По вечерам, когда вся больница погружается в тишину, нарушаемую лишь капающей в душевых водой или легким потрескиванием ламп, Марина с Мишей выходили из отделения и поднимались на лифте на верхний этаж. Там, через огромные окна, они смотрели, как расцветает огнями большой город. Мальчику было тяжело стоять, и Марина, обернув его одеялом, сажала на широкий подоконник. И рассказывала, рассказывала... Истории из жизни Леночки, разные смешные случаи.
         - ...и тут я поняла, что моя нога увязла. Это был свежий асфальт. Его только что положили, а я не заметила.
         - И что ты сделала? Закричала: «Помогите!»?
        - Нет. Я боялась, что надо мной станут все смеяться. Я вытащила ногу из туфли и убежала оттуда.
        Миша смеялся, а Марина чуть раскраснелась от удовольствия. Ей не хотелось смотреть на часы, потому что иначе им пришлось бы возвращаться.
         - Тетя Марина, а пойдем завтра гулять? Пока лето не кончилось.
         Август выдался холодным. По утрам над улицами стелились туманы, а с обеда шел дождь - мелкий и какой-то неизбывный. Вывести ребенка без иммунитета из больницы в такую погоду означало бы подвергнуть новой опасности.
       - Мишенька, давай до конца недели подождем, - попросила она. Да, именно попросила, потому что не могла распоряжаться его жизнью.
        Тут Миша чуть сжал ее руку и тихонько спросил:
        - А умирать больно?
        Марина вздрогнула. Она не знала, как ему ответить. Она даже не знала, можно ли отвечать на такие вопросы. Лена не спрашивала ее о смерти.
        - Миша, что ты такое говоришь? Доктор уверен, что...
        - Не надо, - по-взрослому перебил Миша. - Я знаю, что скоро умру. Просто скажи, мне будет больно?
       Она подняла на него глаза. Мальчик вытянулся и ждал ответа. Почему мы постоянно обманываем детей, рассказываем им сказки о том, что никогда не случится? Разве они не заслуживают правды? Особенно ЭТИ дети. Она глубоко вдохнула и спокойным тоном сказала:
         - Умереть - это как уснуть. Ты закроешь глаза и...
        У нее перед глазами пронеслась та последняя ночь, в которую не стало Леночки. Как она мучилась от этих страшных болей и как, потеряв связь с реальностью, затихла на рассвете. Боль наконец отпустила ее.
         - Тебе больше никогда не будет больно.
        - А ты будешь со мной, когда я буду умирать? - Миша улыбнулся и заглянул в глаза этой чужой женщине, которая заботилась о нем как о родном. - Можно я буду думать, что ты моя мама? Чтобы мне не было так страшно...
        Марина почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. И где-то внутри в нерешительности замерло сердце - биться дальше или не стоит? В нежных Мишиных глазах застыл немой вопрос. Марина отвернулась, чтобы малыш не заметил струящихся по щекам слез. Не поворачиваясь, она торопливо обтерла лицо руками и кивнула.
        - Конечно, Мишенька. Я никуда не уйду, никуда.
        Мальчик соскользнул с подоконника. Тонкие ручки обхватили Марину за талию:
        - Пойдем спать, а то тебя станут ругать.

25 августа, суббота

        Марина не спала уже три ночи. Состояние Миши ухудшилось. Химия не помогала. Поездку в парк пришлось отложить. На сколько? Она уже не думала категориями будущего. Только «сегодня» и «сейчас», а «завтра» и «в следующий раз» могли и не наступить.
        Каждые полчаса Миша звал ее к себе. Чтобы быть всегда рядом, она прихватила из дома термос с борщом, раскладушку, шерстяной плед и на время переехала в больницу .
        На работе пришлось взять отпуск за свой счет. Когда она объявила об этом главврачу, он хмыкнул и поглядел на нее с жалостью, к которой примешивалось неуловимое осуждение. С некоторых пор все в ее окружении смотрели на нее только так и немного сторонились общения, будто боялись заразиться бедой.
        Глаза слипались, ровное дыхание Миши убаюкивало Марину лучше снотворного. Она лежала рядом с ним, глядя пустыми глазами в белый потолок и молилась о том, чтобы ребенок прожил еще один день. Нет более жалкого для науки зрелища, чем врач, который просит Бога о чуде для умирающего ребенка.
        - Сколько еще? Месяц? А может, у него осталась всего неделя? - думала она. - И что потом, когда Миша... когда он уйдет... Я ведь даже не имею права на горе. Придут люди и без лишних расшаркиваний заберут его у меня. Неловкое молчание коллег, извиняющиеся сочувственные кивки, отведенные взгляды... - все, что мне останется.
        Холодный свет ламп полоснул по векам - Марина приподнялась на локтях. В дверях бокса стоял Олег. В своем дорогом синем костюме и с портфелем. Марина не удивилась – Олег обладал феноменальной способностью проникать на огороженные территории, закрытые мероприятия и военные объекты. Впрочем, как он попал ночью в отделение химиотерапии, было понятно и без чудес: сегодня в ночь работала дежурная медсестра Ольга Николаевна, Оленька, как называл ее муж, - она и посодействовала.
         Олег шагнул в палату и заговорил громко и развязно:
         - Я пришел, чтобы забрать тебя домой. Ты - моя жена и должна быть со мной!
         Из-под одеяла показалась худая бледная ручонка - Миша заворочался во сне.
         Марина вскочила и босая подбежала к мужу.
        - Олежек, тише. Тише, прошу тебя. Мишенька только уснул, - она бросила на мужа умоляющий взгляд и сжала его сухую твердую руку. - Пойдем!
         Марина быстро нажала на выключатель и вывела мужа в коридор. Олег резко выдернул руку:
         - Мишенька то, Мишенька се... ты его еще не усыновила? Ты три дня не ночевала дома. Посмотри в зеркало, на тебе лица нет.
         В процедурной скрипнула дверь. Ольга Николаевна как бы невзначай выглянула в коридор и неуклюже разыграла удивление. Мужу Марины она симпатизировала с первого дня, как только сюда госпитализировали Леночку, а теперь открыто выражала ему сочувствие по поводу неадекватного поведения жены.
        Марине было все равно, подслушивают их или нет. Она бы даже не очень сильно расстроилась, если бы Олег скрылся за дверью сестринской вместе с Ольгой Николаевной.
         - Олежек, пойми, я не могу уйти, - громко зашептала она. - Не могу. Кроме меня, у него нет никого...
         - А у меня? Разве у меня есть кто-то? - закричал он, а потом, понизив голос, добавил: - Была Леночка... Ты еще помнишь о ней? Она была нашим ребенком. Она, а не... - муж бросил злой взгляд на дверь бокса.
         - Господи, Олег, что ты говоришь?! - Марина обхватила свое лицо руками.
        От недосыпа кружилась голова, в глазах была такая сильная боль, будто кто-то насыпал в них колотое стекло.
        Ольга Николаевна почуяла запах крови. Вооружившись какими-то бумагами, она деловито направилась на пост, не забывая покачивать обтянутыми коротеньким халатом бедрами. Проходя мимо Марины и Олега, она как бы случайно замешкалась:
        - Мариночка, и правда, ну что ты все сидишь здесь? Сходила бы проветрилась с супругом, - она многозначительно подняла брови и улыбнулась Марининому мужу. - Ночь-то какая теплая, небо в звездах... Последние летние деньки стоят. А завтра опять к Мишке под бок.
        От Ольгиных советов Марину передернуло, захотелось сунуть ее головой под ледяную воду, чтобы отрезвить от постоянных гадких мыслей о чужих мужьях.
         - Ольга Николаевна! У нас важный разговор… Семейный, - подчеркнула она.
         Медсестра возмущенно хмыкнула:
        - Тоже мне героиня. Заперла себя в палате с чужим ребенком. Какой смысл торчать тут целыми днями - он все равно умрет.
       Марина вздрогнула. Она бросила короткий взгляд в темное окно бокса. Мальчик, распластавшись, лежал на кровати в пижамке и без одного носка.
         С заметным усилием она отстранилась от стены - разговоры на повышенных тонах могли разбудить ребенка. Губы ее искривились - но слез не было. Выплакала все после того разговора о смерти. «Есть такая армянская пословица: одна кукушка весны не делает, - сказала ей приятельница, - ты растрачиваешь душу попусту, болезнь не остановить». А в чем они - и Олег, и Ольга, и другие, - собственно, были не правы? И сейчас она должна быть со своим мужем, чтобы вместе справиться с потерей их дочери, чтобы учиться жить заново. «В горести и радости» – такие слова были в клятве, которую они давали когда-то перед алтарем. Иногда ей казалось, что муж вполне бы прожил и без детей. Делить жену, ее внимание и любовь даже с родным ребенком для него было мучительно. А тут чужой найденыш…
         Глаза ее стали холодными и ясными. Она обернулась к мужу и сухо сказала:
        - Олег, ты можешь слушать вот таких... Можешь меня ненавидеть - имеешь право. Но я не брошу этого мальчика.
         - Как знаешь! - бросил Олег, смерив Марину презрительным взглядом.
         Коридор опустел. Где-то на лестнице был слышен стук его удаляющихся шагов.
        - В холодильнике осталось немного рагу, - подумала она. - На вечер хватит. А завтра, пока Миша будет на процедурах, смотаюсь - приготовлю жаркое. Теперь главное - не заболеть.
        Она потуже затянула пояс халата и запрятала ладони в рукава. Все тело пробирал озноб, и было больно глотать. Марина потрогала горло, оно казалось немного опухшим. Если заболеет - придется уйти домой. Рядом с этими детками не может быть никакой инфекции.

30 августа, четверг

        Простуда победила. И Марине пришлось вернуться домой. Увидев ее брошенную в прихожей сумку, муж хмыкнул и, хлопнув дверью, заперся в кабинете. Поведение жены он не считал чудачеством, как другие, а называл - открыто и резко - предательством. Пить после смерти дочери он не начал - служба требовала, чтобы он всегда был трезв и начищен. Нашлась другая отдушина - с некоторых пор вечера он проводил с друзьями, возвращался домой в развязном настроении и пропахший дешевыми женским духами.
         Марина чувствовала, что теряет его, но думать об этом совершенно не было ни сил, ни желания. Потом, все потом, говорила себе она, сначала Миша.
         Массированная атака на вирус продолжалась четыре дня. До утреннего обхода врачей, после дневного сна и вечером она звонила в отделение, чтобы удостовериться - с ним все в порядке. Аппетит не возвращался уже несколько месяцев, но есть было необходимо. Крепкий кофе, два яйца вкрутую, несколько ломтиков сыра с джемом стали одной из механических привычек для поддержания организма. Ела ли она что-то еще в течение дня? Возможно. Она не помнила.
        Было около часа дня. Сквозь шум льющейся в раковину воды прорвался звонок. Марина выскочила из ванной, обтерла руки о подол халата и схватила телефон. Но трубка выскользнула из влажных пальцев на ковер.
         - Марина Николаевна, это Катя.
         Марина пошатнулась. Пальцы похолодели:
         - Что-то с Мишей?
         В трубке молчали.
        - Катя, что с Мишей? - в ее голосе было столько отчаяния, что Катя даже немного испугалась. Прижав трубку к губам, она прошептала:
        - Ему хуже. Брали пункции костного мозга... Он сегодня два раза терял сознание. А когда приходил в себя, вас звал. Мне сказали, что вы еще болеете, и не разрешили звонить. Я не знала, можно ли вас беспокоить.
          - Я еду. Катя, скажи ему, я буду через полчаса. Посиди с ним, я тебя прошу.
         Марина приняла тройную дозу витамина С и выдернула из розетки шнур от работающей стиральной машины.
         Спустя 20 минут после звонка она вбежала в отделение, попутно накидывая больничный халат. В лицо пахнуло лекарствами и мытыми полами. Только что начался тихий час - родители развели детей по палатам. Сестры пили чай и, конечно, в сотый раз обсуждали новую молодую жену главного врача. Марина не хотела, чтобы ее сразу заметили. Но у Мишиной палаты она вдруг остановилась. Надо было перевести дух.
          Катя сидела на стуле возле кровати и читала книжку о путешествии Нильса. Это была одна из тех красочных книг, которые она, Марина, купила Мише сразу после знакомства. Пухлая, в твердой обложке и с хорошими иллюстрациями. Миша обожал слушать про полеты Нильса, говорящих гусей и всякие невероятные приключения - за свою жизнь он не встречал волшебства большего, чем увеличительное стекло в лупе, в которое можно рассматривать разных букашек.
         Был полдень, солнце плавилось на подоконнике, смешиваясь с тяжелым воздухом в палате. В жарких лучах тонкие страницы книжки казались отлитыми из золота. Склонившаяся над книжкой Катя заслоняла лицо Миши.
        - Приве-е-ет! - улыбнулась Марина, заглянув за спину медсестры. - Нильс уже спас город?
        - Тетя Марина! - радостно выдохнул Миша. Но вместо того чтобы выбраться из-под одеяла и обнять ее, как прежде, он лишь немного приподнялся на подушке.- Почему ты так долго не приезжала?
       - У меня была высокая температура. Я лежала дома под тремя одеялами и пила молоко с медом. Ужасная гадость, - Марина скорчила смешную рожицу.
        - Теперь ты тоже умрешь?
       - Не-е-ет, что ты! - со смехом отмахнулась Марина. Но почти тут же осеклась, ее жизнерадостный тон вряд ли был уместен в палате умирающего.
        За те дни, что она не видела Мишу, он еще больше осунулся, кожа приобрела мертвенный оттенок, а глаза стали огромными. Но самое страшное - на его нежном личике появилась маска спокойствия. Марина уже видела это раньше и...
         Смутившись, она приняла книжку у Кати и продолжила чтение.

1 сентября, суббота

         Марина вошла в бокс с букетом больших лиловых астр, наполнив помещение цветочной свежестью и легким запахом духов. Она бросила осторожный взгляд на кровать - Миша лежал с плотно закрытыми глазами, опутанный проводами капельниц. Его впалая грудь изредка поднималась под одеялом.
         - Ой, Мишка, на улице все белым-бело от бантов и фартуков, - как можно веселее сказала Марина, стараясь не смотреть на его лысую голову. Без волос она стала белой и казалась совсем маленькой. - Как ты?
        - Болит, - негромко отозвался Миша и, подумав, прибавил: - Кончилось лето. Теперь не погуляем.
          Марина подсела к нему на постель и просунула руку за спину.
         - Ты поправишься. Обязательно. Снова будет лето. И мы с тобой сядем в большой белый лайнер. У тебя будет самое лучшее место – у маленького круглого окошка, - женщина прижалась виском к тонкой кожице его головы. - Самолет поднимется высоко-высоко. И ты увидишь, как рядом проплывают облака - белые и мокрые. А внизу под нами будут заснеженные вершины могучих гор.
        Марина любила путешествовать и бережно хранила в памяти воспоминания: картинки, запахи, звуки музыки и ветра. В мечтах она представляла, как поделится ими с маленьким человечком, чтобы наполнить его мир удивлением и красотой.
          В комнате было тихо, но по тому, как он сжимал ее руку, Марина чувствовала – он здесь, с ней. Иногда его бледненькое личико озарялось улыбкой - вымученной и слабой. Но все же он еще мог радоваться.
          - А куда мы полетим?
          Мальчик открыл глаза. Впервые за четыре дня у него был ясный открытый взгляд здорового и счастливого ребенка.
        Марина вздрогнула: «Только не сейчас». Как врач, она хорошо знала, что внезапное улучшение самочувствия у тяжелобольных - плохой знак, будто смерть милостиво позволяет своей жертве в последний раз взглянуть на мир широко распахнутыми глазами. К сожалению, почти все они видят одно и то же: стены больничной палаты и небо сквозь тусклое оконное стекло.
         - Мы? - выдохнув, переспросила Марина и зачем-то встала. Мгновения хватило, чтобы взять себя в руки. И хотя слезы одна за другой катились по щекам, она, сглотнув ком, ответила:
         - В Испанию поедем. Это богатая южная страна. Представь себе яркий многоцветный платок цыганки - и это будет Испания.
         Слезы заливали глаза, но она продолжала рассказывать:
        - Мы найдем себе большой дом с деревянной, залитой солнцем верандой за скользящими дверьми и видом на апельсиновую рощу...
          - Мама... а мне можно будет завести щенка?
        - Что? Мама? - Марина закрыла двумя руками рот, чтобы не вскрикнуть. В смятении она сдернула со стула развешанные маечки и штаны Миши и начала машинально их складывать в стопку на кровати.
         - Да, сынок, конечно, можно. Какого ты хочешь щенка? Маленького или большого?
         - Я люблю тебя, мама.
         - А? - она повернулась и посмотрела на его лицо.
         Миша молчал. Взгляд остановился. Лишь слабая улыбка, как бабочка, замерла на губах. Вещи выпали из марининых рук на пол.
          - Миша! Мишенька! - она в отчаянии теребила его руку. - Ты слышишь?
         Прозрачные тоненькие пальчики легко разжались, из ладошки на простыню соскользнула латунная фигурка собачки, которую ему подарила Леночка.
           - Я тоже люблю тебя, сыночек. Пусть ангелы будут к тебе добры!

          Чтобы узнать, сколько у больного ребенка осталось раковых клеток, у него берут пункцию костного мозга. Его кладут на кушетку и протыкают иглой косточку на груди. Матерей в процедурную не пускают. Их удел - стоять за дверью и слушать. Слушать. Истошный. Крик. Своего. Ребенка. В этот момент любая из них готова лечь вместо него, и пусть колют-протыкают, пока чертова игла не затупится. Только бы он не кричал. Вы все еще считаете свои беды значимыми?
                                                                                                                                  © Т.Бадалова
НАЧАЛО                                                                                                                                        ВОЗВРАТ