ВОЗВРАТ                                         

  
Сентябрь 2006, 9 

Психика, Мораль, Общество_________    
Михаил Буянов    

Холокост и психика                                                    
 

                                                                                                                                Фрагмент Первый
  I                                           
       
 23 апреля 1998 года я был на вечере памяти шести миллионов евреев, убитых немецкими и другими фашистами в годы второй мировой войны. «Поскольку вы будете впервые, захватите с собой валидол: он, скорее всего, понадобится. Те, кто уже бывали, спокойнее воспринимают то, о чем рассказывается на таких вечерах: закалились, притерпелись, привыкли», - предупредили меня. И правильно сделали: три часа вечера - это три часа мук и слез. А разве иначе можно относиться к убиению детей, женщин, стариков? И только за то, что они люди другой нации.
         Особенно большое впечатление произвела молитва в честь погибших - ее называют кадиш. Я не понимал ни слова, но оглянувшись назад, увидел, что постепенно все встают, а в зале, битком набитом, умещалось более 1200 человек. Стали подниматься и впереди - еще через несколько мгновений весь зал стоял в полном молчании. И тут-то я понял, что не могу не написать эту книгу - я, ничего подобного не переживший, но слышавший и знающий о Холокосте многое.
            В конце вечера израильское посольство вручало пять свидетельств «Праведников мира» людям, спасавшим в годы войны евреев. Весь зал стоял в знак восхищения ими. И те, кто пережил Холокост, и их близкие и знакомые смогли быть в этом зале только потому, что помимо разноплеменных предателей и убийц, сгубивших шесть миллионов, нашлись единицы героев, помогавших несчастным людям.
           Эту книгу я закончил в преддверии пятидесятой годовщины образования Израиля. Это очень символично: между 19 апреля 1943 года, когда узники Варшавского гетто подняли восстание, и 14 мая 1948 года прошло всего пять лег, но за эти годы еврейский народ преобразился: он, две тысячи лет избегавший оружия и всегда страдавший от обид и гонений, взял судьбу в свои руки и создал замечательное государство. Этим он спас себя от бесчисленных возможных психических отклонений, ибо психика нормального человека не может смириться с тем, что перенесли евреи от фашистов.
           На вечере выступил генерал-лейтенант В.Я.Петренко - его дивизия освободила Освенцим. Этот простой, бесхитростный человек с удивлением говорил о том, что в оперативных планах американцев, англичан и наших войск не было даже упоминания о возможности существования нацистских концлагерей. Ведь если бы готовились к их освобождению, то должны были запастись одеждой, лекарствами, питанием, не вести бои вокруг лагерей... Ничего этого не было - потому в первые недели после освобождения погибло много заключенных. Никто ведь не знал, как им помочь, врачей не было и в помине.
             А в Вашингтоне, Лондоне и Москве о лагерях все прекрасно знали, но ничего не хотели предпринимать ради евреев: пусть гибнут или делают, что хотят. Это преступное равнодушие союзников меня больше всего поражает. Нет, правы евреи: надо надеяться только на себя. В годы второй мировой войны их убивали все - не только и не столько немцы (например, Каунасское гетто ликвидировали литовские гитлеровцы). И при освобождении им не оказывали ту помощь, которую могли бы оказать, чтобы не гибли от истощения и унижений.
           Греческое слово Холокост означает всеуничтожение с помощью сожжения, т.е. оно касается не только какой-то одной нации или социальной группы, а вообще характеризует это злодеяние. Понятно, что чаще всего оно используется в отношении евреев при Гитлере, хотя, в принципе, касается не только этой трагедии.
          Евреи употребляют два термина, которые носят более узкий характер, нежели Холокост. Это - Шоа (несчастье на иврите) и общеизвестное слово Катастрофа. Если в литературе встречаются Шоа или Катастрофа, то речь идет только о евреях.
          Поэтому когда говорю о Холокосте, я имею ввиду и тотальное уничтожение военнопленных, и цыган, и комиссаров, однако, само собой, что в основном говорить буду о евреях, ибо только в отношении к ним Холо¬кост достиг немыслимой, беспощадной, не знавшей исключений и поблажек формы.
           Холокост не возник за один день, он готовился долго, развивался медленно, параллельно с подготовкой общества к насильственному уничтожению неизлечимо больных (эйтаназия) и других преступлений фашизма.
           Холокост - результат атмосферы ненависти в обществе, господства в нем примитивных представлений о жизни, теории тайных заговоров, он ни в коем случае не был изолированным явлением, при той идеологической обработке населения он не мог не произойти. Виновниками Холокоста были не только Гитлер и его банда, подготовили Холокост тысячи германских и негерманских антисемитов, которые уже много десятилетий натравливали европейцев на евреев. Виновниками были в той же степени миллионы интеллигентов, которые многие столетия обвиняли в своих неудачах евреев.
             Холокост - это самое грубое обнажение животного начала в человеке и во всех народах, подпавших под влияние звериных импульсов.
            Холокост осуществляли, пропагандировали и организовывали тысячи немцев, украинцев, прибалтов и т.д. Не появилось ли у них раскаяние в содеянном, не распространилось ли это раскаяние на их детей и внуков?
            Очень небольшая часть извергов, виновных в Холокосте, понесла наказание: несколько сотен расстреляли, остальных подержали недолго в тюрьме, а потом отпустили. Возможно, кто-то из оставшихся в живых потом и испытывал угрызения совести, но такое никогда не носило массового характера. Почти все преступники на суде каются, но пока их не поймали, говорят о своей вине единицы. Те из нацистов, которые не были осуждены, не признавались в зверствах, а их тьмы и тьмы.
           
 Некоторые дети в семьях бывших фашистов потом заявляли, что им стыдно. Гуманные израильтяне даже придумали громкую акцию: мол, пусть дети жертв Холокоста и дети организаторов этого злодеяния периодически встречаются, дабы простить друг друга. Но как простить могут дети жертв? Дети же преступников должны просить прощения и трудом на благо Израиля замаливать тяжкие грехи своих отцов.
          
 Среди тех, кто иногда участвует в примирительных акциях, проводимых в Израиле, сын знаменитого секретаря Гитлера - Мартина Бормана (1900-1945). Он священник, его зовут Адольф Мартин Борман, родился в 1930 году, после него появилось на свет еще 9 братьев и сестер. Нацизм они почти не застали, ибо были слишком малы. Все они говорят, что ничего не знали о преступлениях отца.
            Не описано ни одного случая, чтобы дети нацистских бандитов обращались потом к психиатрам по поводу стойких идей самообвинения и депрессий, хотя непсихопатологические формы таких явлений, возможно, и были. Зато у жертв геноцида таких расстройств было много и все они были разными, порой тянулись десятилетиями. Враги евреев уверяют, что, дескать, не Холокост родил эти нарушения, они были у конкретных лиц и до него. Если бы это и удалось доказать с цифрами в руках, это ничего не меняет: пусть Холокост не родил, а только усилил и выявил то, что уже было, все равно Холокост надо предать проклятию.
          
 Сами жертвы Холокоста, хотя среди них были разные люди, не смогли полно и подробно описать психические последствия своих мучений. Почему? Можно предположить, что из-за того, что ничего нового и уж во всяком случае необыкновенного не было в этих последствиях: мол, наука это знала и раньше. Или оттого, что, щадя себя, они старались не вспоминать о плохом. Или подвергались там таким унижениям, что им было совестно оживлять в памяти эпизоды, когда они сами вели себя не по-людски. Жизнь на дне всегда отвратительна, и только мазохист будет ее без конца тревожить.
          
  Как бы там ни было, психические последствия Холокоста остаются малоизученными. Складывается впечатление, что много говорилось об ужасах Холокоста, а не о последствиях его, что о них, последних, можно было бы узнать куда больше, чем мы знаем к сегодняшнему дню. Конечно, пластичность, приспособляемость человека велика, и в живых остались главным образом те, у кого эти свойства были высоко развиты, остальные погибли, но все же, все же... 

    II  
  
           
 В конце сентября 1941 года на всей территории Советского Союза, оккупированной гитлеровцами, началось истребление евреев: оно было бы невозможно без активной помощи местного населения. Некоторая часть фашистов потом была наказана органами советского правосудия, но, конечно, далеко не все. Отбыв срок наказания, многие из них вернулись в родные места и продолжили антисемитскую пропаганду, особенно после 1988 года. Поэтому не надо удивляться, откуда появились в демократической России тысячи нацистских изданий и организаций, все это не вдруг, все это отголоски недавнего прошлого. Антисемитизм в России - вечная, незаживающая рана, это позор, это стойкое искривление душ многих властителей дум, без их тлетворного влияния антисемитизма в России, возможно, и не было бы.
           
 В 1978 году во Франкфурте вышла книга Александра Митшерлиха и Фреда Мильке «Медицина без человечности. Документы Нюрнбергских медицинских процессов». В этом собрании документов и авторских комментариев виден тот позор, до которого докатилась немецкая медицина, пойдя на поводу у нацистов. В числе повешенных был и профессор Карл Брандт (1904-1948) - главный исполнитель большинства бредовых идей нацистов.
            
Если бы этот судебный процесс проходил не в 1947 году в Нюрнберге, а в 1997 году в Москве, К. Брандта и его сообщников наверняка не осудили, а выпустили на свободу, ведь ныне Москва обклеена фашистскими листовками, а суды и милиция все делают, чтобы не наказывать русских гитлеровцев. Видя бездействие милиции, а чаще прямую защиту милицией нацистов, антифашистски настроенные молодые москвичи стали создавать группы для борьбы с гитлеровской чумой. Это вызвало взрыв ненависти к ним со стороны демократов: мол, с фашизмом надо бороться законными способами, не самосудами, пусть они нам плюют в лицо, но мы должны гордо не обращать на них внимания.
            
Политическая слепота либералов, их преступная наивность поражают. Такие, как они, в период Веймарской республики делали вид, что ничего не происходит, что фашизм - это ерунда, это забавы недоумков и недолеченных у психиатров. А кончилось все Освенцимом. И у нас будет такое же, если страна не возьмется за ум и не примется мечом и огнем выкорчевывать нацистские корни на родине Герцена и Сахарова. Фашизм возможен только из-за равнодушия народа и государства. Зачатки фашизма возможны где угодно, главное не дать им разрастись.
        
 Страшное, не имевшее прецедента в истории, планомерное, безжалостное, не допускавшее исключений уничтожение евреев только за то, что они евреи, не могло пройти мимо психиатров. Оно и понятно: деяния нацистов так чудовищны, что не могло не возникнуть предположение, а не являются ли организаторы геноцида психически больными людьми. Одновременно обращало на себя внимание то, что основная масса узников якобы более или менее безропотно шла в газовые камеры, заставляя предполагать, что и они пребывали в состоянии помраченного сознания. Известно и то, что в концлагерях гитлеровцы ставили какие-то опыты, слухи об этих экспериментах с холодящими душу подробностями разносились по всему свету.
         
 Прошло больше полувека после освобождения узников фашизма, и сейчас, когда эмоции поугасли, когда накоплен большой психиатрический опыт, можно сказать, что ничего сверхординарного - в психиатрическом, конечно, плане - ни в психике жертв Холокоста и иных преступлений гитлеризма, ни в психике организаторов этого злодейства и их исполнителей не было. Теперь все это кажется приземленным, даже обыденным: последующие события приучили людей к толстокожести, к нарастающему бесчувствию, они перестали восхищаться героизмом и не обращают внимания на негодяев. Время отсеяло многое и тут, в частности, в неожиданном на первый взгляд свете стало проявляться поведение жертв Холокоста.
            Журналисты много писали и пишут о неимоверных страданиях евреев, об ужасах и обидах, которые они перенесли. Об этом надо кричать - это само собой. Но нельзя забывать и о героическом поведении евреев в годы нацизма, о мужестве многих из них. Еврейскому народу есть чем гордиться и об этом должны знать все, кому дорога истина. Я уж не говорю о героизме Варшавского гетто - обреченного, но восставшего. То было безумство храбрых, быть может, самый великий признак, взлет мужества в порабощенной Европе: в это время внутри гитлеровского рейха (за исключением, возможно, Югославии) никто так отчаянно и результативно не сражался с фашистами, как евреи - забытые всем миром, ниоткуда не получавшие никакой поддержки, презираемые и унижаемые местным населением и нацистами.
           Руководил ликвидацией гетто бригаденфюрер СС бесчеловечный Юрген Штруп (1895-1951). Он все делал, чтобы уничтожить евреев. По его команде, например, поджигались дома, и евреи вынуждены были выпрыгивать из них под гогот гитлеровцев. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Казалось, Штруп был на вершине власти, от него зависела судьба сотен тысяч евреев, он вел себя как сверхчеловек. Но на всякого преступника-сверхчеловека всегда находятся простые, обычные люди, которые восстановят справедливость, ибо она не может быть вечно унижена - помните об этом все те, кто мечтает о новом Холокосте: рано или поздно вас неминуемо ждет судьба генерал-майора Штрупа.
           Американцы приговорили Штрупа к смерти, поляки добились его выдачи и 8 сентября 1951 года повесили на территории бывшего гетто, которое он не так давно уничтожал.
           Варшавские евреи были в безвыходном положении. Но великолепно вели себя не только они, а и те, кто был на свободе - и задолго до Холокоста.
           В свое время меня поразил такой факт. В 1935 году Гитлер попросил венского ларинголога профессора Генриха Ноймана полечить ему голосовые связки. Любой врач доволен, когда к нему обращается знаменитый пациент. Но Нойман повел себя иначе. Он заявил Гитлеру, что поскольку тот презирает его народ, то он, еврей, отказывается лечить этого антисемита. Не знаю, как сложилась судьба врача, но горжусь его поведением и буду рад. если все мои коллеги проявят такую принципиальность, особенно к нынешним фашистам, заполнившим демократическую Россию. Тут нет никакого нарушения клятвы Гиппократа, ибо ничего смертельного в состоянии пациента Г.Ноймана не было.
          
   III

       
  Кто первым стал описывать психологические и психопатологические аспекты Холокоста, я не знаю. Когда я так говорил в разных аудиториях, меня поправили: мол, еще в октябре 1943 года в «Журнале патологической и социальной психологии» вышла статья Бруно Беттельсхайма (1903-1991) «Индивидуальное и массовое поведение в крайних ситуациях». В этой небольшой работе подробно и четко рассказывалось о том, что потом было описано в толстых монографиях. Да, действительно, венский психолог и психиатр был первооткрывателем этой страшной темы и, возможно, даже ее лучшим истолкователем. Но тут нужно кое-что уточнить. Б.Беттельсхайм находился в Дахау и Бухенвальде всего один год (в 1938 и 1939 годах), когда машина уничтожения заключенных еще не работала так, как она стала работать, когда нацисты решили уничтожить европейских евреев: не было конвейера смерти, газовые камеры и крематории еще не функционировали, в концлагерях было много заключенных по политическому и уголовному принципу, но не по национальному. Никого из описанных Беттельсхаймом заключенных не отправляли сразу с поезда в газовую камеру*, такая привилегия была лишь у жертв Холокоста, начавшегося позже. В 1939 году Беттельсхайм переселился в США, но тогда никто не хотел касаться неудобной темы: ведь гитлеризм был вскормлен Западом и евреи были отданы на растерзание фашизму тоже с помощью Запада.
         
 В 1979 году Б. Беттельсхайм выпустил сборник «Выживание и другие очерки», в котором подробно развил то, что описан в 1943 году в упомянутой статье. Все работы Б.Беттельсхайма - о гитлеровских преступлениях вообще, но не конкретно о Холокосте, хотя, конечно, тут много общего.
            «Главное было выжить и не сломаться, - говорят заключенные, но никто не уточнял, что означает не сломаться. - ...Все, что здесь делаю я и что происходит со мной, не имеет никакого значения; здесь разрешено все, если это помогает выжить... Главная цель всех усилий нацизма - воспитать в подопечных детское отношение к окружающему и детскую зависимость от вождей», - заметил Б.Беттельсхайм.
            «...только те узники могли остаться в живых, которые за годы пребывания в разных лагерях утратили всякую совестливость в борьбе за существование; они были готовы воспользоваться любыми средствами, честными и нечестными, даже грубой силой, воровством и предательством своих друзей, ради того, чтобы спасти себя. Мы, которые вернулись с помощью многих счастливых случайностей или чуда - можно назвать все это по-разному - мы знаем: лучшие из нас не вернулись», - писал много позже знаменитый венец Виктор Эмиль Франкл (1905-1997). В условиях, когда у человека отняли все, сравняли его с животным, свели его почребности только к одному - как бы выжить!, когда над ним издевались субъекты, которые во всех отношениях стояли ниже него и их невозможно сравнивать с животными, чтобы не обидеть последних, в условиях, когда одного заключенного заставляли унижать и убивать своих собратьев по несчастью, в этих условиях господствовал один-единственный принцип: сегодня умри ты, а я - завтра.
        
 Иными словами, мало было различий в психологии людей, находившихся в гитлеровских, сталинских и других лагерях, ибо были одинаковыми условия, одинаково низводившие несчастных узников до уровня зверей.
          Одной из форм самозащиты, пишет Б.Беттельсхайм, было тотальное безразличие заключенных. И тут надзиратели сразу же теряли над ними власть. Что можно сделать с человеком, который ничего не боится, ибо как бы приостановил свое функционирование? Впадая в апатию, заключенные спасали себя. Между заключенными и охранниками устанавливались отно¬шения жертвы и охотника. Как только охотник видел, что жертва от него не бежит, не обращает на него внимания, он терял к ней интерес и дожидался, когда она вновь станет бояться, и тогда принимался за преследование.
           Когда анализируешь сведения по Холокосту и вообще по лишениям людей в годы второй мировой войны, русско-чеченской или грузино-абхазской войн, поражаешься, что всего того, о чем так много пишут газеты мирного времени, там нет и в помине. Нет описаний привидений, полтергейстов, Богородицы, ясновидения... у лиц, находившихся в лагерях уничтожения, в лагерях для военнопленных, в гетто и т. д. Там было не до озорства и вранья. Никакого спиритизма, перевоплощений душ, телекинеза, телепатии, реинкарнации, религиозных галлюцинаций и пр. не было и близко. Не было их и в первые годы после освобождения. Не было, наверное, никогда, ибо не описано ни одного случая, чтобы у жертв Холокоста потом появились мистические настроения и чрезмерная религиозность. Это у тех, кто с жиру бесится, бывает, а не у тех, кто перенес реальное горе и постоянно находится рядом со смертью.
            Грешно, наверное, говорить о недостатках хорошей жизни и условных преимуществах плохой, но из песни слов не выкинешь, так было на самом деле. И это еще раз подтверждает высочайшую гармоничность и целесообразность человеческого организма, который в тяжких условиях собирается с силами, максимально мобилизуется, отказывается от всего, что лишнее, что не служит самосохранению.
         
 Бичом заключенных была тяжкая астения, соседствовавшая с абулией и апатией. Крайнее истощение и приводило многих к смерти. Глубокая астения не может не сочетаться с апатией и реакциями мнимой смерти. Такое бывало и в лагерях уничтожения. Астения не лечится мгновенно: если бы союзники подготовились соответствующим образом к освобождению жертв Холокоста, создали специальные лазареты и базы отдыха, то смертность среди освобожденных узников была бы минимальной. Однако им не помогали так, как надо, вот они и умирали в немыслимых количествах, почти как находясь под дулами эсэсовских автоматов.
            Заключенные больше переживали пощечину, чем сильный удар или ранение, ибо пощечина унижала, а рана лишь приносила страдание. На бесчисленные наказания заключенные реагировали как дети (плакали, обижались, дрожали и пр.).  Регрессия до уровня ребенка была во всем. У людей, давно находившихся в концлагере, появлялось самоогождествление с эсэсовцами, хотя охранники запрещали заключенным носить подобие эсэсовской одежды, выкрикивать эсэсовские команды, во всем остальном подражать своим мучителям. Более того, заключенные настолько сливались в своем воображении с охранниками, что сурово осуждати Запад, если там сообщали о нацистских концлагерях и о жестоком обращении с узниками. Большинство заявляло, что если бы они были освобождены и уехали на Запад, то ничего не стали бы рассказывать о своих мучениях. И не говорили фактически вплоть до 1945 и последующих годов. Примерно то же самое было и в СССР: освободившиеся в годы хрущевской оттепели жертвы сталинизма, за редким исключением, ничего не сообщали о своей жизни в лагерях: мол, жили не намного хуже, чем те, кто оставатись на воле, влюблялись, пили вино, купатись, загорачи, работали. Если бы не  «Один день из жизни Ивана Денисовича», может, молчали по сей день.
           Читая Б.Беттельсхайма, я поражаюсь: все, что исследователи описывали много лет спустя после него, все уже было в его книгах. Еще не было Холокоста, а этот наблюдательный ученый систематизироват почти все, что могло случиться с его жертвами. Феномен идентификации с палачом (агрессором, преследователем), о котором я рассказал со слов Б.Беттельсхайма, жив и поныне. В частности, в 1978 году был выделен так называемый стокгольмский синдром, он сводится к тому, что жертвы терроризма, заложники начинают оправдывать террористов, помогать им, выгораживать. Это и есть разновидность феномена отождествления с агрессором.
         
 Но надо не забывать другое: те, кого гитлеровцы заставляли работать капо или в трупосжигатках, были поставлены в куда более невыносимое положение, нежели случайные заложники в богатых, мирных странах конца XX века, заложники, пользовавшиеся сочувствием свободных людей, их никто не загонял в те ужасные безвыходные обстоятельства, в которых годами пребывали жертвы нацизма, брошенные, забытые, преданные остальным человечеством. Заложники стали таковыми случайно - евреи же уничтожались целенаправленно, только из-за принадлежности к своей нации. И, кстати, никто не отказался от своего народа, от своей веры, хотя знал, что обречен.
            В первые три недели, по Б.Беттельсхайму, гибло около 20% новых заключенных, ибо привыкнуть к новой жизни, в которой было сплошное унижение, многим было не под силу. И это когда не было крематориев и массовых расстрелов!
            Б.Беттельсхайм обратил внимание на то, на что потом обращали внимание едва ли не все исследователи: большинство заключенных вели себя так, словно забыли те унижения, которые испытали еще вчера или позавчера. Это была защитная утрата памяти (амнезия или, точнее, дисмнезия). Дело было не в физической изможденности лагерников, а в самосохранении. Формально такие механизмы называются истерическими, но тут не было истерических психозов или неврозов в традиционном понимании, а была психологически понятная, оправданная, неклиническая реакция, четко учитывающая обстоятельства.
            М
ежду прочим, такой защитной потерей памяти можно объяснить и немногословие бывших узников советских концлагерей.
            Во всем этом есть еще один механизм. Когда человека отправляли в концлагерь - это для него не только потрясение, но и страшное унижение. И он начинает искать оправдание своим мучениям. Чаще всего приходит к выводу, что он и в самом деле в чем-то виновен, что у властей есть некое оправдание: мол, случайно, без причины не сажают, я посажен по ошибке или за недостаточное нарушение, но все остальные заслужили наказания. К тому же каждый думает, что чем больше будет каяться, тем больше вероятности, что надзиратели смилуются, уменьшат наказание. Выработать чувство вины и раскаяния - главная задача любого наказания, а в сталинско-гитлеровских концлагерях тем более. Раздавить индивидуальность, лишить достоинства, смешать с грязью - этими и другими способами подавлялась психика узников. Пока человек на свободе, он одет так, что это подчеркивает его индивидуальность. В концлагере же все одеты одинаково, а когда гнали в крематорий, то сразу же раздевали узников догола и те чувствовали себя бесконечно униженными и не могли поэтому сопротивляться.
           Короче говоря, тоталитаризм придумал все, чтобы подавить личность, убить ее психически, а потом и физически. Но при Сталине не было газовых камер - они были лишь в гитлеровских концлагерях. При большевиках не убивали целые нации - это было лишь у нацистов. Холокост, таким образом, - это германское изобретение, и большевизм, у которого своих грехов хватает, к нему не имеет отношения, кроме одного: многие концлагеря были освобождены Красной Армией; когда несчастных узников убивали, они кричали перед смертью: «Наши вам отомстят, Сталин вам покажет, красноармейць вас вздернут на виселицы». Ни один еврейский узник фашистских концлагерей, освобожденный Красной Армией, не может пожаловаться на то, чте красноармейцы к нему плохо отнеслись. Это уже потом, в тылу преследовали, но не сразу после освобождения...

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------
* Газовые камеры для планомерного уничтожения евреев существовали только в тех концлагерях, которые были созданы на территории Польши, в других местах их не было. Они появились после совещания в Ванзее, когда 15 человек 20 января 1942 года решили судьбу шести миллионов европейских евреев. Задолго до совещания в Ванзее уничтожение евреев шло полным ходом - только без газовых камер.

                                                                                                                      ©М.Буянов
 

                     НАЧАЛО                                                      ТАК БЫЛО В ОДЕССЕ                                                    ВОЗВРАТ

                                 Другие публикации и об авторе - в Тематическом Указателе в разделе "Психиатрия. Психология"