ВОЗВРАТ                                             

 
   
Ноябрь 2005, №11    
  

Политологические этюды____________                                                                                       Ольга Чернорицкая   
                    

             

 

 

                     Религия смирения, народ, власть, интеллигенция *

     Любая сильная власть в России была сопровождаема столь же сильным противостоянием образованных людей. Как только власть ослабляла вожжи - интеллигенция мельчала и деградировала.
     Вал на вал, волна на волну наступали друг на друга в России власть и интеллигенция.
     В других странах стороной, противостоящей власти, как правило, был народ.
    У нас народ, при вековом противостоянии интеллигенции и власти, был третьей стороной, сторонней стороной. Это было обусловленно особенностями национального самосознания. Смирение как религиозный мотив было усвоено им очень рано, но очень прочно. Религиозное сознание стало особенностью поведения. Русскому народу свойственно отсутствие духовной борьбы и проповедь духовного смирения. С такой установкой народ при слабой власти выпадает из исторического делания. Поэтому умная сильная власть была исключительно светской (никакой папа римский у нас невозможен) и ввергала насильно народ в исторические процессы. Она гнала его из пассивности, выбивала смирение перед историей, используя при этом то же смирение, но перед властью.
     Интеллигенция, будучи ретроградной, отстаивала смирение историческое и ругала народ за смирение перед властью.
   Религия смирения должна была быть уничтоженной двумя силами: властью и интеллигенцией. И для тех и для других в полноценном своем виде она была невыгодна. Власть хотела оставить себе от смирения выгодную половинку для себя, интеллигенция - выгодную половинку для себя. Но в результате ни от религии, ни от власти, ни от интеллигенции в их прежнем виде не осталось ничего, ибо и власть и интеллигенция, и религия были по силе своей на равных. Вот ситуация 17 года, о которой вы тут упоминали. Но это не значит, что через десятилетие ничего не возродилось: усилилась новая власть, окрепла новая интеллигенция, новая религия смирения тоже не заставила себя долго ждать. Потому что и власти, и интеллигенции смирение народа было все-таки необходимо.

* Продолжение дискуссии, начатой против позиций ЛГ на форуме ЛГ (https://forum.lgz.ru/viewtopic.php?p=720#720).

                                                Встречая АПОКАЛИПСИС

      Сейчас интеллигентская общественность не хочет вступать в диалог с властью. Ее устраивает такая позиция, потому что в молчаливой дистанцированности нет ответственности за ход истории, идущей к своему логическому концу. А в том, что такой конец неизбежен, практически никто не сомневается. Это медицинский факт (О.Бендер). Диагноз, если хотите. Есть разве что несколько разногласий относительно сроков, причем самая продвинутая часть интеллигенции согласилась с Чораном в том, что история уже свершилась, и что мы живем после ее конца. Больной скорее мертв, чем жив. Но и там есть определенные несостыковки по срокам: для кого-то конец истории наступил после распада Союза, для кого-то - еще раньше, во времена Октябрьской революции, а кто-то со вздохом соглашается с Гегелем и уносит в букинистический Хомякова, изволившего вступить в спор с позиций «история свершилась, а как же я?». История - это не «объективная реальность, данная нам в ощущениях». Это то, что мы можем только мыслить, и в связи с этим что-то пророчествовать и планировать.
     
Все, что не делает государство, с позиций интеллигента - неправильно. Было неправильно, и стало неправильно, и может быть только неправильно. Ни одно государство не сможет в это поверить, а если и поверит, то перестанет существовать, потому что перестанет действовать. Оно не станет приносить в жертву национальной идее свои законы и безопасность граждан. Власть вообще не обязана быть идеологичной, и любая идеология для него лишь ширма. Потому наше государство только в момент развития, зафиксированного Гегелем, как неизбежная стадия самоубийства, могло совпасть с ретроградством интеллигенции. В период перестройки государство как бы переидеологизировалось.

       Оппозиционная государству, интеллигенция должна была вписаться в перестроечный процесс и была даже видимость, что вписалась. Дух площади Маяковского обнадежил тогда всех. Но на самом деле интеллигенция оказалась в стороне от всех процессов. Лозунги свободы у нее украли и профанировали.
       Разумеется, тут же последовали комментарии от обманувшихся интеллигентов: демократия - это правильно, но насаждать ее - неправильно. Но до этих запоздалых реплик уже никому не было дела: с идеей демократии, которую проповедовала оппозиционная советскому строю интеллигенция, произошло то, что случается с любой идеей, «попавшей на улицу». Она стала площадным ругательством, бранным словом. От слова «демократ» открещиваются, интеллигенции неудобно уже носить на себе это клеймо. Но это не значит, что она торопится присоединиться к «патриотическому» лагерю, нет, ничего общего с принципиальными неинтеллигентами она иметь не может, да ее туда никто и не пустит. Чтобы быть «патриотом», нужно быть либо потомственным русским дворянином, либо ветераном войны, либо ярым антисемитом, либо вообще никем. (Впрочем две последние категории порой трудноразличимы). И пока ты ничто и никто, ты небезнадежен. Но как только в тебе проснется желание «вопрос разрешить», попадешь в разряд «демократов», а там как хочешь, признавай себя демократом - не признавай, это уже никого интересовать не будет. Патриотизм - приманка, на которую не клюнет разве что конченный интеллигент, да и тот скажет, что он патриот, но ничего общего с другими (неистинными) патриотами не имеющий.
         Но если ты патриот, то попробуй что-то посоветовать такое правительству, чтобы это не было как всегда, неправильным. Пусть государство сделает хотя бы один правильный шаг.          Но интеллигенция безмолвствует.

                                                         Ну зачем я патриот?

       Стоит мне только признаться, что я отношусь к лагерю патриотов, как сразу же прибегают злобствующие и начинают выдумывать, что и кого я могу ненавидеть, будучи им.
И каждый раз это выглядит очень смешно.
       На самом деле я отношусь к патриотам потому, что не вижу другой силы в обществе, способной противостоять полнейшему равнодушию власти к своему народу. Любая антиутопия у нас строилась по принципу доведения до абсурда тоталитаризма. Но реальность показала, что антиутописты не туда смотрели. Тоталитарный правитель потому таков, что о своем народе думает и по-своему любит его. Пусть его методы чудовищны, он приковывает к трону своих подданных железными цепями, но ведь тем самым он сам очень сильно рискует - однажды под тяжестью прикрепленного народа рухнул трон.
       Что же мы видим сейчас? Полное равнодушие правителей к подданным. Попытка разомкнуть цепи, связывающие власть и народ.
        Брежневу в последние годы жизни не было дела до своего народа - ему вообще не до чего уже не было дела. Горбачеву не было дела до вверенного ему народа - ему было важно мнение Запада, потому он отпустил всех своих Курбских и даже не вступил с ними в переписку - идите, куда хотите. Во времена Горбачева власть сняла с себя ответственность за политику. Это был первый этап.
       Ельцину тем более не было дела до народа. Он вообще вел себя как временщик и освободил власть от ответственности за экономику. Это был второй этап.
       Путин освободил власть от ответственности за социальную сферу. Ему, такому логичному и правильному, вообще чужд этот народ, неправильный и нелогичный. Это третий этап. Заключительный.

        Власть теперь свободна от народа, и мы летим в пропасть.
        Почему же лозунги патриотического лагеря кажутся мне спасительными? Да потому, что в них есть любовь к народу, та самая любовь, которую мы потеряли.

                                             Почему Путин заинтересован
                         в развитии гражданского общества

      В советские времена (и во времена античности) гражданское общество жило и действовало исключительно в интересах государства. После Французской революции Руссо уже заметил несоответствие интересов гражданского общества и государства и поставил между обществом честных граждан и государством непреодолимый барьер. Вот тут-то, стоя на точке зрения Руссо, вы по-своему правы: сильные личности создают сильное гражданское общество, которое подрывает интересы государства. И, уничтожая Личность, вы делаете государство единственной ЛИЧНОСТЬЮ, которой уже ничего не противостоит.
       Но после Руссо был Гегель, заявивший о диалектическом отношении гражданского общества и государства. Он опроверг точку зрения Руссо, согласно которой между гражданским обществом и государством непреодолимая преграда и, главное, упования Руссо на то, что государство, дескать, должно в идеале своем защищать частную собственность и прочие блага личности.
       Но его никто не прочел как надо, и поэтому мы имеем ту ситуацию в государстве, которую имеем: уничтожены и деградировали личности, разрушено гражданское общество. Власть, которая по теории Руссо должна была быть вследствие этих обстоятельств сильной, стала слабой. И сейчас Путин с экранов телевидения заявляет, что он заинтересован в развитии гражданского общества (с сильными личностями, противостоящими государству, разумеется). С точки зрения Руссо - абсурд, а с точки зрения Гегеля, критиковавшего полицейское государство ("Философия права"), которое неизбежным образом само себя уничтожит, - вполне разумно. Он по-прежнему утверждал, что государство - вне гражданского общества, но в отличие от Руссо считал его ИМЕЮЩИМ ПРАВО ИМЕТЬ СВОИ ИНТЕРЕСЫ, независимые от интересов гражданского общества, оно не должно защищать их частную собственность и культуру - как это полагал Руссо.
       Тут государственные деятели его бы и «поймали»: ага, раз у нас, государства, могут быть свои интересы, то мы просто обязаны уничтожать личностей, формирующих гражданское общество. Но как бы не так: только при сильном гражданском обществе государство может быть сильным.
       Такова диалектика и... теория противовесов. Поэтому в интересах государства - давать возможность гражданскому обществу развиваться. Правители коренным образом заинтересованы в сохранении и преумножении личностей, государству противостоящих. (Именно личности общество организуют и являются его лидерами формальными или неформальными. Личность - это общественная составляющая гражданского общества. И противостоит она государству ровно настолько, насколько интересы гражданского общества разнятся с интересами государства).
       Чтобы ваше государство не развалилось, нужно и необходимо дать народу гражданские права, как определенную ступень и форму свободы. Личности вы дадите свобод чуть поменьше, чем семье, семье - чуть поменьше, чем трудовому коллективу, трудовому коллективу - чуть поменьше, чем городу и т.д. На вершине иерархии "особых прав" будет стоять право государства. Оно одно и будет пользоваться всей свободой. Только у государства право будет абсолютно истинным. Если же государство начнет убивать личностей и не давать им свобод, то не будет этой иерархии свободы по нарастающей. Будет по нарастающей иерархия неволи, и государство, таким образом, станет самым несвободным невольником из всех возможных.

                                        Реформы Путина в области науки
                   
         и моя им гегельянская поддержка

          Когда интеллигенцию толкают вершить прогресс... Она сопротивляется и старается до последнего отстоять свое право в нем не участвовать. Аргументы подбираются традиционные, достойные именоваться слоганами: наша традиция не такая, как в Европе и Америке. У них - материальная, у нас - духовная. Мы не можем «приблизить к западным образцам инновационный потенциал отечественной науки». Там все просто - у нас все сложно. Мы не можем перенимать передовой опыт, потому что не можем. Тот, кто стремиться к прогрессу, в конечном счете всего лишь преследует цель «задушить и обескровить отечественную науку». Оно этим самым ведь посягает на святая святых - гуманитариев, а без них будет уничтожена духовность и все остальное, в том числе и точные науки, пойдет прахом.
        Выступление директора ИМЛИ Феликса Кузнецова против «Концепции» (статья «Реорганизация или уничтожение», Литературная газета, 13 окт. 2004г.
) носит все тот же исконный, свойственный только русской интеллигенции ретроградный характер и отстаивает ту же обсуждаемую нами точку зрения: главный враг российских духовных ценностей - история и прогресс. Иронизирую, но положа руку на сердце, разве это не так: да, мы все эти годы работали отдельно от западных университетов (хоть и претендовали в своем названии (ИМЛИ) на мировой контекст), работали в отрыве и от гуманитарных центров России, мы погрязли в мелочных распрях на уровне «патриот-демократ», мы в своем групповом социальном антагонизме проморгали возможные перспективы нашей науки, мы не подготовили на смену себе энергичных молодых людей со зрелым национальным самосознанием и тем не менее вполне способных решать стратегические исторические задачи, мы плохо модернизировались, мы не выходили на государственный уровень с собственными предложениями, у нас нет собственной полиграфической базы и в средствах массовой информации мы появляемся лишь время от времени, нас никто не видел на телевидении, да, мы получаем зарплату 3000 рублей, в этом отношении мы можем смиряться бесконечно, но мы будем протестовать против того, чтобы нас укрупнили (реорганизовали) и заставили насильно работать на государство, ибо гуманитарные науки опираются на знание, а не на инновации, и политика правительства, что бы оно ни делало - «искусственное и намеренное убиение науки».
     Думали ли авторы «Концепции участия Российской Федерации в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки», что они сокращают при этом «количество ученых», работающих в них, ведь заявлено не о сокращении, а о реорганизации и укрупнении?..
       Предполагали ли они, что гуманитарии, увидав слово «инновация», испугаются его? Как, - спросят они недоуменно, прочитав статью Феликса Кузнецова, - разве в гуманитарных науках нет инноваций?... Ну надо же! В экономике есть, в педагогике есть, в медицине есть, в библиотечном деле есть - а в гуманитарных науках - нет? Разумеется, они полагали, что в этом отношении гуманитарные науки ничем не отличаются от прочих. Как-нибудь по-новому поставили проблему литературы, вот вам и иннновация. Начали сотрудничество с издателями в Аргентине - ну чем не четкая целевая ориентация? Да, разумеется, жизнь школ и библиотек на 90% состоит из традиционных форм, и лишь на 10 % - из инноваций. Но они эти 10% умудряются так подать, так представить, что растет с каждым годом и престиж профессий, и техническое оснащение, и зарплаты. Что же гуманитарии от науки? Неужели даже каких-то 10 % им для родного государства жалко? А ведь найдутся помимо ИМЛИ и такие, что не только 10, а все 50 % своей деятельности сделают инновационными. Пусть для виду, для показухи, но именно они будут на виду и в фаворе.
        Спасибо авторам концепции, что создав ее, они заставили гуманитариев зашевелиться, стряхнуть с себя вековой налет бессмысленной покорности, выйти на открытую трибуну и занять подобающую интеллигентам позицию: открытого противостояния власти. А то когда бы мы еще увидели Феликса Кузнецова на страницах Литературки? Сколько ж может длиться это молчание интеллигенции? - ведь чем тише она говорит, чем меньше показывается на глаза публике, тем наглее и бесцеремоннее становятся попсовые политики и графоманы, работающие с низким уровнем человеческой массы.
       Итак, политика Путина в области науки встретила категорический протест ученых фундаменталистов, не желающих переходить на инновации. Все, что не делает государство, с позиций интеллигента - неправильно. Было неправильно, и стало неправильно, и может быть только неправильно. Ни одно государство не сможет в это поверить, а если и поверит, то перестанет существовать, потому что перестанет действовать.
        Все эти попытки повернуть вспять - защита самолюбования и фанатического движения наук вокруг собственной субъективности. Научный дух без общественной жизни теряет свое истинное живое содержание.
       Многие рассуждают в рамках подобного самолюбования и делают из этого далеко идущие выводы, мол, после конца истории, не имеют смысла споры о пространстве, времени и сущности истории. Народу стали нужны только инженеры, которые будут заниматься лишь новыми технологиями и любое государство поддержит инженера, но у него нет времени слушать споры о понятиях пространства и времени, их свойствах - правители, дескать, уже вправе требовать практического освоения пространства и времени, применения их свойств. Таким образом поддерживая поверхностные и непродуманные реформы, мы отказываемся от абсолютных сфер, которые, по мнению Гегеля, являются составной частью духовной организации государства. Ни одно государство не может без них полноценно функционировать и знать о необходимости их поддержки оно просто обязано.
       С другой стороны ситуация во многом определилась тем, что выводы против абсолютных сфер сделали критики. Сначала просвещенная Европа отказалась от метафизики, ни одно европейское государство уже не ждет возникновения выдающейся философской системы - надежды государств на фундаментальность в этом отношении разрушены. Затем то же самое произошло в литературе. Ждать нового Толстого и выращивать его не станет ни один здравомыслящий государственный деятель - критики уже констатировали конец литературы.
      Вот теперь представьте: если интеллигенты сами констатировали конец фундаментализма, то какие после этого у них могут быть претензии к государству, не желающему более поддерживать науку как цель-в-себе?
          К государственным чиновникам нужно идти и настаивать на том, что фундаментализм способствует духовной организации общества. Но при этом предлагать и какие-то инновации, практическое применение собственных достижений. Институт, который упускает свои радикальные сферы, обречен. Очевидно, задуманная реорганизация, если она заставит институты работать на государство, пойдет лишь на благо; те, кто был вовлечен в вялый и бессильный водоворот, вынуждены будут решать проблемы, поставленные эпохой.

                                           Портрет гиперреальности
                            
 Путин как объект изображения

         Государственники появляются вокруг очередной властной фигуры подобно тому, как вокруг какого-либо образа появляются художники, его создающие.
      Кафкианскую, зловеще-монументальную фигуру Сталина создавали художники-авангардисты. Они писали ее на страницах газет, они обоготворяли ее в одах и панегириках. Симулакр, за которым не стоит никакой реальности, предельно правдоподобное подобие власти - образ Брежнева - создавали художники-постмодернисты. Они лепили эту фигуру на страницах тех же газет, в документальном кино.
      Смутный облик Горбачева создавали импрессионисты. С предыханием в информационных программах произносили непереводимое на другие языки смутное и ни к чему не обьязывающее: «перестройка». Предыхание невозможно было выразить в печатном слове. Художники перешли на непечатные. Вырвавшись из оков цензуры, слова стали нецензурными. Иногда неподцензурными, но это еще хуже. Публицисты перешли к прямой игре в бисер, пока не поняли, перед кем его мечут.
        Фигуру Ельцина возделывали карикатуристы. Чаще всего ее демонстрировали по телевидению без словесных комментариев как карикатуру на самое себя.
      Фигуру Путина создают гиперреалисты на круглых столах информационно-аналитических передач и опять-таки на страницах газет.
         Получается, что во время правления Ельцина государственники на страницах газет отсутствовали, ибо как только они открыли бы рот для произнесения оды, панегирика или аналитической статьи в пользу правления карикатурного персонажа, как сразу превратились бы в пародистов, что не совсем вяжется с понятием «государственник». В это время государственникам проявлять себя вербально было рискованно. Вот политические арены и заняли ретрограды, геростратствующие, или отчизнофобы - как не назовите, смысл не изменится. Не потому, что они были сильны, а потому что государственником быть было некрасиво. Государственник оказывался вне любых эстетических законов и был бы смешон не менее собственного персонажа. Образ, который ни один уважающий себя художник не хотел создавать, образ Ельцина, прописывался как-то сам собой, но за пределами прессы. В прессе создавался образ «этой», чужой, неблагообразной страны. Можно сколько угодно ругать публицистов ельцинских времен за их антипрогрессивизм и антигосудаственную позицию, можно обвинять их в чем угодно, но в одном обвинить нельзя точно: в дурновкусии. Тот, кто не взялся за профанное изображение, уже сакральный художник.
        И вот Путин. Писать президента бросились многие. Это не стыдно. Это достойная художника модель. Но беда в том, что он не поддается создателям, он ускользает от них, как дым в руке ошарашенного сим открытием ребенка. О чем писать, если образ неуловим, как кот Бегемот под обстрелом нагрянувших представителей власти? От бессилия они озлобляются и оглядываются: нет ли вокруг, на ком можно отыграться, кого все-таки пристрелить своим метким словом? Как же нет? Вот они - эфирная челядь, совесть эпохи, антигосударственники. «Государственная недостаточность» (термин Ю.Полякова) - это на самом деле горький исторический парадокс. Сделать государственную достаточность или наметить какие-то пути к ее достижению мы не можем. Мы не можем на фоне трагедий обманывать людей, заверяя, что за прессой есть какая-то сила. Нет ее, одно только подспорье для террористов, находящихся на той культурной стадии, когда определяющим является звуковой и зрительный эффект. Мы можем только ругать тех, кто государственную недостаточность сделал собственной художественной системой и довольствуется тем малым, что осталось русскому интеллигенту: духовное подполье.
       А "патриотический лагерь" радуется почему-то, что интеллигенция вырождается. Я говорю Куняеву и Гусеву: "Жалко ее". А они "И слава богу, что никого не будет". Шолохов не интеллигент, а те, кто интеллигенты, достойны только презрения. Так-то вот. Посмотрела, кого из молодежи теперь в Союз писателей России принимают - детей, которые ясно, еще не состоялись. Но это бы полбеды: очевидно и то, что они никогда не будут писать. Это не их дело.
        Конец литературы предопределен тем, что имелось ее начало. Интеллигенция писала много и хорошо, потому что это такой феномен, нигде более в мире себя не проявивший - абсолютное противостояние власти и государству кучки высокоинтеллектуальных и хорошо пишущих людей. Причем чем сильнее была власть, тем сильнее было противостояние ей в лице интеллигенции. Балланс культуры и самодурства таким образом имел место быть, и на этом баллансе все держалось. Ослабла власть - стало исчезать противостояние, интеллигенция выродилась. Литература выродилась вслед за ней, потому что о чем писать, с кем спорить, какими думами властвовать? Противоельцинскими? Смешно. Противогорбачевскими? Абсурдно. Противопутинскими? А какие думы у Путина, чтобы им противостоять? Он ведь, ко всему, еще и предельно НОРМАЛЕН.
         О чем писать?
         Если найдется ответ на этот вопрос, то и те, кто будут писать, найдутся.

Историю полемики по этому вопросу см.
https://forum.lgz.ru/viewtopic.php?p=408#408

P.S.
       Правление Ельцина было подстроено таким образом, чтобы формально совпасть с настроениями именно интеллигенции. На первый взгляд могло даже показаться, что Горбачев, Ельцин говорят о том же, о чем многие годы безуспешно пытались докричатьтся интеллигенты. То есть как бы шли они по одному пути, но на самом деле та оппозиция, о которой говорил здесь Хома Брут (интеллигентов и олигархов) была актуализирована как никогда. И тогда интеллигенция поняла, что ее использовали: oops...
       Это был тот шаг правительства, который скомпрометировал интеллигенцию. В это время как раз и появилась концепция смены ценностей. Ценности, которые отстаивала интеллигенция, оказались скомпрометированы вместе с ней самой. Вот почему она сейчас в подполье. Не она так желает, а ее туда загнали.
                                                                                                                  ©О.Чернорицкая

Дорогие друзья! А что думаете вы по этому поводу? Приглашаем принять участие в обсуждении темы на страницах Гостевой книги.  Будем рады вашему мнению!          

 Окончила Литературный институт им. А.М.Горького  и Череповецкий государственный педагогический университет; аспирантуру Литературного института по специальности "Теория литературы, текстология".
   Кандидат филологических наук. Тема диссертации "Поэтика абсурда в аспекте литературно-художественной методологии". Член Союза писателей России с 1995 года.
 Литературовед, поэт, публицист. Работает редактором в издательствах "Дрофа" и "Школьная библиотека". Выпускает книги, печатается в журналах. Исследует сетевую литературу.

НАЧАЛО                                                                                                                                                                                        ВОЗВРАТ