Тургенев. Дым отечества не сладок

        О немецком Баден-Бадене в России впервые услышали благодаря Екатерине II: в жены своему внуку, будущему императору Александру I, она выбрала баденскую принцессу Луизу. Спустя почти два десятилетия курорт облюбовали царские генералы и офицеры, возвращавшиеся из Парижа после победы над Наполеоном. С них писал Булат Окуджава свое «Батальное полотно»:

                                  Вслед за императором едут генералы, генералы свиты,
                                  Славою увиты, шрамами покрыты, только не убиты.
                                  Следом - дуэлянты, флигель-адъютанты. Блещут эполеты.
                                  Все они красавцы, все они таланты, все они поэты.

       Был в этих славных рядах и герой Отечественной, будущий руководитель Южного общества декабристов Павел Иванович Пестель. Пушкин писал о нем в дневнике: «Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова... Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю». Героя войны, прославившегося бесстрашием во многих битвах, после провала восстания декабристов повесят. Последними его словами будут: «Ужели мы не заслужили лучшей смерти? Кажется, мы никогда не отвращали тела своего ни от пуль, ни от ядер. Можно бы было нас и расстрелять».
        Пестель - первая ласточка. Следом в Баден-Бадене появятся многие друзья и знакомцы Пушкина.
     Прослышав о красотах Шварцвальда и целебных источниках, сюда потянулась аристократия. Центр местной жизни - курортный павильон. Оркестр играл вальсы Штрауса или попурри из «Травиаты», а вальяжная публика, сверкая лорнетами, шествовала к источникам, фланировала по аллеям парка, любовалась изумительными ландшафтами, звенела бокалами в ресторанчиках. Строгие матроны выгуливали дочерей в нарядных платьях, высматривая богатых женихов. За ужином, отдыхающие внимательно изучали местную газету, из которой можно было узнать, кто приехал на курорт. Светские знакомства, курортные романы, огромные состояния, проигранные за один вечер в знаменитом казино...
       В XVIII веке Баден-Баден стал важным городом на карте русской литературы. Современники и друзья Пушкина бежали сюда от беспощадного петербургского климата. «Баден-Баден - это райский уголок» - писал В.А.Жуковский - «побежденный учитель» Александра Сергеевича. Здесь 4 марта 1852 года Василий Андреевич узнал о смерти Н.В.Гоголя, но горевал недолго - вскоре и сам умер. Его предали немецкой земле, оставив на могильном камне знаменитые строки поэта:

                                                      Не говори с тоской: их нет!
                                                      А с благодарностию: были!

        Имя своего учителя задолго до его кончины увековечил благодарный Пушкин:

                                                     Его стихов пленительная сладость
                                                     Пройдет веков завистливую даль,
                                                     И, внемля им, вздохнет о славе младость,
                                                     Утешится безмолвная печаль
                                                     И резвая задумается радость.

       В Баден-Бадене на склоне лет поселился лицейский друг Пушкина, блистательный А.М.Горчаков. В свои первые приезды он останавливался в гостинице «Европейский двор». В этом отеле, захватившим выгодное место напротив курортного парка и знаменитого казино, отмечал свои именины И.А.Гончаров, а одним из его гостей был И.С.Тургенев.
       В Баден-Бадене жил еще один друг Пушкина - П.А.Вяземский. Он, вместе с Жуковским, Данзасом и Далем был рядом с Александром Сергеевичем в последние дни его жизни. Пушкин высоко ценил своего остроумного и талантливого друга, часто цитировал его в своих произведениях и даже подсадил поэта к Татьяне Лариной в VII главе «Евгения Онегина». Это о нем писал «наше всё»:

                                               Судьба свои дары явить желала в нем,
                                               В счастливом баловне соединив ошибкой
                                               Богатство, знатный род - с возвышенным умом
                                               И простодушие с язвительной улыбкой.

       Курортный город, дышавший умиротворением и покоем, к Вяземскому был безжалостен: здесь умерли два его близких друга, дочь и внук. Он решил остаться тут до конца своих дней:

                                                   Уж если умереть мне на чужбине,
                                                   Так лучше здесь, в виду родных могил:
                                                   Здесь я нашёл, чем скорбь была доныне,
                                                   Здесь я не раз заочно слёзы лил.

      Баден-Баден непостижимым образом оказался связанным с Пушкиным даже после смерти поэта. Брат вдовы Александра Сергеевича, гусар, сослуживец Лермонтова, Иван Николаевич Гончаров и его первая жена Мария Ивановна лечились на водах. Там они познакомились с кавалергардом П.П.Ланским. Он возвращался на родину раньше, и Иван Николаевич попросил его передать сестре посылку и письмо. Ланской согласился, не подозревая, что роль почтальона обернется крутым поворотом в его судьбе. Увидев Наталью Николаевну, - влюбился. Пройдёт несколько месяцев, и они поженятся...
       Летом 1836 года к отелю «Дармштетер Хоф» подъехал новый постоялец. Нахохленный длинноносый гость, глядя на портье тревожным взглядом, представился: Николай Гоголь. Осмотрев город, пишет матери: «Больных серьезно здесь никого нет. Все приезжают только веселиться. Местоположение города чудесно. Он построен на стене горы и сдавлен со всех сторон горами. Магазины, зала для балов, театр - всё в саду. В комнату здесь никто почти не заходит, но весь день сидят за столиками под деревьями. Горы почти лилового цвета даже изблизи».
       На водах Гоголь встретился со знакомыми по Петербургу дамами: с княжной В.Н.Репниной, В.О.Балабиной дочь которой когда-то была ученицей Николая Васильевича. «Он был очень оживлен, любезен и постоянно смешил нас» - рассказывала княжна Репнина. Николай Васильевич читал дамам главы «Мертвых душ». Те и не подозревали, что сюжет бессмертной поэмы Гоголю подарил Пушкин. А длинный нос писателя баден-баденцы увековечили на фасаде дома, в котором он останавливался. Нос высовывается в щель между занавесками воображаемого окна. Рядом надпись: «Николай Гоголь».
       Лев Николаевич Толстой, повторивший маршрут Гоголя спустя двадцать лет, меньше всего в Баден-Бадене думал о литературе. Азарт молодого офицера, только что вышедшего в отставку, с неодолимой силой влек его в казино. Проиграл всё. По счастью, встретил поэта Якова Полонского (теперь уже почти никто не знает автора «хита» того времени - «Мой костер в тумане светит»). У Полонского свободных денег не было, но Толстого он выручил - одолжил для него у знакомого. Лев Николаевич на ходу черкнул в дневнике: «Полонский добр, мил, но я и не думал о нем, всё бегал в рулетку». Полученные деньги Толстой проиграл немедленно. «Я не мог оторвать его от рулетки, - я боялся, что он всё проиграет, ибо разменял последние деньги...» - это уже Полонский.
       Огорчение и злобу на себя «зеркало русской революции» изливает в дневнике: «Дрянь народ. А больше всего сам дрянь». Следом - новая запись: «Не играл, потому что не на что. Дурно, гадко, и вот уже скоро неделя такой жизни».
       Надежда на спасение: на курорт прибывает И.С.Тургенев. «Он сидел в Бадене, как в омуте... - пишет о Толстом Иван Сергеевич своему другу В.П.Боткину, - Решился немедленно ехать в Россию. Я одобрил его намерение, и так как у меня собственных денег не было - то я обратился к Смирнову (мужу Александры Осиповны), и он дал нужные деньги». Догадливый читатель сообразит чем это закончилось. Вот запись из дневника Толстого:
       «Такой же пошлый день, взял у Тургенева деньги и проиграл. Давно так ничто не грызло меня».
       «Подвиги» Толстого меркнут на фоне игорных безумств Достоевского. Впервые он «отличился» в 1863-м, приехав в Баден-Баден с Полиной Сусловой. Проиграл все свои деньги, следом - наличность подруги. Возвращался сюда несколько раз. Сюжет с рулеткой неизменно повторялся. В последний раз Федор Михайлович появился в Баден-Бадене после женитьбы на Анне Григорьевне Сниткиной. Она вспоминала: «Мои предчувствия оправдались. Вспоминая проведенные в Баден-Бадене пять недель и перечитывая написанное в стенографическом дневнике, я прихожу к убеждению, что это было что-то кошмарное, вполне захватившее в свою власть моего мужа и не выпускавшее его из своих тяжелых цепей». Анна Григорьевна раз за разом писала матери - молила прислать деньги. Иногда приходили гонорары из «Русского вестника». Но каждый перевод немедленно проигрывался. Все ценные вещи, включая обручальное кольцо, были заложены. Долги росли, и квартирная хозяйка стала во всем ограничивать молодоженов, грозила выставить их на улицу.
       «Мне было до глубины души больно видеть, - писала Анна Григорьевна, - как страдал сам Федор Михайлович: он возвращался с рулетки бледный, изможденный, едва держась на ногах, просил у меня денег (он все деньги отдавал мне), уходил и через полчаса возвращался еще более расстроенный, за деньгами, и это до тех пор, пока не проиграет всё, что у нас имеется.
       Когда идти на рулетку было не с чем и неоткуда было достать денег, Федор Михайлович бывал так удручен, что начинал рыдать, становился предо мною на колени, умолял меня простить его за то, что мучает меня своими поступками, приходил в крайнее отчаяние. И мне стоило многих усилий, убеждений, уговоров, чтобы успокоить его, представить наше положение не столь безнадежным, придумать исход, обратить его внимание и мысли на что-либо иное. И как я была довольна и счастлива, когда мне удавалось это сделать, и я уводила его в читальню просматривать газеты или предпринимала продолжительную прогулку, что действовало на мужа всегда благотворно. Много десятков верст исходили мы с мужем по окрестностям Бадена в долгие промежутки между получениями денег».
       Казино не только превращало жизнь Достоевских в кошмар. Оно было и творческой лабораторией писателя. Здесь он наблюдал за людьми, одержимыми рулеткой, изучал характеры и психологию европейцев. Все это вместе с собственным опытом позволило написать роман «Игрок». Книгу эту в курортном городе увековечили вместе с автором: фасад дома на Гернбахской улице, в котором жил писатель, украшает его бюст и раскрытый том с названием на обложке «Игрок».
       В последние годы в Баден-Бадене появилось несколько памятников русским литераторам. Скульптор Леонид Баранов соорудил памятник Достоевскому. Хотел установить его на заднем дворе казино, но местные власти назначили другое место - долину Ротенбахталь. Скульптор А.Н.Бурганов (автор памятника Пушкину и Наталье Гончаровой на Старом Арбате) создал памятник Жуковскому. Наконец, на Лихтентальской аллее красуется бюст Тургенева работы Юрия Орехова. Мы почитаем этих трех титанов нашей литературы, наряду с Пушкиным, Толстым, Чеховым, другими великими, но европейцы долгое время знали лишь одного русского писателя - Ивана Сергеевича Тургенева.
 

                                                                           * * *

       «Мне нечем помянуть моего детства, - вспоминал Тургенев. - Ни одного светлого воспоминания. Матери я боялся, как огня. Меня наказывали за всякий пустяк - одним словом, муштровали, как рекрута. Редкий день проходил без розог...» В этих горьких словах - ключ к пониманию личности, да и всей жизни великого писателя.
       Тургенев родился 28 октября (9 ноября) 1818 года в Орле. Мать будущего писателя, Варвара Николаевна, отличалась тяжелым характером и жестоким нравом. Домашних тиранила, а крепостных и вовсе считала своими рабами - недаром ее прозвали «Салтычихой» по фамилии помещицы, судимой за пытки над крестьянами. Ее портрет, сильно отретушированный сыном, - в хрестоматийном рассказе «Муму». Да, Варвара Николаевна - та самая взбалмошная барыня, которая «уединенно доживала последние годы своей скупой и скучающей старости». Кстати, сюжет писатель не выдумывал, вся эта грустная история произошла на самом деле, а за персонажами стояли реальные люди.
       «День ее, нерадостный и ненастный, давно прошел; но и вечер ее был чернее ночи» - читаем в самом начале рассказа. Это правда. Судьбе Варвары Николаевны не позавидуешь. Мать ее не любила, отец умер прежде, чем она родилась. Отчим, самодур и пьяница, превратил детство девочки в кошмар. Некрасивая широколицая Варвара знала только одиночество, оскорбления, побои и горькие рыдания по ночам. Однажды не выдержала, убежала из дома. Пешком добиралась до Спасского - там жил ее дядя Иван Иванович Лутовинов. Помещик-самодур племянницу принял, но тепла и душевности в жизнь девочки не добавил. Он был одержим одним: как пушкинский скупой рыцарь трясся над своим богатством. А над чем трястись - было: тысячи крепостных, земли в нескольких губерниях, сотни тысяч капитала ассигнациями.
       Варваре Николаевне исполнилось уже двадцать семь, когда дядя внезапно умер. Огромное богатство свалилось ей на голову. Тут же рядом оказался молодой красавец, вышедший в отставку офицер Сергей Николаевич Тургенев. Изощренный обольститель и сердцеед одержал победу мгновенную и легкую. Опьяненная его пламенными любовными клятвами, Варвара Николаевна поддалась иллюзии: она может быть любима и счастлива! Похмелье было горьким: мужа интересовали только ее деньги. Пока она растила трех сыновей - Николая, Ивана и Сергея - Сергей Николаевич продолжал свой победоносный донжуанский путь, покоряя все новые и новые женские сердца. Тут уже заледеневшая душа Варвары Николаевны окончательно и бесповоротно заполонилась мраком. На всех отыгрывалась она, всем мстила за свою изломанную жизнь. Настроение ее часто менялось, вслед за неистовым буйством наступала меланхолия. Изредка впадала в благодушие - одаривала своего немого крепостного Андрея (прототип Герасима в «Муму») дорогими кумачовыми рубашками, экзальтированно изливала на сыновей материнскую любовь и заботу.
       Будущий писатель рос в Спасском-Лутовиново - родовом поместье с парком, большим садом и прудом. В центре усадьбы - двухэтажный дом с библиотекой, театром, оранжереями и винными подвалами. В редкие дни, когда мальчик не был под розгами, он слышал стоны и плачь крепостных, которых по приказу барыни секли на конюшне. С тех детских лет в нем поселилось отвращение к несправедливости, жестокости, тирании. Родом из детства еще одно чувство Тургенева - восторженная любовь к природе, к красотам средней полосы России. Любовь эта, помноженная на литературный дар, прославит Ивана Сергеевича как одного из лучших пейзажистов русской литературы.
       В учёбе он проявлял блестящие способности. Пятнадцатилетним поступил в университет, закончил учебу, когда еще не исполнилось и двадцати. Преподаватели прочили Тургеневу научную карьеру. Он загорелся было этой идеей, но сначала не сложилось, а потом и сам расхотел. Его влекла литература, он начал писать стихи. С робкой надеждой показал первые сочинения профессору П.А.Плетневу, дружившему с Жуковским, Пушкиным, Гоголем. Тот одобрил, напечатал одно из тургеневских стихотворений в «Современнике». Пригласил в свой дом на литературный вечер. Там, среди известных писателей Иван Сергеевич впервые увидел Пушкина. Может быть, тот день и определил его судьбу...
       Мудрый профессор разглядел в юноше дар. Но зорким глазом увидел и другое: робость, нерешительность, склонности к меланхолии и рефлексии. Добавим от себя в этот грустный букет надломленную матерью волю, недостаток мужественности, способность к малодушию. Все это - печальные плоды его детства в Спасском. Вскоре случай сделал эти качества достоянием публики. Окончив петербургский университет, Тургенев решил продолжить образование в Берлине (а заодно и вырваться из невыносимой атмосферы родового гнезда). Получив согласие Варвары Николаевны, отправился пароходом в Любек. Плаванье уже подошло к концу, когда на судне случился пожар. Матросы спешно спускали на воду аварийные шлюпки. Пассажиры-мужчины пытались унять панику, успокаивали жен и детей, усаживали их в шлюпки. Обезумевший от страха Тургенев, кинулся к одному из матросов, вцепился в него, закричал:
      - Не хочу умирать! Спаси меня! Спаси! У меня матушка богатая, она тебе десять тысяч даст, только спаси!
      Матрос оттолкнул его, - молодого, рослого, крепкого, пропуская к шлюпке истово крестившуюся старушку. Капитан тем временем вырулил на мелководье, посадил пароход на мель - теперь можно было безбоязненно прыгать в воду.
       «Крика о помощи ему не забыли во всю долгую, славную его жизнь. Корили в молодости, вспоминали и тогда, когда уж был он знаменитым стариком, перевирая, искажая - показали себя во всей человеческой прелести» - писал Б.К.Зайцев. Сам Тургенев этого случая не скрывал, спокойно сносил насмешки.
       В Берлине Иван Сергеевич с головой ушел в учебу. Зубрил латынь, греческий, читал античную литературу. Но больше всего увлекся Гегелем - тот был тогда очень моден. Каждый день упорной учебы приближал его к будущей заслуженной славе одного из образованнейших людей своего времени. Но и литературу не забывал - писал стихи, размышлял над прозой.
       Между тем, Варвару Николаевну все чаще стали посещать приступы любви к сыну. Она засыпала Ивана Сергеевича письмами, справлялась о здоровье, учёбе, признавалась, что не может дождаться его возвращения. Сын отвечал редко, на материнские чувства не откликался. Он не любил мать, почти не вспоминал о ней. Вообще, постепенно склонялся к жизни отрешенной, уходил в себя. Приятелей имел, но студенческих кружков избегал, обнаруживая «к прогулкам в одиночестве пристрастие».
       А мать все изливала на него свою безответную болезненную любовь: «Так ты изволил гневаться на меня, и пропустил пять почт, не писав. Извольте слушать, первая почта пришла - я вздохнула, вторая - я задумалась очень, третья - меня стали уговаривать, что осень… реки… почта… оттепель. Поверила. Четвертая почта пришла - писем нет! Дядя, испуганный сам, старался меня успокоить… Вот и пятая почта… И текущую неделю я была как истукан: все ночи без сна, дни без пищи. Ночью не лежу, а сижу на постели и придумываю… Ванечка мой умер, его нет на свете… Похудела, пожелтела. А Ванечка изволил гневаться…»
       «Ванечка» смилостивился, приехал в Спасское, но быстро отбыл в путешествие: Австрия, Италия, Швейцария… Европа очаровывала его, он с наслаждением впитывал дух европейского свободолюбия и культуры. Уже тогда он сделал главный для себя вывод: «Только усвоение основных начал общечеловеческой культуры может вывести Россию из того мрака, в который она погружена». В яростном извечном споре западников и славянофилов Тургенев не колеблясь примкнул к западникам.
 

                                                                           * * *

       Большую часть жизни Тургенев провел за границей. Он жаловался, что мрачная российская действительность, беспросветная жизнь крепостных, давление цензуры действовали на него настолько удушающее, что порой на родине он впадал в отчаяние и терял творческий заряд. Большинство его произведений создавались в Европе. Даже самые «русские» «Записки охотника» написаны в Германии и Франции.
       Европу Тургенев любил всей душой. Славянофилы обвиняли его в низкопоклонстве перед заграницей, пеняли ему: утратил русские корни, отрекся от России. Особенно неистовствовал Достоевский. В 1867-м он встретился с Тургеневым в Баден-Бадене. Завязался старый спор. Федор Михайлович посоветовал Ивану Сергеевичу выписать из Парижа телескоп: увидите, мол, из своего «прекрасного далёко», что происходит в неведомой вам России. О том, что было дальше, читаем в письме Достоевского поэту Аполлону Майкову: «…я взял шапку и как-то, совсем без намерения, к слову, высказал, что накопилось в три месяца в душе от немцев: “Знаете ли, какие здесь плуты и мошенники встречаются. Право, черный народ здесь гораздо хуже и бесчестнее нашего, а что глупее, то в этом сомнения нет. Ну вот Вы говорите про цивилизацию; ну что сделала им цивилизация и чем они так очень-то могут перед нами похвастаться!” Он побледнел (буквально ничего, ничего не преувеличиваю!) и сказал мне: “Говоря так, Вы меня лично обижаете. Знайте, что я здесь поселился окончательно, что я сам считаю себя за немца, а не за русского, и горжусь этим!”»
       После этого писатели не разговаривали десять лет. Достоевский прошелся по Тургеневу в «Бесах», довольно неприглядно изобразив его под маской Кармазинова, признающегося: «Я стал немцем и горжусь этим».
       Идейные разногласия двух литературных титанов были непримиримыми. А тут еще ревность Федора Михайловича к европейской славе Тургенева, возмущение: Ивану Сергеевичу, имеющему 2 тысячи крепостных, издатель платит 400 рублей за то же количество страниц, за которое он, вечно нуждающийся, получает всего 100.
       Удивительно, но мягкий, учтивый, незлобивый Тургенев ухитрился перессориться почти со всеми видными литераторами России: с И.А.Гончаровым, Н.А.Некрасовым, Л.Н.Толстым и даже со старым своим другом А.И.Герценом. Иначе было с европейцами. С Флобером, к примеру, его связывали узы близкой дружбы, и долгие годы их отношений не омрачились ни единой размолвкой.
       Во Франции слава Тургенева опережала российскую. Проспер Мериме, выучивший русский из-за благоговения перед Пушкиным, восхвалял автора «Записок охотника» как «острого и тонкого наблюдателя, точного до мелочей», который рисует своих героев как поэт и живописец. Ги де Мопассан называл его своим учителем и восхищался: «...гениальный романист, изъездивший весь свет, знавший всех великих людей своего века, прочитавший всё, что только в силах прочитать человек, и говоривший на всех языках Европы так же свободно, как на своем родном». Гюстав Флобер в переписке обращался к нему: «Мой дорогой великий Тургенев!» Писал: «Давно уже вы являетесь для меня мэтром. Но чем больше я вас изучаю, тем более изумляет меня ваш талант. Меня восхищает страстность и в то же время сдержанность вашей манеры письма, симпатия, с какой вы относитесь к маленьким людям и которая насыщает мыслью пейзаж». Жорж Санд: «Учитель! Мы все должны пройти через Вашу школу».
       Французские классики ценили не только литературный дар Тургенева. Умный, просвещенный, обладатель хороших манер, он был желанным гостем в любой компании. «Это очаровательный колосс, нежный беловолосый великан, он похож на доброго старого духа гор и лесов, на друида и на самого монаха из “Ромео и Джульетты”. Он красив какой-то почтенной красотой» - писали в дневнике братья Гонкуры. Обаянием своей личности, образованностью, Иван Сергеевич изменил само представление о России как о варварской стране.
       Г.Флобер в свое время задумал собирать на ежемесячные обеды лучших писателей того времени. В компанию к Эмилю Золя, Альфонсу Доде и Эдмону Конкуру, конечно, был приглашен Тургенев. Эти дружеские застолья с литературными спорами, обсуждениями новых книг, философскими размышлениями продолжались шесть лет и вошли в историю литературы как «обеды пяти».
       Тургеневская слава была огромной - он первым из беллетристов удостоился звания почетного доктора Оксфордского университета. В Европе Тургенев считали не только величайшим, но и единственным русским писателем - других там почти не знали. Иван Сергеевич добровольно потеснился на троне - освобождал место для Гоголя, Льва Толстого, Островского, Гончарова, Писемского, чье творчество настойчиво пропагандировал на Западе. По сути, он был там культурным послом России. Благодаря Тургеневу, Европа узнала и полюбила русских классиков - от Пушкина до Достоевского, а русский читатель открыл для себя европейских авторов, в первую очередь французов - Э.Золя, Г.Флобера, Г.Мопассана, А.Доде.
       Да, в отличие от Грибоедова, он не мог сказать: «И дым отечества нам сладок и приятен», но вклад Тургенева в копилку отечественной культуры - несметный. Разве это не мера патриотизма? А легендарная русская тургеневская библиотека в Париже?
       Фразу о своем онемечивании он сказал Достоевскому, конечно, в пылу полемики. Все его произведения - русские и о русских, а стихотворение в прозе о «великом и могучем» - своего рода символ веры в Россию, гимн ей.
        Отчизну он любил, но «странною любовью» - издалека.
 

                                                                           * * *

       Оправдывая свое бегство в Европу, Тургенев писал: «Я не мог дышать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел; для этого у меня, вероятно, недоставало надлежащей выдержки, твердости характера. Мне необходимо нужно было удалиться от моего врага за тем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него. В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был - крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил всё, против чего я решился бороться до конца - с чем я поклялся никогда не примиряться…»
       Напасть?! Бороться до конца?! Нет, это, конечно, не про Тургенева. Бойцом он никогда не был. Лишь раз, да и то не намеренно рассердил власть хвалебным некрологом Гоголю. За это посидел недолго во второй Адмиралтейской части и был сослан в собственное имение, где с упоением предался любимому занятию - охоте. Н.Г.Чернышевский и Ф.М.Достоевский посчитали бы такое наказание подарком судьбы. В 1862-м Тургенев попал под подозрение «в сношениях с лондонскими пропагандистами». Сенат признал его невиновным, но, не дожидаясь этого решения, Иван Сергеевич написал верноподданническое письмо императору Александру II. Главный «лондонский пропагандист», А.И.Герцен, откликнулся ядовитой статьей о бывшем друге не называя его имени. В работе Ленина «Памяти Герцена» читаем: «“Колокол” писал о “седовласой Магдалине (мужеского рода), писавшей государю, что она не знает сна, мучась, что государь не знает о постигнувшем ее раскаянии”. И Тургенев сразу узнал себя». Вот и вся «борьба с врагом». Кстати, когда супостат, «изгнавший» Ивана Сергеевича за границу, в 1861 году был повержен, на родину Тургенев не переселился.
       Все разговоры о борьбе, скорее, были дымовой завесой - в Европу Тургенева отчаянно влекла любовь к Полине Виардо - любовь странная, загадочная, трагическая... Впрочем, настоящая, счастливая любовь, о которой он мечтал, не давалась ему никогда. Нерешительность, безвольность, боязнь утратить свободу всякий раз заглушали его любовные порывы. За глаза о нем говорили, как о «застенчивом или стыдливом Дон Жуане, готовом всегда убежать от затеянного им дела». Верный друг Ивана Сергеевича П.В.Анненков писал: «Никто не замечал меланхолического оттенка в жизни Тургенева, а между тем он был несчастным человеком в собственных глазах: ему недоставало женской любви и привязанности, которых он искал с ранних пор... Он страдал сознанием, что не может победить женской души и управлять ею: он мог только измучить ее. Для торжества при столкновениях страсти ему недоставало наглости, безумства, ослепления».
       Облик писателя нередко маячит за его литературными героями. Прототип тургеневского Рудина - М.А.Бакунин, но в Рудине, продолжающем галерею безвольных, слабых, колеблющихся, героев, обреченных на неудачную любовь, мы видим черты самого Тургенева. Яркий пример - роман с любимой сестрой Льва Толстого - Марией. Они познакомились в Спасском-Лутовиново и вскоре Тургенев признался в письме к П.В.Анненкову: «Сестра его одно из привлекательнейших существ, какие мне только удавалось встретить. На старости лет (мне четвертого дня стукнуло 36 лет) - я едва ли не влюбился». Иван Сергеевич увлекся Марией, красиво ухаживал и своих чувств не скрывал. Очень скоро Лев Толстой узнает из письма своего брата Николая: «Маша очарована Тургеневым». Как же не очароваться?! - Иван Сергеевич красноречиво говорит о любви, его красивые серые глаза светятся нежностью... Плененная грёзами, Мария Николаевна уходит от мужа, ждет решительного шага от возлюбленного. Напрасно. Тургенев спешно исчезает из ее жизни, уезжает за границу, пишет своего «Фауста», где в главной героине легко угадывается Толстая, а в сюжете - их отношения, которые в рассказе заканчиваются трагически: «То, что было между нами, промелькнуло мгновенно, как молния, и как молния принесло смерть и гибель...»
       Донжуанский список Тургенева короток. Первая, еще юношеская любовь - молодая княжна Екатерина Шаховская. Исход драматический: наш герой узнает, что избранница - одна из бесчисленных любовниц его отца. Историю эту Тургенев опишет в повести «Первая любовь», переименовав Шаховскую в Зинаиду Засекину.
       Спустя несколько лет - мезальянс. Его героиня - белошвейка Авдотья Иванова. Она родила писателю дочь Пелагею. Мать Ивана Сергеевича еще до родов изгнала «злодейку» из Спасского-Лутовиново. Тургенев снял ей квартирку в Москве, помогал деньгами. Щедрость - устойчивая его черта.
       Следующий роман - с Татьяной Бакуниной, сестрой тургеневского друга революционера Михаила Бакунина. Татьяна, как никто другой, являла собой «тургеневскую девушку», особенно в сердечных делах - любила она упорно и неотступно. Б.К.Зайцев так описывает эту грустную историю: «На прогулках по рощам и в ночной тьме на балконе, после сыгранного в зале Бетховена, при бледных звездах говорилось, разумеется, немало романтических заоблачностей. Вечная любовь, небеса души и многое в подобном роде - вздохи и загадочные взгляды, чувства и некая игра в них, поза, всё перемешивалось и создало туманно-бродящий напиток, опьянявший - но в разной мере - обоих. Тургенева он целиком не захватил. Сердце оставалось прохладным, и он довольно точно изображал себя, когда позже писал Татьяне: ”Я никогда ни одной женщины не любил больше вас - хотя не люблю и вас полной и прочной любовью“». На этом и расстались. Татьяна от горя не находила себе места. Тургенев ее страданиями не мучился.
       Кстати, о «тургеневских девушках». Этот собирательный образ в ХХ веке унаследует Александр Блок. Его отношение к «Прекрасной даме» - возвышение, идеализация, обожествление самой Женственности, романтическая высокая любовь (зачастую платоническая) напоминает представления Ивана Сергеевича о «своих» девушках.
       Была еще одна ненужная победа - над дальней родственницей, молоденькой Ольгой Тургеневой. В этот раз закрались даже мысли о женитьбе, но Иван Сергеевич остался верен себе - выбросил эти «глупости» из головы. А в своей прозе Ольгу оставил - она стала Татьяной в романе «Дым».
       В самом конце жизни Тургенев полюбил актрису Марию Савину, сыгравшую в его пьесе «Месяц в деревне» Верочку. Ей 25, ему 61. На этот раз отверженным оказался Иван Сергеевич: он ждал ответной любви, а Мария соглашалась только на дружбу.
       Вот, собственно, и все, за вычетом нескольких несущественных эпизодов. Но все эти истории - маленькие планеты на далеких орбитах. Центром его любовной вселенной была певица Полина Виардо. Странная закономерность: география творчества Тургенева - преимущественно Европа, география романтических знакомств - исключительно Россия.
 

                                                                           * * *

       В 1843 году светский Петербург жил ожиданием - в Россию приезжала итальянская опера. Бомонд только об этом и говорил. Больше всего судачили о молодой звезде Полине Виардо. Восемнадцатилетней она триумфально дебютировала в Лондоне и в Париже, спев Дездемону в «Отелло» Россини и Верди. По всей Европе гремела ее слава. И не только среди поклонников оперы. Жорж Санд сделала Виардо прототипом главной героини романа «Консуэло». Гейне уверял, что когда она поет, ему грезятся на сцене тропические растения, лианы и пальмы, леопарды, жирафы, «и даже целое стадо слонят».
       О Полине Виардо современники высказывались по-разному, но все сходились в одном: «пленительная уродина», «редкостная дурнушка» начинала петь и… становилась неотразимой. Ее голос очаровывал, завораживал, страстная сценическая манера околдовывала. Дамы в зале, косясь на восторженные лица мужей, ядовито шипели: «сажа да кости» - она и вправду отличалась худобой и черными, как смоль волосами, зачесанными гладко на пробор, с буклями над ушами.
       Гастроли в России Виардо открыла «Севильским цирюльником». После первой же арии зал устроил ей овацию. Восторженная публика неистовствовала. Был на спектакле и Тургенев. «Браво!» - едва ли не громче всех кричал он в восхищении.
       Вскоре ему удалось познакомиться с ней, и этот день, 1 ноября, он всю жизнь будет отмечать как свой главный праздник. Полине его представили как «молодого великорусского помещика, хорошего стрелка, приятного собеседника и плохого стихотворца». Кстати, о стихотворстве. Тургенева больше знают по прозе, но начинал он как поэт. Как раз во время гастролей Виардо он написал стихи, которые, превратившись в романс, покорили всю Россию - «Утро туманное, утро седое...»
       Насмешка судьбы: с прославленной певицей Тургенева познакомил ее муж - директор итальянской оперы Луи Виардо. Он станет для Ивана Сергеевича другом, его жена - пожизненной мучительной неразделенной любовью. Трагизм ситуации описал Б.К.Зайцев: «Он влюблен… она “позволяет себя любить”. Для нее он один из многих, ею восхищавшихся, многих, с кем она вела легкую словесную игру... За Виардо много ухаживали. Ее посещали и люди высокого общественного положения, и артисты, и молодежь. Муж в счет не шел. Луи Виардо безмолвная фигура, “полезное домашнее животное”. С ним, приходилось Тургеневу беседовать уединенно, в кабинете, об охоте, и еще, пожалуй, о рыбной ловле, о земледелии и скотоводстве, пока Полина принимала у себя более видных гостей». Льву Толстому эта любовь виделась болезненной: «Он жалок ужасно. Страдает морально так, как может страдать только человек с его воображением». Болезненность своего чувства Тургенев и сам понимал. Спустя годы, в минуту откровенности признается А.А.Фету: блаженствует лишь тогда, когда женщина каблуком наступит ему на шею и вдавит лицо в грязь. Деспотичная мать надломила его волю. Любовь к Виардо обезволит Тургенева окончательно, превратит в раба этой любви.
       А пока на дворе 1843-й. Между выступлениями певица принимает Тургенева у себя (Невский проспект, 54). Полине нравятся его красота, изящество, образованность, ум. Но она предпочитает мужчин не слова, а дела, мужчин, на которых можно опереться, за которыми можно укрыться от жизненных невзгод как за каменной стеной. Тут же - неясно-поэтические туманы, вздохи, томления. Словом - «облако в штанах». Но раз уж он влюблен, пусть любит. Это она Тургеневу позволяет. И он будет следовать за ней 40 лет - всю оставшуюся жизнь. Навсегда останется под властью этой женщины. Ради нее оставит родину, близких, друзей.
       После отъезда Виардо из России, Тургенев вступил с ней в бурную переписку. Через год они вновь встречаются - Полина опять выступает в Петербурге. Ещё через полгода Тургенев отправляется в Куртавнель - там, под Парижем, дом Виардо. Б.К.Зайцев назвал эту поездку «первыми шагами по пересадке нашего писателя на иноземную почву». К недоумению благонравной Европы, начинается жизнь Тургенева в семье Виардо. «На краю чужого гнезда» - так об этом говорил сам Иван Сергеевич. Что до 44-летнего главы семьи, то он уже давно не обращал внимания на «шалости» своей молодой жены. Этот русский писатель был не первым и не последним поклонником, к которому его супруга проявляла благосклонность.
       Через семьдесят лет такая же странная любовь прикуёт Маяковского к Лиле Брик. В этих двух историях одно отличие: Виардо никогда не искала в своих отношениях с Тургеневым выгоды - никаких меркантильных ноток. Во всём остальном - полное сходство.
       Когда чувства Маяковского к Лиле стали угасать - «любовная лодка разбилась о быт» - он через пелену времени с печалью вспомнил схожую судьбу:

                                                              Туман - парикмахер,
                                                              он делает гениев -
                                                              загримировал
                                                              одного
                                                              бородой -
                                                              Добрый вечер, m-r Тургенев.
                                                              Добрый вечер, m-me Виардо...

       Теперь жизнь Тургенева - череда городов и стран. Ему необходимо постоянно быть рядом с возлюбленной. Отправляется за ней в Дрезден, потом в Лондон. Чтобы быть ближе к Полине, селится в Париже, напротив церкви Мадлен (улица Тронше, 1). Дом этот стоит почти в том же виде и сегодня. Если доведётся быть в Париже, стоит прийти сюда чтобы представить, как за этими стенами сидел, писал, любил, тосковал Тургенев. Можно вообразить, как Иван Сергеевич выходил из дверей и, наполненный любовными переживаниями и грустными думами, обходил Мадлен, сворачивал налево на бульвар Капуцинок и меланхолично двигался к Гранд-Опера. Оттуда не спеша брёл в сторону Пале-Рояль и входил в свой любимый сад Тюильри...
       Три зимы прожил он в Париже и три лета в Куртавнеле - здесь он купил дом чтобы быть ближе к Полине. Тут было его Болдино - нигде не писал он так много, как в Куртавнеле, о котором справедливо говорил: «Это колыбель моей славы».
       Вернувшись в Россию, Тургенев с удивлением обнаружил: его дочери уже девятый год! Поглощенный своими сердечными делами, он совсем забыл о девочке. Теперь его душили угрызения совести. Что делать? Иван Сергеевич сел за письмо к Виардо, просил совета. Ответ заполонил сердце писателя тихой радостью - Полина с мужем готовы взять Пелагею к себе, воспитывать вместе со своими детьми, но просят компенсировать расходы. Переименованная в Полину, девочка отправилась во Францию.
       Умирает мать Тургенева. Он избавляется от её власти и от денежной зависимости - теперь Иван Сергеевич богат. На похоронах Варвары Николаевны Тургенева не было. Обращенный внутрь себя взгляд всегда отвлекал его от чужих бед. Тургенев не был на похоронах и отца, и брата, и близкого друга Белинского. С последним вообще вышло нехорошо: обещал проводить уже умиравшего Виссариона Григорьевича в Россию, но даже не попрощался с ним, умчался в Лондон вслед за Виардо, оставив Белинского на попечение П.В.Анненкова. Совесть, всё-таки, грызла его - до конца жизни Тургенев держал на своем столе портрет «неистового Виссариона» и завещал похоронить себя рядом с другом.
       В первое время после возвращения в Россию все мысли Тургенева только о Виардо. Специально едет в Петербург, чтобы посетить святое для него место знакомства. Со сладкой грустью пишет Полине: «Я ходил сегодня взглянуть на дом, где я впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с вами. Дом этот находится на Невском, напротив Александринского театра; ваша квартира была на самом углу, - помните ли вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к вам...» Почти в каждом письме: «Позвольте мне упасть к вашим ногам… часами целую ваши ноги… нет для меня большего счастья, чем быть у ваших ног…» Виардо отвечает с задержками, тон её писем становится прохладнее.
       В 1853-м Тургенев в ссылке в своём имении. Виардо вновь приезжает с гастролями в Россию. Он узнает об этом из газет. «Признаюсь, хотя без малейшего упрека, что я предпочел бы узнать всё это от вас самой. Но вы живёте в вихре, отнимающем у вас время, - лишь бы только вы не забыли обо мне, мне больше ничего не нужно», пишет он певице. После Петербурга Виардо выступает в Москве, и Тургенев пускается в авантюру. С чужим паспортом, в одежде мещанина, отчаянно рискуя, едет в Москву. Друзья в ужасе от его появления, но он спешит к любимой…
       После этой встречи Тургенев со страшной ясностью понимает нелепость своей жизни «на краю чужого гнезда». Кажется, что Виардо уже не имеет над ним той абсолютной власти, что была прежде. Тургенев пишет горькое и необычайно дерзкое письмо: «Я не рассчитываю более на счастье для себя, т. е. на счастье в том опять-таки тревожном смысле, в котором оно принимается молодыми сердцами… Впрочем, на словах-то мы все мудрецы: а первая попавшаяся глупость пробежи мимо, так и бросишься за нею в погоню. Как оглянусь я на свою прошедшую жизнь, я, кажется, ничего больше не делал, как гонялся за глупостями. Дон Кихот, по крайней мере, верил в красоту своей Дульцинеи, а нашего времени Дон Кихоты и видят, что их Дульцинея урод, а всё бегут за нею».
       Его Дульцинея - урод?! Виардо таких слов не ожидала! Переписка их почти прекращается на долгие шесть лет.
       К лету 1856-го Тургенев всё чаще возвращается в своих мыслях к Полине. Какое-то щемящее неясное чувство бередит его душу, вгоняет в меланхолию. Перебирая в памяти картины минувших лет, опять видит «свою Дульцинею» прекрасной и влекущей. И он решается - после шести лет разлуки отправляется к Виардо в когда-то счастливый для него Куртавнель. Там его надежды и мечтания разбиваются вдребезги. У Полины новый фаворит - художник Ари Шеффер. С дочкой тоже беда: по-русски уже не говорит, с Полиной не ужилась, оставаться там не желает. Тургенев забирает девочку и с нанятой для неё гувернанткой все трое перезжают на улицу Риволи в съёмную квартиру. Потом переселятся на улицу Аркад - жилища, как всегда, поблизости от любимого сада Тюильри. И снова день ото дня его фигура будет одиноко маячить в аллеях, уставленных застывшими мраморными фигурами. Как раз в это время Тургенев изольёт измученную душу приехавшему в Париж Афанасию Фету. Расскажет всё. Даже о приносящем блаженство «женском каблуке на своём горле».

                                                                             * * *

       Через несколько лет жизнь Виардо омрачается грустными событиями. Умирает Ари Шеффер, а у нее самой, еще не достигшей сорокалетия, начинает пропадать голос. Гордая и волевая, она решает покинуть сцену, не дожидаясь увядания славы. Уезжает из Франции в Баден-Баден. Здесь всё ей по душе: курортный покой, чинная публика, буйство зелени, лиловые горы на горизонте. Скучать некогдаbrвицы выстраиваются в очередь к примадонне на уроки пения.
       Тургенев предпринимает последнюю попытку, приезжает в славный для русской литературы Баден-Баден. Семейство Виардо живёт за рекой, в Тиргартене. Иван Сергеевич селится ближе к центру - снимает первый этаж у вдовы Анштедт на Шиллерштрассе. Дом этот не сохранился, на его месте фешенебельный отель. Стены корпусов украшены вводящими в заблуждение табличками: «Вилла Виардо», «Резиденция Тургенева», «Дом Анштедт». Да, прав был незабвенный Козьма Прутков: «Не верь глазам своим»!
       Каждый день Тургенев навещает свою возлюбленную - перебирается по мосту на другой берег реки Оос, пересекает тенистую Лихтентальскую аллею и вскоре оказывается в обширном парке, окружавшем дом семьи Виардо.
       Его постоянство и упорство приносят плоды - он вновь приходится ко двору. Какое-то новое тепло появляется в отношении Полины к нему. Баден-Баденские дни озаряются покоем и радостью. Наши герои снова ведут дружеские беседы, гуляют по Лихтентальской аллее, ходят к источникам, принимают гостей. Полина сочиняет оперетты для постановки в домашнем театре, Тургенев пишет для них либретто. Вместе занимаются литературными переводами.
       Похоже, оба они сделали окончательный выбор - спустя два года Тургенев покупает участок земли с фруктовым садом и старыми, вековыми деревьями рядом с домом семейства Виардо, строит виллу. Фантазии выписанного из Франции архитектора воплощаются в прекрасный дворец с башенками, аспидной крышей, просторными светлыми комнатами, огромной театральной залой.
       Вскоре муж Полины выкупает виллу, а Тургенева приглашает жить в ней вместе со всем семейством Виардо. Брат Ивана Сергеевича Николай, приехавший в Баден-Баден, пишет своей жене: «Дети Виардо относятся к нему, как к отцу, а на него не похожи. Я не желаю разносить сплетни. Думаю, когда-то в прошлом между ним и Полиной существовала тесная связь, но, по-моему, сейчас он просто живёт с ними вместе, другом семьи».
       Сплетни, конечно, гремели Ниагарским водопадом. За спиной Тургенева шептались: «Кто отец маленького Поля, последнего сына певицы?» Одни утверждали: Ари Шеффер. Другие бурно возражали - Тургенев! И только старого Луи Виардо никто в отцовстве не подозревал.
       Тургенев на пересуды не обращал внимания. Однажды получил письмо:

                                         Талант он свой зарыл в «Дворянское гнездо».
                                         С тех пор бездарности на нём оттенок жалкий,
                                         И падший сей талант томится приживалкой
                                         У спадшей с голоса певицы Виардо.

       Беззлобно рассмеялся и разорвал листочек. А вот литературные эпиграммы его задевали. Здесь, в Баден-Бадене, он помимо нескольких повестей написал роман «Дым», вызвавший шквал критики и расцененный многими как русофобский. Особенно огорчила его эпиграмма Ф.И.Тютчева, которого Тургенев высоко ценил:

                                         «И дым отечества нам сладок и приятен!» -
                                         Так поэтически век прошлый говорит.
                                         А в наш - и сам талант всё ищет в солнце пятен,
                                         И смрадным дымом он отечество коптит.

       «Дым», кстати, начинается с описания Баден-Баденской жизни, в котором легко угадывается любовь Ивана Сергеевича к этому городку: «10 августа 1862 года, в четыре часа пополудни, в Баден-Бадене, перед известною “Соnvеrsаtion” толпилось множество народа. Погода стояла прелестная; всё кругом - зеленые деревья, светлые дома уютного города, волнистые горы, - все празднично, полною чашей раскинулось под лучами благосклонного солнца; всё улыбалось как-то слепо, доверчиво и мило, и та же неопределенная, но хорошая улыбка бродила на человечьих лицах, старых и молодых, безобразных и красивых».
       Когда критика казалась Тургеневу слишком несправедливой, он откладывал рукописи, брал в руки палку, поправлял седые кудри и в компании любимого пса по кличке Пегас отправлялся на прогулку по своему любимому маршруту. Шествовал по Лихтентальской аллее, не подозревая, что через полтора века на ней водрузят его бюст. Проходил мимо «русского дерева», описанного им в «Дыме». Миновав знаменитое казино, направлялся к водному павильону, или к читальне Маркса.
       Вилла Виардо становится культурной Меккой - сюда стремятся литераторы, артисты, художники. О музыкантах и говорить нечего - эти стены слышали Вагнера, Листа, Брамса, Шумана. Даже монаршие особы наведывались в дом Виардо. Публика из России считала за честь побывать здесь, но и без них вилла обрусела: Полина сочиняет романсы на слова русских поэтов, старик Луи переводит на французский русских писателей. Часто заглядывают друзья Ивана Сергеевича поэты Полонский и Фет. Ведут дружеские беседы и пьют чай в уютном садовом павильоне под журчание бьющего рядом ключа.
       Семь лет прожил Тургенев в Баден-Бадене и эти годы были для него годами умиротворённости и тихого счастья. В одном из писем признаётся:
       «Оттого ли, что мои требования стали меньше, оттого ли, что там (в Бадене) моё настоящее гнездо, только я замечаю, что с некоторого времени счастье дается мне гораздо легче».
       Память о Тургеневе живёт в Баден-Бадене и сегодня. Здесь создано Тургеневское общество, а его основательница историк Ренате Эфферн убеждена: своим расцветом город обязан именно русским и в первую очередь - Тургеневу. «Я как-то взяла в руки роман “Дым”, - рассказывает госпожа Эфферн - действие которого происходит в Баден-Бадене, и прошлась с раскрытой книгой по гостинице «Европейский двор», упомянутой в романе. Каково же было моё изумление, когда я обнаружила там описываемые Тургеневым предметы! И это спустя полторы сотни лет!». По словам местной хранительницы памяти о Тургеневе, и сегодня здесь всё выглядит точно так же: слышна французская речь, играет музыка, люди гуляют. Того самого «Русского дерева», к сожалению, больше нет, но газовые фонари перед Курортным домом сохранились и каждый день их зажигают вручную. Сохранилась в неизменном виде и вилла Виардо (Фремесбергштрассе, 47), но теперь он принадлежит местному миллионеру и отгорожена от любопытных глухим забором.
 

                                                                             * * *