, что с этого времени о Шагале всерьез начала говорить мировая художественная критика. В Российской империи критик Яков Тугендхольд опубликовал статьи «Новый талант» в газете «Русские ведомости» (апрель 1915 г.) и «Марк Шагал» в журнале «Аполлон» (февраль 1916 г.). Историк искусства Абрам Эфрос опубликовал заметки о творчестве Шагала в еженедельнике «Новый путь» (№48-49, 1916 г.) и журнале «Еврейская жизнь» (№10-11, 1917 г.). В 1918 году в Петрограде вышла совместная книжка А.Эфроса и Я.Тугендхольда «Искусство Марка Шагала» (позднее она была переведена на немецкий язык и в 1921 году издана в Потсдаме).

14 сентября 1918 года начался новый этап в творческой биографии Шагала: постановлением Отдела изобразительных искусств Комиссариата народного просвещения, который возглавлял А.Луначарский, художник был назначен уполномоченным по делам искусств Витебской губернии (в то время губерния входила в состав Западной коммуны с центром в Смоленске). В первый и последний раз в своей жизни Шагалу пришлось быть не только художником, но и высоким государственным чиновником, в полномочия которого входило украшение Витебска к годовщине Октябрьской революции, а также возможность создания в городе Народного художественного училища. С большим энтузиазмом Шагал взялся за новую работу и, как большинство художников-авангардистов своего времени, рассматривал свое высокое положение как средство утверждения в обществе власти левого искусства, способного осчастливить людей путем слияния искусства и жизни, преобразования реальности по гармоничным законам эстетической деятельности.

В Витебске художник развернул активную общественную деятельность: выступал с публичными докладами, участвовал в художественных диспутах-митингах, в 1918-1919 годах печатался на страницах периодических изданий «Школа и революция», «Витебский листок», «Искусство Коммуны» и «Революционное искусство». До своего окончательного отъезда из родного города в июне 1920 года Шагал успел создать здесь Народное художественное училище, в котором работали многие известные авангардисты (Казимир Малевич, Вера Ермолаева, Нина Коган, Эль Лисицкий, Давид Якерсон, Роберт Фальк, Иван Червинка, Илья Чашник и др.) и где учились будущие известные художники - уроженцы Витебска (Полина Хентова, Иосиф Меерзон, Елена Кабищер-Якерсон, Лев Зевин и др.). Кроме того, при училище был создан Музей современного искусства, в котором были представлены произведения Н.Ларионова, К.Коровина, Н.Гончаровой, Д.Штеренберга, Н.Альтмана, А.Родченко, В.Кандинского, Р.Фалька, О.Розановой, А.Экстера, В.Стржеминского, И.Клюна, самого М.Шагала и других художников.

Отъезд Марка Шагала в 1920 году на жительство из Витебска в Москву, а в 1922 году - в Берлин и Париж послужили Рубиконом, который искусственно отделил личность художника от культурологического пространства его Родины. В первые годы после отъезда Шагала его имя еще не было вычеркнуто из контекста художественной жизни столицы РСФСР (в состав федерации в то время входил и Витебск), свидетельством чему являются статья О.Бира «Марк Шагал», помещенная в декабрьском номере журнала «Театральная Москва» за 1922 год, а также участие работ Шагала в выставке «Театрально-декорационное искусство Москвы 1918 - 1923 годов», которая проводилась в июне 1923 года. Однако позже ситуация меняется коренным образом.

Первое «укрупнение» БССР в 1924 году вернуло Витебщину в состав Беларуси, поэтому дальнейшее рассмотрение отношения к Марку Шагалу и его творческому наследию будет проводиться мною исключительно в отношении к белорусской ситуации, которая в свое время оказала большое влияние на формирование личности художника.

После своего отъезда за границу и до начала 2-й мировой войны Марк Шагал интенсивно работал, его имя постепенно приобретало всемирную известность. В это время он осваивал разнообразные графические техники и выполнил серию иллюстраций к автобиографической книге «Моя жизнь» (1920), поэме Н.В.Гоголя «Мертвые души» (1923-1925), роману Марселя Арлана «Материнство» (1926), книге Жана Жироду «Семь смертных грехов» (1926), а также текстам Поля Морана, Пьера Мак-Орлана, Андре Сальмона, Макса Жакоба, Жана де Лакретеля, Жозефа Кесселя, Гюстава Кокийо (1926). Активно включившись в контекст европейской культуры, художник писал новые полотна, а также создал серии гуашей к «Басням» Лафонтена и знаменитый «Цирк Воллара». В период с 1923 по 1938 годы прошли выставки работ Марка Шагала в Брюсселе, Париже, Кельне, Дрездене, Нью-Йорке, Питсбурге, Берлине, Будапеште, Базеле, Праге, Лондоне, Вильно.

В это время на родине художника известий о дальнейшем творческом пути Марка Шагала его бывшие соратники и ученики, полностью лишенные информации о развитии художественного процесса на Западе, не имели, однако часто в своих статьях вспоминали его добрым словом. Так, в 1926-1928 годах Иван Фурман выпустил серию книг о витебских художниках-графиках Ефиме Минине, Соломоне Юдовине и Зиновии Горбовце, которые в свое время были преподавателями организованного Шагалом Народного художественного училища. В книге «Витебск в гравюрах Юдовина» Фурман вспоминал бурную художественную жизнь Витебска 1918-1921 годов, пробовал объяснить причины культурного взлета того времени и отмечал особенную роль «мэтров Марка Шагала и Казимира Малевича». Искусствовед даже цитировал отрывки из «Записок» Марка Шагала, которые позже, только в 1931 году, были изданы в Париже в автобиографической книге «Моя жизнь» (1).

Бывший ученик Народного художественного училища, а после его реорганизации ректор Витебского художественно-практического института Иван Гаврис в своей статье «Образное искусство в Витебске (Начало и конец первого 10-летия Октябрьской Революции)», которая увидела свет в 1928 году, подробно описывал время существования в городе «художественной школы под руководством губернского эмиссара искусства, замечательного художника М.Шагала», которая собрала под своей крышей представителей различных художественных течений, пытался очертить сущность супрематизма, а также борьбу между различными группировками школы, которая не лучшим образом отражалась на сознании молодых учащихся. И.Гаврис писал о реорганизации школы после отъезда Шагала в художественно-практический институт, ухудшении материального положения последнего и, наконец, отъезд из Витебска лучших преподавателей и студентов. В 1923 году институт был реорганизован в техникум, для которого был набран новый штат преподавателей. (В скобках отметим, что с этого времени Витебский художественный техникум стал настоящей кузницей кадров художников советской реалистической школы). Гаврис не клеймит крайне левые направления в искусстве, которые процветали в школе во времена Шагала, а наоборот считает, что «живописные достижения кубизма не пошли на ветер, а использовались способными художниками и учениками в живописи среднего толка - реализме, импрессионизме и неоимпрессионизме. Беспредметность бросила луч света на графическую, декоративную, орнаментальную работу» (2).

Левые направления в искусстве были исключены из курсов художественных школ, но продолжали свое существование в составе музейных коллекций. Своеобразные отголоски симпатии к ним были живы в Витебске еще до конца 1920-х годов, свидетельство чему находим в статье из газеты «Витебский пролетарий» под достаточно экзальтированным названием «Музейное кладбище. Что выявил «налет» рабкоровской бригады на государственно-исторический музей». Одним из пунктов критики деятельности тогдашнего директора Витебского музея Иосифа Василевича было то невнимание к произведениям «новой живописи», которые были получены из музея, созданного Шагалом, и уже частично утеряны (исчезли произведения Шагала, Кандинского, Ермолаевой, Малевича и др.). Те же из полотен, что сохранились, экспонировались в очень невыгодных условиях, в отличие от «портретов польских помещиков», как писал об этом автор статьи (3).

Известный белорусский краевед, первый председатель Витебского окружного общества краеведения Николай Касперович в своей статье, помещенной в журнале «Молодняк» в 1927 году, среди наиболее известных персоналий «витебской краевой литературы и искусства» более страницы текста посвятил биографии Марка Шагала от времени его рождения в Витебске до отъезда на постоянное жительство в Париж. В связи с последним обстоятельством Касперович не вычленяет художника из контекста культурного пространства Беларуси и пишет, что «М[арк] З[ахарович] является одним из наиболее ярких представителей экспрессионизма и глубоким еврейским национальным художником» (4).

Однако в общебелорусском масштабе в 1920-е годы творчество Шагала и других художников левого направления оказалось полностью за пределами формирования нового искусства Советской Белоруссии. «Современное белорусское искусство - дитя Октябрьской Революции, дитя Белорусской Советской Социалистической Республики, - писал в 1929 году директор Белорусского Государственного музея Вацлав Ластовский. - Современное белорусское искусство ничего не взяло от прошлого. Рыцарь и бард умерли, и теперь - их оружие не более, чем бутафория (...) Аристократизм в искусстве, романтизм и символизм не могут иметь места, современное белорусское искусство должно быть национальным по форме и пролетарским по содержанию» (5).

С 1925 года в Минске начинают проводиться Всебелорусские художественные выставки, которые, в сущности, демонстрируют не только художественные силы республики, но и все большее проникновение в творческий процесс идеологических установок. Нормой жизни становится государственный заказ на социальную тему, выполнить который стремится каждый художник. Со Всебелорусской выставки 1927 года была сделана большая закупка работ для фондов главного художественного хранилища страны - Белорусского Государственного музея. Еще одним источником пополнения коллекции музея стал социальный заказ Всебелорусскому объединению художников. Про свободу творчества вести разговоры становится все труднее и труднее.

Большим авторитетом в области искусствоведения того времени был Николай Щекотихин, воспитанник отделения теории и истории искусства Московского университета, с 1927 года ученый секретарь Института Белорусской культуры по изучению искусства Беларуси. Он является автором множества статей о «современном белорусском искусстве», которые были напечатаны в различных сборниках и периодических изданиях. Интересно проследить его взгляды на процесс и источники формирования молодого искусства Советской Белоруссии.

В книге «Современное белорусское искусство: Проводник по отделу современной белорусской живописи и скульптуры», посвященной «десятилетию провозглашения Белорусской Советской Социалистической Республики», Щекотихин отмечал, что изобразительное искусство первых лет советской власти в Беларуси не было «определенным цельным культурным явлением». На этот счет он писал: «В эти первые годы не сыграли важной роли ни случайные художественные выставки 1921 года в Бобруйске и Минске, ни то, что на протяжение 1919-1921 годов не менее случайно Витебск на время стал остановкой для определенного числа русских художников, которые временно внесли в него оживленность художественной жизни вплоть до крайних «левых» течений живописи, а потом разъехались, не оставив там серьезного следа» (6). Ни об отрицательной, ни о положительной роли Шагала в этом процессе, так же, как и о творчестве художника вообще, Щекотихин не упоминал.

С формальными поисками в белорусском искусстве к концу 1920-х годов было покончено. Н.Щекотихин отмечал, «что в современном белорусском искусстве почти совсем не было, и, видимо, не будет тех крайних «левых» формальных течений, вроде кубизма, супрематизма, или беспредметности». В отношении же тех формальных направлений, что еще оставались в сфере реалистического искусства - импрессионизма и неореализма - искусствовед писал следующее: «Нельзя, кажется, ожидать, чтобы это могло приобрести формы особенно резких конфликтов, принимая во внимание характер государственной политики в отношении изобразительного искусства, которая считает все формальные направления за равноценные, при условии соответствующей идеологической выдержанности содержания» (7). Именно эта «идеологическая выдержанность содержания», которая диктовалась государственной машиной, вынуждала художников приспосабливаться, лишала их художественной свободы, унифицировала творчество.

С формулировками и оценками Николая Щекотихина в отношении левых направлений в изобразительном искусстве Беларуси не согласился художник Арон Костелянский, который в 1929 году выступил с резкой критической статьей в журнале «Узвышша», где возмущался «провинциализмом» и беспринципностью художников, которые в своем творчестве отказались от формальных поисков (8). В статье Костелянский упоминает Шагала и называет его «одним из замечательных современных европейских мастеров». К большому сожалению, это была, наверно, одна из последних критических статей, аргументация которой использовала язык искусствоведения, а не политизированную социологическую лексику.

Уехав из Витебска, Марк Шагал оставил в родном городе отца и своих сестер. Однако Хацкель Шагал погиб в результате несчастного случая через несколько лет после отъезда сына, до конца 1920-х годов из города в Москву и Ленинград уехали сестры художника. Единственным человеком в Витебске, с которым Шагал поддерживал переписку на протяжение более чем 15 лет, был его первый учитель Иегуда Пэн. Теплые человеческие отношения между двумя друзьями, которые редко находили взаимопонимание в сфере своих художественных пристрастий, проявлялись и в той материальной помощи, которую Шагал находил возможность оказывать Пэну до самого начала 1930-х годов и времени окончательного установления «железного занавеса» (9). Как один из самых талантливых учеников Шагал часто упоминался в публикациях, посвященных творчеству Пэна, а когда последнему в 1925 году Центральное правление Рабиса (работников искусства) решило присвоить звание заслуженного художника БССР, среди его заслуг на протяжение 35-летней деятельности была упомянута и «подготовка крупного художника» Марка Шагала (10). После трагической гибели Пэна в 1937 году Шагал написал письмо, которое отправил в Минск, и которое было опубликовано в столичной газете «Октябрь».

Ситуация 1930-х годов в Беларуси была отмечена борьбой с «рецидивами национал-демократизма», в Европе - приходом к власти нацистов. В 1933 году во время проведения одной из выставок в Манхейме нацисты устроили аутодафе работам Марка Шагала. После установления нацистского режима во всех музеях Германии были изъяты из экспозиции работы художника, а три его полотна - «Пурим», «Оценщик» и «Зима» - представлены на выставке «Дегенеративное искусство». В 1941 году Шагал вместе с другими знаменитыми художниками - Пикассо, Матиссом, Дюфи, Руо, Массоном и Максом Эрнстом - получил от Музея современного искусства в Нью-Йорке приглашение переехать в Америку. Не сразу оценив всю своевременность этого предложения, а также степень опасности, которая нависла над художником и его семьей, Шагал 23 июня 1941 года выехал в Соединенные Штаты Америки. После нападения Германии на СССР и создании в США комитета помощи Советской России Шагал передал последнему одну из своих работ. Художника очень волновали события, которые происходили у него на родине. В 1943 году Шагал встретился с представителями делегации деятелей советской культуры, приехавшими в Америку, и передал им в подарок две свои работы и письмо, адресованное «русским друзьям». Духовное возвращение Марка Шагала на родину в то время нашло свое отражение в серии живописных работ с заснеженными пейзажами, а также знаменитом письме «Моему родному Витебску», напечатанном в феврале 1944 года в одной из американских газет, которое начиналось следующими поэтическими строками: «Давно уже, мой любимый город, я тебя не видел, не слышал, не говорил с тобой, с твоим народом, не упирался в твои ограды. Как грустный странник, я только нес все годы твой образ на моих картинах, и так с тобой разговаривал, и, как в зеркале, тебя видел» (11).

Летом 1947 года Шагал вернулся во Францию, и следующие 38 лет его жизни буквально до самого последнего дня были наполнены интенсивной творческой работой. Художник осваивал все новые и новые техники и кроме традиционных живописных полотен и графики выполнял театральные декорации и костюмы, керамику, мозаику, гобелены, витражи для церквей и синагог, расписал плафон для Парижской Оперы во дворце Гарнье. Он все время ездил по миру со своими выставками и временно жил в Греции, Израиле, Италии, США и других государствах. В 1948 году на биеннале в Вене Шагал получил премию за гравюру, в 1959 году был избран почетным членом Американской Академии искусства и литературы, в 1960-м Европейский фонд культуры вручил ему и художнику Оскару Кокошке премию Эразма. Шагалу также было присвоено звание honoris causa в университетах Глазго (1959), Массачусетса (1960) и Notre-Dame в Соединенных Штатах (1965), он был избран почетным гражданином Иерусалима (1978). 1 сентября 1978 года художнику был присужден большой крест Почетного Легиона - награда, которую вручает президент Французской Республики. Специально для серии из 17 больших живописных полотен и 38 гуашей Шагала во Франции в городе Ницца на Лазурном берегу Средиземного моря был создан Национальный музей «Библейское Послание» Марка Шагала.

Широкое и громкое всемирное признание художника не помешало выработать свое особое отношение к нему на родине, в Беларуси. В послевоенные годы имя Шагала было превращено в своеобразный жупел «рабской зависимости от западно-европейской упадочной, буржуазной культуры» (12), чуждой каждому советскому человеку. В книгах по истории белорусского искусства формалисты и космополиты были объявлены явлением, мешающим его развитию, а инициатива создания Народного художественного училища в Витебске вдруг стала приписываться «партийным организациям» (13). В 1965 году вышел биобиблиографический справочник «Изобразительное искусство. Живопись» из серии «Белорусское искусство», в котором имя Шагала совсем не упоминалось, даже в связи с Пэном и другими художниками его времени. Почти на полстолетия имя Марка Шагала полностью исчезло из белорусских книг и статей. Даже в искусствоведческих монографиях 1970-х годов художнику было посвящено всего только несколько строк исключительно как ученику Иегуды Пэна, да и то, как отрицательному примеру, нарушившему свою связь с реалистической традицией (14). Исключения из такой ситуации были, но весьма незначительные. Попытки описания художественной ситуации в Витебске во времена комиссарства Шагала, а также анализа творчества художника были сделаны в работах М.Орловой, В.Шматова, В.Бойко (15). Положительно отзывался о творчестве земляка писатель-эмигрант Юрка Витьбич (16). Однако с грустью приходится констатировать, что несколько поколений жителей Беларуси выросли без знания творчества Шагала, ни одной репродукции работ которого не было издано в нашей стране до самого начала 1990-х годов.

Выход из этой ситуации в нашем обществе происходил очень медленно. Насколько глубоко в сознании людей укоренились штампы советской пропаганды, рельефно показали события 1987 года, когда во всем мире по решению UNESCO широко отмечалось столетие со дня рождения Марка Шагала. Это время совпало с началом демократических сдвигов в советском обществе, проявившихся, в частности, в проведении осенью этого года в Москве в Музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина первой за многие десятилетия выставки работ Шагала. «Ретроспектива к столетию Шагала в музее на Волхонке была устроена тщательно и щедро, с чувством скорее всего искупаемой вины», - писал о ней искусствовед В.Алексеев (17).

Юбилейная дата в жизни художника была отмечена и в Беларуси, но по-своему - не открытием художественных выставок или проведением научных конференций, а грязной компанией шельмования, развернутой партийными органами и подхваченной на страницах республиканской прессы. Остановимся на этих событиях, отражающих заидеологизированное пространство советского общества и выявляющих управлявшие им механизмы, более подробно.

Прошагаловские настроения начали возникать в кругах витебской интеллигенции уже с конца 1970-х годов. Еще более они активизировались после выхода в свет в 1987 году в №4 журнала «Огонек» эссе поэта Андрея Вознесенского «Гала Шагала», в котором он поднял вопрос о необходимости создания в Витебске музея художника (18). О необходимости увековечить в городе память Шагала и отметить его 100-летний юбилей все время на разных уровнях говорил сотрудник Витебской студии телевидения поэт Давид Симанович. В такой ситуации в качестве контрмеры областной комитет КПБ в марте 1987 года пригласил в город с лекцией старшего научного сотрудника Института философии и права Академии наук БССР, кандидата философских наук В.Бегуна, публициста и автора брошюр об угрозе сионизма. Лекция была прочитана в зале газеты «Витебский рабочий», и в ней, в частности, отмечалось, что искусство Шагала «абсолютно чуждо и искусству, и нашему народу, и белорусской культуре», а также, что нельзя содействовать тем, кто «хочет вам повесить миллионные расходы на музей» (19).

Далее от теоретических рассуждений партийное чиновничество перешло к практическим действиям: в апреле с выставки молодых по приказу инструктора Витебского обкома партии Сафронова из скульптурного триптиха Александра Гвоздикова изъяли фигуру Марка Шагала. В июне краеведческому клубу, действовавшему при областной библиотеке, по приказу того же обкома партии запретили провести заседание, посвященное памяти Шагала, и выставку его репродукций, а сам клуб разогнали (20).

18 июня 1987 года состоялся VIII пленум Минского горкома КПБ, на котором шагаломания подвергалась резкой критике, и заведующий отделом критики буржуазной философии и идеологии антикоммунизма Института философии и права АН БССР, доктор философских наук, профессор В.Бовш выступал против «крикливой кампании в связи со 100-летием художника-модерниста Шагала», а также против «навязывания советским людям фальшивых авторитетов» (21).

Между тем, 7 июля - день рождения Марка Шагала - неумолимо приближался. В связи с этим в бой была пущена «тяжелая артиллерия»: в июльском номере журнала ЦК Компартии Беларуси «Политический собеседник» была напечатана статья В.Бегуна «Украденный фонарь гласности». В ней автор с большим партийным пафосом осуждал «шагаломанию», выявленную во время его визита в Витебск в среде местной интеллигенции, где «светофоры моральности потухли совсем» (22).

 В № 5 «Политического собеседника» вышла еще одна статья - «Гласность есть правда», в которой к позиции В.Бегуна и В.Бовша присоединились народный художник СССР, академик Академии искусств СССР М.Савицкий, член-корреспондент АН БССР, доктор искусствоведения, профессор В.Нефед, а также доктор исторических наук, профессор А.Малашко. В своей статье, проникнутой антисемитскими настроениями, титулованные ученые взялись рассматривать творчество Шагала с социальной точки зрения, что привело их в выводу, что «необыкновенный еврейский художник» связан с нашей страной только местом своего рождения».

Против этих обвинений в адрес Шагала выступили белорусские писатели Алесь Адамович, Василь Быков, Рыгор Бородулин, Светлана Алексеевич, Валентин Тарас и др., которые смогли высказать свое мнение не в белорусской прессе, а только на страницах общесоюзной газеты «Советская культура» (3 октября и 10 декабря 1987 г.).

Следует отметить, что вышеописанные действия чиновников как от партии, так и от науки и культуры были типичными для советского общества. Удивление вызывает только время их проведения - послеперестроечный 1987 год. Однако настоящим рецидивом массового сознания того времени можно считать печально известные «письма трудящихся», которые уже с самого начала года начали приходить на адрес первого секретаря Витебского горкома партии, а также председателя горисполкома. В них высказывалось прежде всего возмущение позицией поэта Андрея Вознесенского, очерченной им в эссе «Гала Шагала». Исключительно на политическую подоплеку таких писем указывает их содержание. Достаточно привести цитату из послания ветерана Великой Отечественной войны Калашникова Михаила Тимофеевича из поселка Новогрозненский Гудермесского района Чечено-Ингушской АССР, автор которого не знает не только творчества Шагала, но даже и того, что «гала» - это не имя художника: «20 миллионов сложили головы на поле брани, защитили Родину-мать Россию не для того, чтобы увековечивать врагов революции, подобных Гала Шагала. Мне, пацану, было 8-9 лет, и я как сейчас вижу тех красногвардейцев, как они стояли у нас на квартире. Отец мой плел им лапти, а мать чинила шинели. Два брата ушли добровольно защищать Родину от Колчака, Юденича, Петлюры и Краснова, а Гала Шагала помогал долларами иностранной интервенции, чтобы задушить нашу молодую республику Советов» (23). Офицер в отставке Борис Бакин адресовал свое письмо не только председателю Витебского горисполкома, но и президенту Академии искусств СССР Б.С.Угарову. Автор выявляет в нем уже большее знакомство с произведениями отечественных художников и искусствоведов, но соглашается только с мнением советского скульптора Евгения Вучетича, высказанное им в 1961 году в полемике с американским журналом «Лайф»: «Давным-давно забытую советскими людьми пачкотню Кандинского, Шагала, Малевича, Филонова вы называете «шедеврами русского искусства» (...) У нас реализм не предписывают сверху, а просто советский народ не приемлет антихудожественную галиматью и вышвыривает вон всякие уродства и извращения. Так получилось с русским Малевичем - родоначальником вашего абстракционизма, с Кандинским, Шагалом и другими. Вы, господа, подобрали их, обожествили и теперь поклоняетесь им» (24). Документы такого рода из партийных архивов, только небольшая часть которых сейчас находится в музее Марка Шагала, еще ожидают своих исследователей.

После событий 1987 года пришлось приложить еще немало усилий для того, чтобы дело возвращения имени Марка Шагала в Беларусь стронулось с мертвой точки. В октябре 1988 года В.Быков, А.Вознесенский и Д.Симанович послали в редакцию газеты «Советская культура» письмо «О музее Марка Шагала в Витебске». Эту же тему в мае 1989 года в своем письме первому секретарю ЦК Компартии Белоруссии поднял председатель Советского Фонда культуры академик Д.С.Лихачев. Наконец, решением Витебского горисполкома от 23 сентября 1991 года было принято постановление в доме №11 по ул. Покровской (бывш. Дзержинского) создать Дом-музей Марка Шагала.

Экспозиция в Доме-музее Шагала была открыта для посетителей в июле 1997 года, в год 110-летия со дня рождения художника. Несколькими годами ранее в Витебске был создан Арт-центр Шагала, в экспозиции которого сегодня представлено около 200 оригинальных графических листов мастера. Все они являются собственностью витебского музея. Каждое лето сотрудниками музея организовывается Шагаловский фестиваль, включающий в себя научные чтения, художественные пленэры, концертные выступления и др. культурные мероприятия. Доклады, прочитанные на Шагаловских чтениях первых пяти лет, были изданы в виде отдельного «Шагаловского сборника» (Витебск, 1996). Сегодня музей имеет уже достаточно большую коллекцию книг, тематика которых касается творчества Шагала, художников начала ХХ века, а также еврейской культуры. Музей имеет намерение сделать эту книжную коллекцию доступной для достаточно широкого круга читателей, открыв при музее библиотеку.

Таким образом, произошло то, чего не могло не произойти - всемирно известный художник Марк Шагал вернулся на свою Родину. С грустью приходится констатировать только одно: очерченная выше ситуация непризнания и травли художника определяет не его место в культуре Беларуси, а всего только место в социуме, причем, социуме советском. Место Шагала в культуре нашей страны еще предстоит осмыслить, и тут мы находимся только в самом начале пути.

   

Примечания:

1. Фурман I.П. Вiцебск у гравюрах Юдовiна. Вiцебск, 1926. С.31.

2. Гаўрыс I. Вобразнае мастацтва у Вiцебску (Пачатак i канец першага 10-цi годзьдзя Кастрычнiкавай Рэвалюцыi) // Вiцебшчына. Т.II. Вiцебск, 1928. С.168-173.

3. Р.Майоров. Музейное кладбище. Что выявил «налет» рабкоровской бригады на государственно-исторический музей // Вiцебскi пралетары. №276. 30 лiстапада, 1929 г. С.2.

4. М.Касьпяровiч. Матар’ялы да вывучэньня Вiцебскай краёвай лiтаратуры i мастацтва // Маладняк. №6, 1927. С.69-71.

5. Сучаснае беларускае мастацтва. Праваднiк па аддзеле сучаснага беларускага малярства i разьбярства. Апрацавалi: М.Шчакацiхiн i В.Ластоўскi. Менск, 1929. С.5-6.

6. Там же. С.10.

7. Там же. С.13.

8. Кашталянскi А. Шляхi выяўленчага мастацтва БССР // Узвышша. 1929, №3. С.72-81.

9. См.: Каталог выстаўкi твораў Юрыя Майсеевiча Пэна. 1854 — 1937. (Жывапiс). Мн., 1989. С.12, 35.

10. Жизнь Рабиса // Трибуна искусства. 1925, №1. С.5.

11. Марк Шагал: Моему родному Витебску // Литературная газета, 2 сентября 1987 г.

12. Люторович П.В. Искусство Советской Белоруссии. Мн., 1959. С.87.

13. Кацар М. Выяўленчае мастацтва Савецкай Беларусi // Мастацтва Савецкай Беларусi. Зборнiк артыкулаў. Мн., 1955. С.151-152.

14. Дробов Л.Н. Живопись Белоруссии XIX - начала XX в. Мн., 1974.

15. Орлова М. Искусство Советской Белоруссии. М., 1960; Шматаў В.Ф. Беларуская графiка. 1917 - 1941 гг. Мн., 1975; Бойка У. Беларуская палiтра дваццатага стагоддзя. Мн., 1976.

16. См.: Вiцьбiч Ю. Плыве з-пад сьвятое гары Нёман. Мн., 1995. С.88-89; Пранчак Л. Беларуская Амерыка. Мн., 1994. С.253-259.

17. Цит. по: А.Подлипский. Марк Шагал. Основные даты жизни и творчества. Витебск, 1993. С.31.

18. См. также интервью витебского журналиста Сергея Наумчика з А.Вознесенским «Гэта не проста...» («Вiцебскi рабочы», 26 мая 1982 г.) и «Неба, расплёсканае па планеце» («Вiцебскi рабочы», 26 декабря 1986 г.).

19. Цит. по: Д.Симанович. Витебск, Марк Шагал и тоталитарная система // Мiжнародны кангрэс ў абарону дэмакратыi i культуры:»Посттаталiтарнае грамадства: асоба i нацыя». Тэксты. Дакументы. Матэрыялы. Мн., 1994. С.196-197.

20. Там же. С.197.

21. Идеологическую работу - на уровень январского (1987 г.) Пленума ЦК КПСС. С VIII пленума Минского горкома КПБ // Вечерний Минск. 22 июня 1987 г.

22. Бегун В. Украденный фонарь гласности // Политический собеседник. №1, 1987. С.20-21.

23. Научный архив музея Марка Шагала.

24. Там же.

25. Там же. 

                                                                                        ©Л.Хмельницкая

 НАЧАЛО                       НАЗАД                        ВОЗВРАТ