Гуниб

Разговор за рулем заползает в Гимринский тоннель,
свет крошится в щепу, проступает на сводах и каплет.
Разговор о недавней войне здесь длиннее вдвойне
и острее, чем самый искусно наточенный скальпель.

«…потому что когда наши «братья» напали на нас, -
говорит Магомед, стиснув пальцы до белых костяшек, -
каждый вышел на бой и село свое древнее спас,
потому что был прав, потому что был выбор не тяжек…»

Ирганайская гладь бахрому высоченных лесов
разрезает на треть и растит их в своем отраженьи.
Магомед поднимается ввысь, где гора на засов
заперла серпантин в полуметре от небодвиженья.

В полушаге от птиц... Можно прыгнуть на спину орла,
нахлобучить папаху небес, облака подгоняя, 
всю скалу родниковых снегов осушить из горла
и услышать Койсу перекатливый рык нагоняя.

«…потому что смотри, как Салтинский искрит водопад, -
говорит Магомед, - всеми красками льет непрестанно!
Так и мы: и кумык, и аварец, и лакец, и тат -
всех народов ручьи - вот величье реки Дагестана!»

Там вдали Унцукуль дарит витиеватый кизил,
он теперь навсегда золотою насечкой мне светит.
Магомед говорит: «Уж кого я сюда не возил -
нет, никто не видал вот таких вот холмов на рассвете». 

Впереди - двух веков позади - замаячат огни,
заметаются тени полков эриванских и теркских, -
это бьет по глазам ослепивший долину Гуниб,
это седла вершин дожидаются всадников дерзких. 

Здесь закончилась долгая бойня кавказской войны,
здесь, пленив Шамиля, Государь пировал на поляне,
а теперь вот пируем и мы, но и мы пленены,
всей душой пленены Дагестаном.

За кроваву реченьку

За кроваву реченьку, за мосток 
отправляться в путь контрабасу нужно. 
Впереди Ичкерия и Моздок, 
впереди война, разговор оружья. 

Впереди предательство и чины, 
самопальный спирт как итог зачистки. 
Километры берцами сочтены, 
а слова домой - и не перечислишь. 

За спиной Аргун и удар в обхват - 
сто голов под роспись в ворота чехов; 
прибалтийский цейс из ближайших хат;
на растяжке крик разрывного эха.

Если вышел срок тебе - помолчим. 
Походив по горным дорогам с нами, 
ты наверно видел звезду в ночи, 
и она шептала тебе о маме. 

Это просто тень на глаза легла
и сморило вдруг молодое тело… 
На поминках водочка так легка, 
хороша в графинчике запотелом. 

И теперь гуляет в раю душа, 
позабыв про ужас ночного боя... 
На поминках водочка хороша, 
на зубах хрустит неизбывной болью.

Возвращаясь с войны

Так брести, как грести по воде, 
взмахом рук помогая движению брюк к пустоте, 
а словам - обретать простоту на листе.
Неуемную мысль вдруг повесить 
помятой армейской фуражкой на крюк 
платяного шкафа. Иль забыть на гвозде.

Либо стать мудрецом, в маску скомкав лицо. 
Мысль убрать под диван. 
Как султан, свесив ноги с тахты, говорить всем «якши»,
за притворной улыбкой скрывая 
две тысячи сунн и священный Коран, 
по(читаемый) мною так часто в тиши. 

Мысль на цепь посадить, словно пса, 
пусть скулит в закоулках ума,
сторожа закрома серых масс мозгового венца. 
Неудачно грустить, то и дело сбиваясь на смех, и его задарма 
с хрипотцой всем врагам раздавать под винцо… 
Без свинца…


Из цикла «Речное»

1

И меня в эту жизнь засосет
по колено, по локоть.
Плавниками проросший осетр,
буду Волгу я лопать.

Судаком посудачу на дне
о превратностях ила,
где блесна размотавшихся дней
в мои дёсны входила.

2

Если вечер нанизан на месяц,
как червяк на крючок рыбака,
ничего твое время не весит
и наживка уже глубока. 

Рыбье сердце заноет в грудине, 
лопнет мир, как огромный пузырь.
Жизнь, всплывая к небесной ундине,
не разжалобит звездный пустырь.

3

Где в стакане ныла челюсть,
плыл карасик подбоченясь.

Выпив всю в стакане воду,
обрети, карась, свободу.

И качнутся образа
прямо в мертвые глаза.

А огарком от свечи
обожжет - хоть закричи.


* * *                                             

Тиха и прозрачна осень,
и хрупок полет листа,
который стремится, оземь
ударившись, вещим стать.

И так бесконечно немо
в желании долг вернуть
многопудовое небо, 
упавшее мне на грудь…


Часы

Не скрипнет засыпающий засов -
лишь маятник потрепанных часов,
вися на волоске, качнувшись в полночь
от шестеренок звезд и сна пружин,
назойливо комариком кружит,
колесиком звенит тебе на помощь. 

Ну что за жизнь в бессмертии таком?
Под мерный стук ты возишься с замком,
проклятых стрелок приближая залежь. 
Убив кукушку, смерть не обмануть -
макнешь перо в сиреневую муть
и облако над домом продырявишь…


Декабрь

Свернешь в декабрь - кидает на ухабах,
оглянешь даль - и позвонок свернешь:
увидишь как на наших снежных бабах
весь мир стоит, пронзительно хорош.

И вьюжная дорога бесконечна,
где путь саней уже в который раз
медведем с балалайкою отмечен,
а конь закатан в первозданный наст.

Замерзший звон с уставших колоколен
за три поклона роздан мужикам
и, в медную чеканку перекован,
безудержно кочует по шинкам.

И тянется тяжелое веселье
столетьями сугробными в умах,
и небо между звездами и елью
на голову надето впопыхах.
                                                 

                 * * *
 
Первая луна на человеке
светит в любопытный объектив,
а Господь смежил на это веки,
космос на себя облокотив. 

И летит в извилистые дали
куча механических проныр 
проверять по звяканью медали
видимость обратной стороны.

Первопроходимцы и проходцы
этой неуемною зимой
жгут свое неверие о Солнце
всею окрыленностью земной.

А весной, разумной и лечебной,
примет космонавта на поля 
крови намешавшая и щебня
первая, как исповедь, земля.


                     * * *

Кусок покоя, ломтик тишины,
сияние полночного трамвая
нам дарят жизнь, совсем не уставая,
но мы мертвы и звуков лишены.

В зазубренной воронежской ночи,
прочитывая мясо Мандельштама,
из выстрела, из снега, из кармана
свой голосок глаголить научи. 

Почуй последний выдох свой и вдох
в качанье сна и в колыханье моря
и, со стихами более не споря,
смотри за даль губительных эпох.

И вот тогда мы вечности ответим:
«Кусок покоя, ломтик тишины…»
мы только ими и разрешены
на свете.

Звезды колеблются

Так ли объятья разума нам тесны?
Господи, господи - ты ли пророчишь сны?
Ты ли придумал грустного человека -
просто слепил из снега.

Веришь ли ты в гулкий комок тепла?
Тело его тщедушно, любовь светла - 
глиняный стебелек, бесконечная чаша,
подлая сущность наша. 

Господи, господи - ты вот зевнул, а здесь
тысячелетия к нам продолжают лезть.
Ты вот моргнул - и кончились небеса,
звезды колеблются, вламываются в глаза.

Так ли все это, Господи, смерть и страх, 
порох и мясо, вечности тлен да прах?
Звезды колеблются - ими полны глаза,
битая чаша, острые голоса.
        

Чайка

В черном небе светлеет печалька -
это в крыльях запуталась чайка,
тонкий воздух вокруг изорвав,
клюв ее и остер, и кровав. 

И трепещет, крутя головою, 
беспилотное тельце живое,
только белого облачка страх
мельтешит у него в коготках.

Что здесь делает чайка морская,
нам на головы крики плеская
в сухопутной стране голосов
глухарей и кемарящих сов?

Что здесь делает племя людское,
если небо над нами морское, 
и соленые капли дождя
затекают за шиворот дня?..

Oh my gadget!

Говоришь за бога, бог о тебе молчит -
не поет твоих песен, мысли твои не носит.
Хорошо покойнику - ничто его не омрачит,
никто ни о чем не спросит.

Отчим святой, сам ты себе отец -
вон, посмотри, как по земле разросся. 
Выбирать не приходится из чудес -
человека распяли и он вознёсся

до голубых глубин, до золотых дождей,
до седьмого айфона на тайском пляже…
Клавиши всё нежней, палец твой все твердей:
Oh мy gadget!

Свет от звезды
все еще говорит о звезде.
Был человек, да сплыл -
остались круги по воде.

везде и нигде

                 * * *

Осень - дробит крыши,
бросается воробьями в небо,
приносит огромный счет за отопление,
тяжело ворочается в груди,
курит вагончики горзеленхоза в казанских парках,
наглой луной просовывается в форточку,
бряцает новостями из Донецка и Сирии,
швыряет пожухлые строки в лицо,
а я все еще жив и счастлив.

                        * * *

…и у нас в России рождался бог -
то ли был с Толстым, то ли с Достоевским, 
но всегда в такие подтексты влек,
что нам в эти бездны и падать не с кем. 

Он такую трудную правду нес 
и такие истины словом плавил,
что распял себя, и себя вознес,
и был принят нами как новый Авель.

Вот невинной крови забрезжит свет,
полоснет по сердцу строкою рваной,
и вот эта кровь, что на всё ответ -
навсегда излечит людские раны.

Вновь придет творец, и его свеча
озарит поэтовых домочадцев.
Ах, какое счастье: молчать, молчать -
и до бога нового домолчаться.


Берег

Собачонка лижет берегу руки,
берег бросает ей мяч в воду.
Собачонка обрушивается в бензиновое пятно,
в цветущую зеленую бахрому.
Взбивает пену -
уши в тине, нос в облаках.

Стискивает шар,
поворачивается -
берега нет.

Бойся берега.
В нем можно увязнуть навсегда.
Построить дом.
Засеять пашню.
Завести скот.
Приютить собаку.
Отправить ее за мячом -
уши в тине, нос в облаках.

Она обернется.
А тебя нет.

                     * * *

Когда истрачена судьба,
когда нет выдоха и цвета
и в однокомнатку гроба
ты провалился до рассвета,

уже отфорченный апрель
тебя по горлу поласкает,
когда щеку щекочет хмель, 
а холодильник зубы скалит, -

всё только вечность оттеняет -
закладка, Гамсун, бигуди,
прямоугольник одеяла - 
вечерний холмик на груди…

И знойней тени и длинней, 
но счастье так проклюнет тонко -
в нектаре клейком простыней
рождается цветок ребенка!

                   * * *

В новое переселяясь тело -
чувствовать озноб, неправоту.
Позабыть бы. Забываешь смело
то, что будет так невмоготу.

Радуешься солнцу, но не знаешь,
что это такое, какова 
близится расплата за уменье
языком нащупывать слова.

Смотришь-смотришь ясными глазами
на рожденный в первом крике мир.
Вот и всё. Мне всё про всё сказали.
Обними и на руки возьми.


Детальки

Вдруг разбирают сердце,
а потом собирают.
Но остается несколько лишних деталек.
А сердце работает, чувствует,
думает, тикает.
И лежат эти пыльные детальки в шкафчике,
пока ты их, наконец, не выбросишь,
наводя очередную чистоту и порядок.

И проходит много-много времени,
когда ты вдруг с ужасом понимаешь,
что в этих-то ржавых железках и было все самое важное.
Все, что скрипело и царапало,
рвалось и билось.

Где теперь эти волшебные шестеренки?
Соседские дети давно подобрали их у мусорки, 
и вставили себе в звонкие сердца,
и проживают твои удивительные мгновенья…
 

	                                                             © Э.Учаров     
		
НАЧАЛО                                                  ВПЕРЕД                                                      ВОЗВРАТ

Предыдущие публикации и об авторе - в  РГ №10 2020,  №1 2018,

№8 2017, №2 2015, №10,  №1 2013, №12 2011г.