Только миг...

      - Александр, - нарочито официально окликнула я прошмыгнувшего на кухню сына, - ты чемодан уложил? А потом скороговоркой, не отрываясь от гладильной доски, продолжала его напутствовать: «И не забудь ракетку… Да, носки в боковом кармане сумки… Все новые… Прилетишь - позвони».
      - Ма, зачем ракетку? На научную конференцию лечу, не до развлечений, - жуя на ходу бутерброд, отвечал Сашка.
      - Ничего-то ты не понимаешь. Не сутками же в зале заседаний торчать. Еще и культурная программа должна быть. Бери, пригодится…
      Мой сын, моя гордость, единственный близкий мне человек собирался на первую в своей жизни серьезную научную конференцию, «тусовку», как он, смеясь, обмолвился.
      Тусовку, так тусовку. В нашей молодости это по-другому называлось. Я вспомнила свое первое научное выступление в Подмосковной Дубне. Как быстро летит время. От той небрежно причесанной аспиранточки, которая кроме науки ничего вокруг себя не видела, до нынешнего доцента, образованной, ухоженной женщины расстояние в целую жизнь. И пролетела та жизнь мгновенно. Да, воистину, «миг, ослепительный миг…»
      Я старательно разглаживала твердый воротничок Сашиной рубашки, когда в дверь позвонили. Властно, настойчиво.
      «Кого-то это к нам занесло. Так не вовремя», - подумала я с глухим раздражением.
      - Саш, не слышишь? Звонят. Открой дверь…
      Как-то бочком, но твердо ступая по чисто вымытому полу нашей огромной квартиры, в дверь вошла, сразу же захлопнув ее за собой, еще довольно молодая, но какая-то полинявшая, поблекшая женщина. На бледном, почти фарфоровом лице читались напор и решительность.
     - Вы Петрова Антонина Ивановна? - с вызовом и неприкрытой неприязнью проговорила она.
      - Да, а что случилось, - волнуясь и предчувствуя недоброе, проговорила я. - Чем могу быть полезной?
       - Полезной? - усмехнулась незваная гостья.- Полезной вы уже ничем быть не можете. Хотя, почему же?.. Некоторую пользу из нашего прошлого знакомства можно извлечь и сейчас.
       - Позвольте, в чем дело? Объясните… Кто вы?.. Что вам нужно?
       - А вот давай пройдем в комнату, тогда все и узнаешь.
     Это обращение на «ты» мне совсем не понравилось, даже поблекшее, худое лицо визитерши было менее неприятно, чем это ее свойское ко мне обращение.
       Я, нехотя, проводила странную женщину на кухню. Пускать в комнату, усаживать в кресло эту бледную моль не хотелось.
      - Садитесь… Говорите, чем обязана?
     - Да всем и обязана, - неумело скрываемое раздражение моей гостьи вырвалось, наконец, наружу. - Ты мне всем обязана! Домом этим, обстановкой, сыном-красавцем. Куда он, кстати, делся? Дверь-то он мне открывал?
      Я в ужасе опустилась на стул. Неужели призрак прошлого все же настиг меня. Рано, видно, расслабилась. Давно я уже перестала вздрагивать от случайных звонков в дверь. Меня не пугали ни поздние телефонные звонки - мало ли полуночников могли ошибиться номером - ни непрошеные визитеры. И вот моя беспечность обернулась дрожью в ногах, холодным потом, сдавленным, хриплым голосом и ожиданием чего-то страшного.
      - Кто вы? Что вам, наконец, нужно?
      Мои страхи материализовалась. Эта женщина, эта отрыжка прошлого настигла меня в один из самых счастливых периодов моей отнюдь не легкой жизни…
      ...Тогда, почти 25 лет назад, такой же настойчивый звонок в дверь разбудил нас с мужем среди ночи. Хотя, разбудил, это слишком громко сказано. Я не спала. Нормально я перестала спать уже почти целый год. С того страшного дня, когда, меня, молодую, подающую надежду аспирантку, прямо с заседания кафедры увезла в больницу так поздно приехавшая скорая. Скорая опоздала на целую жизнь. На жизнь моего неродившегося ребенка. В больнице, совсем потерянная, измученная уколами, переливанием крови, антибиотиками, я провалялась больше месяца. Внематочная беременность чуть было не закончилась смертью. Но, выжив тогда, я навсегда потеряла надежду стать матерью.
      Когда тот ночной звонок повторился, я, запахнувшись в теплый махровый халат, на цыпочках, чтобы не разбудить мужа, тихо подошла к двери.
       - Кто там?
      В ответ - тишина. Я негромко повторила вопрос и услышала чьи-то легкие осторожные шаги, быстро удаляющиеся от двери, открыть которую так и не решилась.
      Из спальни, зевая и потягиваясь, в стоптанных тапочках без задников прошлепал муж.
      - Ты чего бродишь по квартире, как приведение?
      - Да звонил кто-то. И ушел. Только шажочки слышны были, какие-то детские…
     - Ну, опять тебе мерещиться бог весть что… Ушел, так ушел... Пойдем, может быть, уснешь.
      Мы вернулись в спальню. Муж быстро засопел, а я все прислушивалась к обступившей меня тишине: неясные звуки, таинственные шорохи, легкое движение воздуха - все вызывало во мне тревогу и беспокойство. Мне казалось, что за дверью кто-то вздыхает, всхлипывает, копошится.
      Часа через полтора, не вытерпев, я растолкала мужа и вышла вместе с ним в коридор. За дверью квартиры кто-то тихонько скулил. В глазок ничего видно не было, и мы распахнули дверь. Возле порога лежал маленький, небрежно свернутый кулек, из которого выглядывала красная сморщенная рожица грудного ребенка.
      - Аист принес, - мрачно пошутил муж. - Что делать будем?
      Я металась по квартире, не зная, что предпринять.
      - Валер, звони в милицию, в скорую… Поторапливайся, он же синеет…
    Муж, окончательно проснувшись, побледнел, и, испугавшись чего-то, ринулся к телефону. Милиция приехала быстро. Медики, как всегда, запаздывали. Неумелыми, непослушными руками я пыталась завернуть ребенка в чистую простыню и легкое байковое одеяло. Младенец мужского пола тихо попискивал, как котенок.
      - Что же вы, мамочка, ребенка до такого состояния довели? - слегка нетрезвая фельдшерица, икая и пришептывая, пыталась учить меня уму разуму. - Во что это он у вас завернут?
      Однако присутствие милиционера быстро отрезвило развязную медичку.
      - Собирайтесь, мамочка… Вы с нами в больницу?
      Дальнейшее я помнила плохо: милицейские протоколы, медицинские справки, копии документов, вереница лиц и событий, притихший, испуганный муж…
      Когда я сообщила ему, что твердо решила оформить опекунство над ребенком, а потом и усыновить его, тот только недоуменно посмотрел на меня и покрутил у виска пальцем.
      - Ты с ума сошла?.. Кто знает, что у него за родители. Может, алкаши какие-нибудь или того хуже, наркоманы…
      Но мой мальчик после всех медицинских процедур и манипуляций, завернутый в чистые больничные пеленки, выглядел сущим ангелом, правда, крикливым до одури. Ребенок был недоношенным, но здоровеньким, и постоянно голодным. Качественных молочных смесей тогда не было. Подыскать какую-нибудь молочную маму, чтобы молока хватило на ее ребенка и моего найденыша, надежды никакой. Перевелись в 20 веке молочные мамочки!
      Однако недели шли за неделями, и малыш подрастал. Моя многочисленная родня, тетки и двоюродные сестры, как могли, помогали по хозяйству. Мама почти каждый день приезжала к нам с полными сумками продуктов и кульками-кастрюльками. Она кормила моего Сашеньку, купала-пеленала, баловала. Муж к ребенку не подходил.
      Из супружеской спальни я перебралась в маленькую комнату, раньше служившую кабинетом мужа, и устроила там милую детскую. За заботами о сыне, работой над диссертацией, командировками в Дубну время летело незаметно. Оглянуться по сторонам, рассмотреть свою новую жизнь в подробностях, задуматься над будущим не было, казалось, ни сил, ни возможности.
      Как знать, может, пойми я тогда все с самого начала, и отношения мужа и сына сложились бы иначе. Да и наши взаимоотношения с Валерой были бы совсем иными…
      Однажды вечером, когда мой мальчик уже спал, а я корпела над очередной научной статьей, в нашу с Сашенькой «светелку» заглянул муж.
      - Послушай, Тонь, помнишь Милку из 126 квартиры. Ну, девчонку такую, сопливую. Я с ней еще математикой одно время занимался. Она без родителей жила, с бабушкой. Представляешь, сбежала из дома почти год назад, завербовалась куда-то, бабка чуть с ума не сошла. Ведь соплячке еще и шестнадцати нет. Недавно объявилась, вернее, письмо прислала. Так бабулька его теперь всем показывает, радуется, что внучка нашлась…
      Я удивленно посмотрела на мужа. Странные эти мужчины, о нашем мальчике мой благоверный лишний раз и не вспомнит, а тут о какой-то девчонке из соседней квартиры заговорил…
      - Ну, поздравь соседку при встрече, - отмахнулась я от мужа, - может, вернется девочка домой, опять будет с кем математикой заняться… А то ты на своей кафедре, среди ваших мужиков, совсем одичал…
      Соседская девчонка не вернулась, писала домой длинные письма, иногда передавала приветы своему репетитору, то есть моему мужу. В те дни, когда супруг случайно встречался с Милкиной бабушкой и выслушивал от нее новости о беглянке, он возвращался домой притихший и какой-то смурной. Запирался в своей комнате, слушал музыку, работал над диссертацией…
      Время неслось стремительно, мы с мужем защитились, много и успешно работали. Мой благоверный все дальше отстранялся от меня и сына. Казалось, само присутствие Сашеньки было ему неприятно, тревожило и беспокоило его. Он никогда не оставался с ним наедине, никогда не целовал, не ласкал малыша. Отправить мужа гулять с ребенком стоило большого труда. Меня это настораживало, вызывало странные ощущения, пугало.
      И все чаще слышала я от родных и знакомых, что сын удивительно похож на Валеру: «Ты посмотри, - не уставала повторять мама, - ну, вылитый Валерий. Никогда не поверишь, что подкидыш». А меня сходство мужа с Сашенькой и его странное поведение наводили на неприятные, страшные мысли. Я гнала их, но какие-то детали, слова и поступки Валеры все чаще и чаще заставляли меня возвращаться в ту ночь, когда мы нашли Сашеньку на пороге нашего дома. Тот испуг мужа, его нежелание усыновлять малыша, странное поведение после встреч с соседкой, а главное - его отстраненность от сына, пугающее, ненормальное равнодушие к ребенку тревожили меня больше всего. Это было даже не равнодушие, а какой-то испуг, ступор. Казалось, муж боится этого маленького человечка, боится его объятий, поцелуев, плача. Боится самой памяти о той страшной ночи... Что это было, я долго не могла понять…
      Несколько лет после защиты диссертации муж проработал за границей: его, как лучшего специалиста в своей области пригласили в Америку. Наверное, это были самые благополучные дни нашей жизни. Тогда мы смогли поменять квартиру - переехали в один из престижнейших районов Москвы. Моя роскошная «Ауди» мирно покоилась в обустроенном теплом гараже. Мне уже не нужно было тащиться через всю Москву на метро и автобусе, чтобы отвезти Сашку на теннис или в бассейн. Парень рос спортивным, уверенным в себе человеком. А знание двух языков не мешало ему постоять за себя, а при случае размять кулаки и мышцы.
      Муж изредка приезжал к нам из-за границы, с Сашкой почти не общался. А тот вымахал в высокого красивого парня, встречался с друзьями, влюблялся в девушек, успешно окончил Университет. На защиту его диплома приехал муж, по-европейски подтянутый, загоревший. Он привез Сашке в подарок роскошный ноутбук, последнюю модель. Наверное, впервые за много лет отец и сын обнялись и поцеловались. Искренно, тепло, трепетно… Я была счастлива…
      Но, оказывается, счастье не может длиться долго. Это короткий, почти неосязаемый миг… Жизнь обязательно «выкинет» какую-нибудь злую шутку, посмеется над тобой, поглумится…
      ...Валерий болел долго и тяжело. Врожденный порок сердца тяжелыми приступами начал давать о себе знать после сорока, еще в Америке. Говорят, сорок лет для мужчины - опасный рубеж. Для моего мужа он стал началом конца. Десять лет длилась не прекращающаяся борьба за жизнь мужа. Защиту Сашкиного диплома и пятидесятилетие Валерия мы отмечали почти в один день. А спустя пару месяцев муж скончался в одной из лучших клиник Москвы. Умирая, он произнес одну единственную, короткую фразу: «Прости меня».
      И вот только теперь я, наконец, поняла, за что он просил у меня прощение…
      - Ну, и где он, куда ты дела моего сына? - слегка запнувшись на слове «моего», грубо, с вызовом произнесла Милка.
      А это была именно она, маленькая девчонка из 126 квартиры, которая превратилась теперь в бледную, серую, почти незаметную моль. Она выглядела гораздо старше своих лет… Что пережила та девочка за почти четверть века, что превратило ее в иссохшее, почти бестелесное существо, одному богу известно… Мне не было страшно ни за Сашку, ни за себя, мне было грустно…
      - Зови сына, я хочу его видеть, - почти плача, сдавленным шепотом проговорила незваная гостья.
      - Зачем он тебе? - тихо и спокойно ответила я. - И что же ты раньше не объявлялась?
      - Простите, - как-то совсем по-детски, и снова перейдя на «вы», произнесла Милка, - я очень хочу его увидеть.
      - Погоди, подумать надо… Чай будешь? Китайский, с жасмином.
      Я машинально ставила на стол чашки, заваривала в красивый пузатый чайник настоящий китайский чай, привезенный из последней командировки.
      Милка сидела безучастная, горестно подперев щеку маленьким, изящным кулачком с обгрызанными, как у ребенка ногтями.
      - У меня бабушка умерла… Я приехала наследство оформить. Квартиру и книжку сберегательную… А как увидела Сашу, сердце так и упало…
      Вся напускная Милкина бравада, агрессия и напряженность куда-то улетучились. Передо мной сидела молодая еще, но очень худая, со следами былой красоты, поблекшая женщина.
      - Коньяк в чай добавить?
      - Не откажусь…
      Я достала початую бутылку «Наполеона» и плеснула в легкие, тонкого фарфора чашки.
      Милка, по-видимому, о чем-то хотела меня спросить, и, мучительно, маленькими глотками прихлебывая горячий чай, оглядывалась на кухонную дверь. Потом, наконец, решилась:
      - А Валерий Петрович давно умер?
      - В январе семь лет будет…
      - Я любила его… очень… Как отца… А он…
      - Что он? Совратил тебя? Изнасиловал?
      - Нет, как-то все само собой получилось. Потом он стал избегать меня, перестал к нам приходить… А я тогда даже не поняла, что забеременела. Совсем соплячка была. Всего-то пятнадцать…
      Мы молча пили чай.
      - Давай помянем его, - я потянулась за рюмками, - плесни коньяку.
      Милка привычным, почти изящным движением поровну разлила остатки коньяка.
      - Помянем…
      Мы выпили, не чокаясь... Помолчали…
      - Что делать будем? Что Сашке скажем? - страх все же стал потихоньку проникать внутрь меня, заставляя думать. - Он же не знает, что подкидыш… Мы ведь давно переехали в эту квартиру и ни с кем из прошлой жизни не встречались, никто не знал, где мы, и что с нами… А ты, ты-то как узнала, где мы живем?
      - Сердце, наверное, подсказало, - впервые улыбнулась Милка. А потом, глотая слезы, добавила, - ничего Саше говорить не надо. Зачем его тревожить… Вы - мать… Валерий Петрович - отец… Так будет правильнее… А знаете, - вздохнув, продолжала потихоньку оттаивать Милка, - я ведь шла к вам скандалить. Думала, это все мне должно принадлежать: и сын, и квартира, и все-все… А увидела вас, Сашу счастливого, когда он мне дверь открывал, и вся решимость потихоньку улетучиваться начала… Какая же я дура. Свою жизнь загубила, и его жизнь загубить собиралась… Я ведь пила очень… Скиталась… Ни Валерия Петровича забыть не могла, ни ту ночь, когда под вашей дверью малыша оставила.
      Мы еще долго, как заговорщицы шептались с Милкой на кухне. Раздался телефонный звонок. Веселым голосом Сашка договаривался с кем-то из коллег о встрече:
      - И ракетку не забудь, не все же нам в конференцзале сидеть, - повторил мои слова сын, - пригодится.
      - Ты приходи к нам, Мила, звони. Я, правда, буду тебе рада. Ты работаешь? Хочешь, я тебя к нам в институт устрою. У тебя есть какая-нибудь специальность?
      - Специальность? - невесело усмехнулась Милка. - «Круглое кати, плоское тащи». Вот и вся моя специальность… Профукала я свою жизнь, профукала…
      - Ничего, ты у нас еще молодая… Придумаем что-нибудь… Замуж тебя выдадим… Родишь…
      Я запнулась.
      - А что, - вдруг встрепенулась Милка, - и рожу. Мне всего-то сорок… Вся жизнь впереди…

                                                                             * * *

      …Месяц назад мы забирали Милку из роддома. Она родила здорового, что в ее годы большая редкость, горластого мальчугана. Милкин муж, с простым русским именем Иван, передав Сашке огромный букет роз, еле-еле умещавшийся в больших сильных Сашкиных руках, бережно взял из рук акушерки маленький аккуратный сверточек.
      - Ну, что Валерий Иванович, - заглянув внутрь, произнес счастливый отец, домой, с ветерком?
      - Домой, - щурясь от яркого весеннего солнца, радостно проговорила Милка, - конечно, домой.
                                                                                                                  © И.Антипина
ТОЛЬКО МИГ...                                             ГОРЬКИЕ СЛЕЗЫ ЛЮБВИ                                                  ВОЗВРАТ