ВОЗВРАТ                                             

 
 
Апрель 2021, №4    
  
Литературоведение_______________    
            Александр Балтин     

 

ДУХОВНЫЙ ДОМ ДОСТОЕВСКОГО                                      

 
   1821-1881

                 

                                              
1
        …он кажется, героем такой чистоты, что преступления будто бы не было.
      Раскольников - сгусток больной совести, сострадания, желания помогать: неужели обладающий такими качествами человек возьмется за топор, воплощая выморочную идею…
       …этак всякий пойдёт старушек лущить: человек и развился, когда перестал использовать физическое устранение неприятных ему других, и стал пользоваться возможностями слова…
        Впрочем, нет - убивали, убиваем и будем убивать: так устроены: не мешай, моя территория…
        Но Раскольников убивает не из-за территории, едва ли процентщица так уж мешает ему: он ставит экзистенциальный эксперимент: над собой, над внутренним своим составом: выдержит ли…
        Не выдержал.
        Ахматова говорила, что Достоевский не знал всей правды, полагая, что убьешь старушку, и будешь мучиться всю жизнь; он не предполагал, что утром можно расстрелять пятнадцать человек, а вечером выбранить жену за не красивую причёску…
        Может, предполагал?
        Ведь нарисовал же бесов, пользуясь красками гротеска, вообще излюбленными им.
        Не только ими: красками правды, предчувствия, постижения реальности, и человека в ней…
        Раскольников верует буквально: то есть не очень глубоко; Достоевский, используя формулу:…до тех пор, пока человек не переменится физически, предполагал, что такое возможно: значит, видел сквозь плотные слои материальности.
       Как видел творящееся в недрах человеческих душ: а там закипает столько всего, что не захочешь, а напьешься…
       И пьют у Достоевского, пьют многие; недаром черновое название «Преступления и наказания» - «Пьяненькие».
         Пьяненькие, жалкие, вбитые в нищету…
        Она хрипит старухой: скученность больших домов противоречит жизни, и опять Мармеладов развивает теорию бессмысленности просить в долг…
         А…кто это выходит на сцену?
      Крепкий, щекастый, разумеется, Фердыщенко, заставляющий усомниться в том, что воспоминания - ценность.
         Ведь ежели хороши, их хочется повторить, когда худые - забыть, отказаться…
         Из жизни не вычеркнешь ничего - как из черновика: замечали?
         Невозможность отступления увеличивает безнадёжность.
         Мышкин проявится, но не в его силах будет изменить мир: оставшийся и после Христа таким же, как был: с насилием государств, войнами, тотальным неравенством, смертью, болезнями…
         Люди не говорят, как у Достоевского: тем не менее, его людей - хочется слушать.
        Они сбивают речевые пласты наползающими друг на друга структурами, захлёбываясь, спеша…
         Всё спешит, всё несется, мелькает калейдоскоп разнообразнейших персонажей; Карамазовы - это будто один, расчетверенный человек, и Иван уравновешивает мыслью сладострастие отца, который будет убит смердом, смердящим…
         Нет людей хороших.
         Нет плохих.
        Снег падает на городские задворки; всякий человек - и белоснежен внутри, и грязен, как неприглядные задворки эти; Достоевский, показывая человеческое разнообразие, призывал быть терпимее друг к другу, добрее; всегда проводя через мрачные коридоры к астральному свету: надо только почувствовать…

2

        Сундук, на котором ребенком спал Достоевский, можно увидеть в музее, располагающимся рядом с больницей, во дворе которой стоит странный, сильный памятник: писатель, словно разбуженный выстрелом… или: выдирающийся из лент небытия к сияющему простору мистического космоса.
       Не от утлости ли того пристанища, где пришлось спать ребенку - банька с пауками? Потусторонняя тоска Свидригайлова, который уедет в Америку на энергии выстрела?
       Страшные колодцы петербургских дворов: в Москве таких нету: недаром Достоевский именовал Петербург самым умышленным городом на свете, когда Москва обладала естественностью прорастания в явь.
         Москва пьяновата и пестровата.
         Петербург холоден и строг.
         Вам жалко Макара Девушкина?
         Ведь он жалок…
         А вы сами?
         Жалкое - вместе растерянное, детское есть в каждом.
         И впрямь: мало живущий, ничего не знающий ни о Боге, ни о том свете человек таков, что его не может не быть жалко.
        Но Достоевский провидел тайный свет, и постоянное стремление к оному - важнее даже огромной языковой работы, проделанной классиком.

3

        Смертное манит, запредельное влечет; Кириллов, строящий теории самоубийства, больше вызывает сострадание, чем…
         Провинциальная дыра становится вместилищем кошмаров, принимая в себе бесов.
         В революции, кроме крови и жертв, Достоевский не видел ничего; и, ожидая кошмарных перспектив, не предполагал общечеловеческого прорыва к свету.
        …который знал, как мистическую основу бытия; свет, определяющий жизнь, влекущий, манящий…

4

        Суть Достоевского - свет: дорога к оному, прохождение сквозь лабиринты, ради обретения световой гармонии.
         Бытует мнение о хаотичности языка классика: это так, и нет.
        Действительно, Достоевский с неистовостью - точно текст летит над земными препонами - сбивает пласты разных речений: канцеляризмы, жаргон, тут захлест всего, мешанина, но - именно такой язык и нужен для построения лабиринта, ведущего к световым просторам, столь редко встречающимся в жизни.
         Если бы было иначе, не вышло бы эффекта, и речь на могиле Илюшеньки не прозвучала бы c такой чистотой и болью.
         Раскольников кажется чистым настолько, что убийство невозможно: будто это развернулись фантазии его.
         Но нет - дребезжат детали, громоздится мерзкий быт, выглядывает из щели двери отвратная старушонка.
         Мерзкого много, провинциального много, церковных долдонов много.
         Страха, страсти.
        Мышкину не найдется места - как не сложится условий для второго пришествия, как невозможно представить условия посмертного бытования.
         Достоевский кажется всеобщим братом и всем другом.
         И мерцает слезинка ребенка - вечным предупреждением.

5

         Слезинка ребенка мерцает предупреждением, не услышанным миром.
         Не увиденным.
         В своей огромности и вечном захлесте страстей мир сносит подобные мелочи - которые так велики сущностью.
         В недрах себя каждый согласится с Достоевским, но внешнее организовывается сложно - боль и насилие продолжают созидать мир.
          Книги не меняют его.
          Но и без книг совсем захлебнулся в несправедливости и прагматизме.

6

       Шаржированный Тургенев, представленный Кармазиновым, другим - с точки зрения Достоевского - быть не мог: тут противопоставление двух противоположных форм творчества: бурление, поток, истовость Достоевского, и ориентация на конкретный шедевр у Тургенева.
        Слишком разные: и уважительное друг к другу отношение в жизни будто бы ничего не значило.
         …бесы клубятся в провинциальной дыре: надо же откуда-то начинать.
         К ним не относится Кириллов: как-то криво втянутый (или почти) в их компанию.
         Теоретик самоубийства, так глубоко погруженный в себя, что действительность вторична.
        Сумрачный колорит: не мог быть другим - вот появляется Шигалёв, глядящий мрачно, рисующий панорамы грядущего мира: даже не тиранического, а дьявольски искажённого…
         Революционеры спародированы?
        Нет, методы их слишком претили Достоевскому, не верившему в подобные возможности переустройства общества, думавшему, что слезинка ребенка…
        А мир может меняться только через кровь: как ни ужасно это: назовите хоть одно человеческое значительное свершение, обошедшееся без оной…
     Мир, меняющийся через кровь, не устраивает классика, заваривающего крутую провинциальную драму.
     Пока провинциальную: она выплеснется в глобальный масштаб, исказив всю действительность, меняя ее, поднимая одних, низвергая других, ломая души, и…
        Всё смешивается в алхимическом огромном сосуде классика, где впервые появляются очевидно плохие, почти без оттенков: Верховенский и проч…

7

          Зеркало должно быть огромно, чтобы отразить душу народа; оно будет неровно - и выпукло тою болью, что живет в ней, и сиять, как сияет свет затаенной надежды.
         Суммарный свод книг Достоевского, отшлифованный временем, превращается именно в такое сверкающее зеркало.
         …ибо кристалл души Раскольникова чист, как у ребенка; ибо фантом его зловещей фантазии, выданной за интеллектуальное построение, точно проносится мимо: хотя убийство было, этого невозможно отрицать; но накал муки - проедающая сущность героя совесть - так высок, а страдания в заключении столь серьёзны, что и содеянное растворяется в них.
         …ибо нового Христа не ждет реальность, о чём знает прекрасно русифицированный великий инквизитор, но Мышкин, возвращающийся из Швейцарии, всё же хочет проверить возможность родной земли принять новое проявление пророка.
         …ибо Карамазовы - точно… не амбивалентность даже, а «расчетверённость» души русской, где Алеша - световой полюс, Иван - интеллектуальный вектор, причудливо изгибающийся, раз не выдерживает умственного напряжения, Митя - ярость страсти и лютый порыв щедрого сердца, а Федор - тьма земного пути; сложный суммарный портрет русского бытия ложится отражением в пласт гигантского зеркала, нечто проясняя, еще больше запутывая многое…
         …ибо бесы всегда, или часто рядятся в одежды всеобщего благополучия, ни в грош не ставя чужую кровь, не желая проливать свою.
        Но - даже и Макар Девушкин: жалкий, крошечный, смешной человечек есть писк униженного русского естества; тщетный звук мечты о корочке счастья.
         …ибо Сонечка Мармеладова найдет ядовитую сласть в попрание собственного я ради жизни близких; а сотворить чудо ради них может каждый.
         И все загнутые сложно, с заплесневелыми стенами лабиринты, письмена правды проступают на каких сквозь мутные потёки времени выводят к свету: в этом суть.
        Речь на могиле Илюшеньки прожигает сгустками душевных, высших лучей смертный, свинцовый морок яви.
          Мышкин оставляет след в живущих - и светится он, призывая к правде.
          Даже Фердыщенко, предложивший салонную, пустую игру, подразумевал звенящие струны совести.
           …как не современно всё!
      Как противоречит технологической, прагматизмом скрученной, целесообразностью напитанной яви.
           И - как мощно, верно работает зеркало, отражая прошлое, созидая грядущее.

8

          Двойник, Петербург, темные лестницы, богатые квартиры, где гудят праздники, требующие великолепного масла великого художника; Белинский, оставшийся недовольным повестью…
         Естественно - ее абсурдные изломы, равно, как и снежные ночи, где один персонаж встречает другого: себя самого - были далеки от того разлива реализма, который критик ожидал от молодого тогда писателя.
          Титулярный советник!
          Сколько их проявилось на русских страницах!
         Мелкие и смешные, неудачливые и затерянные в толпе, чудаковатые и несчастные: они представляли собой пестрые калейдоскопы тогдашних людей; и Яков Петрович не являлся исключением.
         Вот он бестолково топчется целый день по делам, сидит у доктора, то отказывается принимать лечение, то соглашается на лекарства; потом бессмысленно перемещается по городу: этому умышленному городу с его архитектурными ущельями…
         Впрочем, почему бессмысленно: смысл в том, чтобы встретить себя самого: Якова Петровича Голядкина, свою худшую часть, которая постепенно возобладает.
          Однако, и хорошая-то не очень хороша: тут даже не маленький человек: а козявка какая-то…
     Очень реальная козявка, не отступающая от реалистических правил изображения действительности.
        Всё серо-черное, мчащееся куда-то; вяло бормочущий двойник, постепенно забирающий жизнь основного персонажа…
         В каждом из нас живет такой - и тут уж ничего не попишешь.
        Однако, зафиксированного словесно не отменишь, и бегут Яковы Петровичи Голядкины, соревнуясь, бегут, опережая друг друга, не зная, кто победит.

9

        Щекаст, но едва ли розовощек - он выходит на сцену, хотя стоит сбоку, теребя края малинового занавеса…
          Он совсем не оптимистичен, и заранее просит денег в долг ему не давать; да и фамилия его -  Фердыщенко - топорщится нелепо.
          Он введен, как функция, хотя и выглядит, как человек: его миссия: разбередить в вас худое, заставить его показаться, проявиться на свету, дабы стыд прожег кислотой сознание…
          Что такое покаяние?
        О! это вовсе не разбивания лба об церковный пол, с последующим повторением всех жизненных гадостей, на какие только вы способны.
          Покаяние - это осмысление плохого: с тем, чтобы не повторялось оно, отпустило из плена.
          И вот тут необходим метафизический Фердыщенко, который обязательно выйдет на сцену, ежели у вас совсем не атрофирована совесть.
      Да, разумеется, можно вспомнить многочисленные истории маугли - не того, романтизированного Киплингом мальчика, но подлинных - сотню, или две - росших среди зверей, и не имевших представления о совести; но ведь заложена она в нас, впечатана во внутренний состав, только толчки нужны, чтобы проснулась…
          Если становится меньше и меньше таких воспитательных толчков, люди деформируются, расчеловечиваясь.
           Что и наблюдаем сегодня.
         Так, что не хватает Фердыщенко: и помощнее чтобы был, настойчивей требовал исцеляющих воспоминаний…

10

        Страшно быть смешным, саднящее постоянное нечто разъедает душу, и сам себя таким считаешь: смешным, нелепым…
         Сколько таковых вписано в жизнь: ратоборствовать с реальностью сил не дали, и доказывать ей, что ты не такой - не получится…
        Узел закрутится туго: как на любой странице Достоевского: смертельно затосковавший смешной человек, окончательно решивший убить себя, отогнал криком девочку, подбежавшую к нему на улице с бедою своею, аж тёкшей из глаз; и, придя домой к себе, в пятый этаж, сильно заела совесть смешного…
          Мол, тут уже не смешной выходит, а подлый.
          Подлый-подлый, весь коричневый внутри, бурый, а бурый - цвет греха.
          Выстрел отдалился, настал сон, появилась совсем другая жизнь.
         Вот и сознание после смерти оказывается живет: несется себе средь пространств, пока не начинает гореть солнце, и не открывается солнечный мир: почти, как наш, только лишенный всего земного негатива: о! сколько его ныне - в геометрической прогрессии вырос, вот бы поразился смешной-то…
         И вот затесавшийся в другую жизнь - без права на это - смешной человек сеет среди идеального свое - негожее, и сеет… как-то сам не желая того: просто ведь не таков, как они, не знающие зла…
         А просыпается - с изменившимся лицом, и с четким осознанием, что лучше сеять любовь среди несовершенного мира, чем наоборот…
          Суть тут - в изменившимся лице, в осознание, которое делает лицо таковым; а еще, верно, в том, что надо побыть подлинно смешным - для других - чтобы дорасти до откровения любви.

11

          Аркадий Макарович Долгорукий - о себе, о событиях, вовлекших его метафизическим - через земные данности водоворотом; о своей заветной идее…
        Она бесхитростна - с одной стороны: стать Ротшильдом; она громоздка и избыточна: утвердиться среди людей, считающих его подростком.
          Таков ли он?
         Записки наслаиваются, вихрятся, летят; скорость происходящих событий увеличивается, Версилов снова что-то говорит; и снова все - все! - воспринимают Аркадия подростком, каким ему так не хочется быть.
          Взросление трудно: во все времена.
         Вхождение в жизнь, с необходимостью притираться к ней, приноравливаться ко всем её каверзам и шероховатостях мучительно…
           Разнообразие мук велико, и шкала их никем не рассчитана.
      Незаконнорожденный, и при знакомстве, когда узнают фамилию, непроизвольно интересуются: Не князь ли?
       Много унижений претерпевший в пансионе Тушара, обдумывает жизнь, и, вместе с классиком, вопрос: растут ли после 19 лет?
          Растут до конца дней своих, и потом - о чем ведал Достоевский.
         Жизнь - форма бесконечного роста; хотя земная - кажется просто движением к смерти, с напластование массы негожего на пути.
        Всепримирение идей и всемирное гражданство Версилова есть одна из коренных русских болей: а всевозможного российского «боления» в «Подростке», как и в других махинах Достоевского много, с избытком.
         В России был и Николай Фёдоров - со своими, так толком никем и не понятыми идеями.
      Мелькают коридоры, которыми проходит Аркадий: они усложняются, повороты закручиваются, записки растут…
         И мерцают, разворачиваясь, поля метафизики: над романом, внутри него; мерцают, втягивая себя - даже ежели и не хочешь.

12

         Игра прожигала Достоевского, организуя периоды его жизни, готовя почву будущих книг; игра звенела медными дисками в его сознанье, взрывалась, уводила реальность из-под ног.
        Игра лентами вливалась в роман, и Алексей Иванович повторял зигзаги своего автора, будучи союзным с ним во страсти.
          Игра игрока.
          Философия ощущений.
         Ощущения, обнажённые до кровоточивого предела, до тока, сильно бьющего с проводов действительности.
          Игра, как объект исследования.
          Достоевский тяжело изживал свои страсти.

                                                                                                                          © А.Балтин
НАЧАЛО                                                                                                                                      ВОЗВРАТ

Предыдущие публикации и об авторе - в РГ №12, №8 2019, №9 2018, №3 2017, №9 2016, №9 2015, №6 2012, №2 2010, №5 2009, №4 2008, №3 2007 и в рубрике "Литературоведение"