Итак, вот что привходит в состав первых двух строк, как по крайней мере дополняющий образ у читающего и слушающего “Песню песней”: “испарение” и “тук”. “Тук” - это постоянно мелькающий термин в ритуале древних жертвоприношений, еще живых и наличных в пору написания “Песни Песней”. Именем этим назывался чистый жир у жертвенного животного, анатомически - “сальник” (около почек), который строжайше было запрещено вкушать людям, а он шел полностью “Господу”, - в жертву. Как говорит об этом “Левит” (3,17): “Весь тук - Господу. Это постановление в роды ваши, во всех жилищах ваших; никакого тука, никакой крови не вкушайте”. Как эллины бы сказали: “Это пища богов, и человеку не принадлежит”. В других местах описания жертвенного ритуала постоянно встречаются выражения, что “Господь любит обонять тук жертв”... Для древних евреев, слушавших “Песню Песней” и почти ежедневно приносивших жертвы в храме, со знанием всех этих подробностей о “Господнем обонянии” и ценности “тука”, раговор-шепот Соломона и Суламифи входил в душу впечатлением сладкой жертвы (Суламифь), кротко изливавшей “испарения” из тука своего, которые вдыхает царь и мудрец, “образ и подобие” Бога своего, как испарения других жертв вдыхает сам Господь. Таким образом Соломон и Суламифь, в дремотных ласках, сливались в представлении евреев с мистерией жертвоприношения в храме: но без пролития крови, без боли, в одной сладости жертвоприношения, как некоторая “бескровная жертва” (термин христиан). Поэтому тут в слово еврейское наряду с образом “тук” поставлено и “елей”... “Пусть мелькнет в воображении у читающего и слушающего”. “Елей” напоминает лампады, горящие “перед лицом Господним”. Введение этого образа в воображение читателя или слушателя еще плотнее приближает сюжет “Песни Песней” к Храму, ко всему святому, священному, всему заветному, дорогому у Израиля.

     “Песнь Песней” говорит о пахучести тела, об испарениях тела, - и именно в той части его, которая у жертв называется “туком”: но как живой у живого не может обонять внутреннего (собственное значение “тук”), то, очевидно, все это происходит через кожу (“испарения”), через маслянистость ее. И полный образ, проходящий в уме при чтении этого места, можно выразить так:

    “Как пахуче твое тело: от ароматичности его - самое имя твое: и когда его услышишь - точно вдыхаешь запах мира, переливаемого их сосуда в сосуд”.

    Мне как-то пришлось прочесть, что нет ничего обыкновеннее на улицах Иерусалима, как увидеть жителя (не помню, сказано ли “еврея”), спешно идущего, который держит в руках цветок и постоянно подносит его к носу. В Берлине и Лондоне этого невозможно встретить. В другой раз я удивился, прочитав, что в иерусалимских молитвенных домах евреи часто передают из рук в руки разрезанный пополам свежий лимон, и все поочередно обоняют его, “дышат его запахом”. Ритуальный закон, что в субботу или в пасху евреи вдыхают запах вина, разлитого перед всеми сидящими за трапезою по стаканам, - известен. Это пахучее вместо вкусового или впереди вкусового отношения к вину - замечательно. На вопрос, ”каким  создал Бог мир”, европеец ответил бы: “прекрасным”; русский говорит: “как мир пригож”, “как человек пригож”. Закон сочувствия еврея, закон восторга еврея идет совсем по другой линии, и он сказал бы: “Бог создал мир пахучим”, “мир ароматичен”. Нельзя не заметить , что отношение через обоняние гораздо ближе, теснее, интимнее, чем через зрение... Тут есть что-то льющееся из предмета в предмет, из существа в существо, тут ароматистый предмет охватывает  собою вдыхающего и вдыхающий пожирает пахучее...

     Но поспешим к заключению. Иегова есть “супруг Израиля”, когда-то давший ему как жених, в “вено” землю Ханаанскую, и затем все время мучивший невесту и жену приступами яростного ревнования... В этом суть всех пророчеств, сплетающих нежность ласк и обещаний с угрозами за возможную измену, со страшным наказанием за совершившуюся измену... “Давала мять сосцы свои чужеплеменникам”; “раскидывала ноги по дорогам и блудила, а не была со Мною”... Весь пресловутый “моно-теизм” евреев есть “едино-мужие”, верность “одному мужу”, какою Авраам поклялся при завете Богу за себя и потомством (семя) свое: “мужа другого не буду иметь”, сказал он с трепетом, получив Ханаан: “ни - убегать к любовникам”... С тех пор и за это он был возносим, мы почти можем сказать - как Ганимед Зевсом: только у греков это вымысел и вообще ничтожная сказка, у евреев - действительность. “Будешь в опасности - и уберегу тебя, по жердочке будешь идти через поток - и не дам упасть тебе”. В этом - смысл тысячи слов, обещаний, нежности. Или - гремящих, невероятных угроз, “если будут мять сосцы у тебя другие” (= не Аз, Бог твой”). В этом отношении “Песня Песней” есть символ или иносказание любви Божьей к человеку, любви человека к Богу. “Вот как”... “вот плод завета”... В “Песне Песней” говорится о Соломоне и Суламифи; в то же время тут говорится о каждом израильтянине и израильтянке: это - книга постоянного семейного чтения, в собрании всей семьи, в вечер с пятницы на субботу; в то же время это и песнь о завете между Богом и человеком. Советы переливаются, тени волнуются, сумрак сходит на землю: лица неразличимы, очерк фигур неясен... Да и не нужно, не хочется этого. Но восточные ноздри широко раскрыты, нервные, восприимчивые, утонченно чувствующие: все “говорится” ароматом, и даже шепот, неясный, мглистый, невнятный, - почти ненужное здесь дополнение. “Кто тут? Я ли? Мы ли? Соломон, Суламифь? Или Бог и Царица-Саббатон ныне в субботу сходятся в каждую  еврейскую хижину? Вежди слипаются, разум неясен... и не хочется различить , не хочется ответить... Все - слилось, и все едино... Единое в Едином, одна для одного и один для одной”.

     “Монотеизм” - шепчут ученые.

     “Не проходите мимо, не вспугните любовь”, - поправляет “Песнь Песней”... Пусть поется она, вечная, без переложений и без подражаний...                                                                                                                       В.Розанов.                                                                                                                     21 февраля 1909г.