Капелька

      Стекло прозрачно, покоится на изумрудной поверхности листа. В его круглой форме отражается рябиновая гроздь, с которой скатываются слезы утреннего тумана. 
       Солнечный луч, ослепил муху, чистящую на листе свои передние лапки. И теперь, как ни хотела она умыться в росинке и напиться из нее прозрачной водицы, но уже не может этого сделать, боится луча, отражающего в ней. Он ярок, как огонь, вот-вот обожжет ее крылья. Испугавшись, муха вспархивает и исчезает среди листьев и веток рябины.
      А вот жучок, его формы так необычны в капле! То расплываются необычной округлостью, то сужаются и удлиняются его усики. Его красный цвет в черную крапинку закрыл изумрудную вязь зеркала воды. Жук, рассматривает ее, в нерешительности дотронуться до незнакомого своего отражения. И что-то все же подталкивает его этого не делать. Видно не первый раз он рассматривает свое отражением в росинке, но думает, что это не он, а какой-то незнакомец, с которым лучше не драться, уж больно округл он, по сравнению с ним, и усы у него длиннее.
      Проснувшийся ветерок колыхнул листву, потягиваясь. И капелька не удержавшись, покатилась к божьей коровке. Пятясь назад, она расправляет свои крылья и жужжа, взлетает над скатывающейся к ней капле, и замерла в воздухе над ней. Потеряв в росинке свое отражение, теряет к ней интерес, но не улетает, ожидая чего-то. И капельке уже не удержаться на месте, остановилась на мгновение на краю листочка, растянулась и полетела вниз. А божья коровка, сопровождая ее, удивляется росинке, умеющей летать без крыльев.

                                                                Ромашкины улыбки

       Все, вымотался. Торможу на обочине лесной дорожки, упирающейся в шоссе, открываю дверь и выхожу. Ступни, управлявшие педалями автомобиля триста километров, не готовы к новому испытанию, дрожат, еле ковыляют по грунтовке, выдерживая мой вес. Но ничего, другого выхода нет, нужно размяться, улучшить кровоток в теле и, проснуться.
      Зеленая полянка привлекает внимание. Особенно бревно, толстое, корявое, лежащее посередине ее. Присаживаюсь, упираюсь ладонями в бревно, подставляя лицо солнечным лучам, и падаю в дремоту. Необычная поза, тело в напряжении, а усталость берет свое. Можно конечно вернуться в машину, опустить спинку кресла и выспаться, но не тянет.
      Запахи трав, шелест берез успокаивают. Ложусь спиной на бревно, раскидывая ноги в обе его стороны и, проваливаюсь в забытье.
      Муха, бегающая по лицу, будит. Значит выспался. Щурясь, смотрю в небо с редкими облаками, и наслаждаюсь свежестью ветерка очищенного от дорожной пыли листвою. Смотрю в бок, на большие ромашки, собравшиеся у бревна и рассматривающих меня. Улыбаюсь им, как и они мне, своими бело-желтыми улыбками. Дотрагиваюсь до них, щекочут кожу,  смеются. И я - тоже. 
      Становлюсь перед ними на колени, опускаю к ним лицо, и наслаждаюсь их прикосновениями. Так хочется обнять их и расцеловать. С удовольствием улавливаю их тонкий цветочный аромат и улыбаюсь.
      «Спасибо вам, милые ромашки, за хорошее настроение. До свидания, до встречи!» - и поднимаясь, возвращаюсь к машине. 
      А они не отпускают меня, собрались у машины, машут мне своими бело-желтыми улыбками, провожая.
      Еще раз говорю им прощальные слова, и аккуратно разворачиваясь, чтобы не наехать на лесных девчат, выезжаю на трассу.
       До встречи!

                                                                   Одинокая дивчина

      Лиственнице зябко, дрожит каждой веточкой, с негодованием поглядывая на улетающего ветра-сорванца, на секунду обрушившегося и сорвавшего с нее до последней нитки белую шубку. Везет тем ее сестрам, что прячутся от холода среди заснеженных великанов сосен и елей. От них теплом веет, да и ветру всегда отпор дадут, прикрыв лиственницы своим большими ветками-лапами.
      Дрожит деревце, смотрит вниз на подростков сосновых, им еще расти и расти, чтоб прикрыть ее в зимнюю стужу своими ветками.
     Оранжевый воздух, пробивающийся через кроны леса, начинает опускаться ниже и ниже, согревая воздух, а красный шар солнца, белея, поднимается выше и выше.
     Несмотря на свой стыд, лиственница поднимает веточки, подставляя их теплым лучам. Кора на них расправляется, оголяя на кончиках веток растущие почки. Скорее бы весна пришла.
     Кедр, скинувший с себя снег, распрямился, и с ухмылкой поглядывает на голую деву-лиственницу. За ним сбрасывает белый покров со своих веток, покрытых темно-зеленым мхом, ель, и отворачивается от бесстыдницы, что-то шепча в ее адрес своим старым подругам.
     Громко хлопая крыльями, сорвался с оттаявшей поляны старый глухарь, и с шумом, сбивая оставшиеся шишки с веток, садится на вершину лиственницы, крича на весь лес: «Угу-угу». К счастью за зиму похудел петух и тонкая ветка, сильно прогнувшись, выдерживает его вес, не ломаясь.
    Привыкнув к тяжести глухаря, лиственница выпрямляется. А снизу вверх бегут по ее стволу две крошки белки. Их пышные пепельно-оранжевые от лучей солнца хвосты, отвлекают от наготы взгляды деревьев. Спасибо белкам, сильно цокающим, чтобы спугнуть черного петуха с вершины дерева, который намеревается откусывать почки. Но тот лениво поглядывая на них, вдруг встрепенулся, и, раскрыв крылья, прикрикнул на хулиганок: «Гуг-гу, гук!»
     Испугались белки и кинулись в разные стороны, замерев на кончиках ее веток.
    Понравилось деревьям  это представление, забыли о нагой лиственке, смеются, шушукаются. А от этого и легче одинокому деревцу стало, раскрыла свою кору, выпятив вперед почки, и впитывает в себя теплый солнечный воздух, мечтая, чтобы быстрее сок с корней стал идти по ее стволу вверх, питая почки, из которых тогда начнут пробиваться тонкие иголочки лепестки.
     Быстрее бы весна приходила к ним в лес и она снова оденется в зеленое летнее платье.

 
                                                                       Жизнь - свеча

 
      Поставили свечку на блюдечко, шатается она, вот-вот упадет. Тихонечко, чтобы не столкнуть ее, зажигаешь спичку и подносишь к ее головке. Ее нитка бережно принимает на себя огонек, еле-еле он занимается, боясь сквознячка, чтобы не затухнуть. Огонек разогревает под собой ее воск, превращая его в блюдце, сначала с маленькими краюшками. И вот побежала вниз первая ее капля. Опустилась до пятки, укрепила свечу, прилепив ее к блюдцу: малыш крепко на ножки встал.
     …И под растущим огнем все больше и больше его плавится, блюдце превращается в глубокую кастрюльку с высокими краями и за первой восковой каплей множество их покатилось вниз. А свеча радуется огоньку, который она дает, поднимая его выше и выше, а вместе с ним и сама расцветает.
     И вот чуть позже ее юношеская стать становится толще и толще от сбегающего и засыхающего воска внизу, а сама все ниже и ниже, но пока не замечает этого, так как вся ее жизнь - это свет.
     А время, оно как река, движется себе и движется, краю не видно. А вот у свечи он ближе и ближе, съедает ее воск огонек, вместе с ее стержнем - ниткой. И образуется в блюдце одна застывшая лужица с черной посередине точкой от сажи от погасшего огонька, и дымка, растворяющегося в воздухе. Сгорела, не заметив этого свеча. Хорошо, если так.

                                                                                                                                  © И.Цуприков

НАЧАЛО                                                                            ПРОДОЛЖЕНИЕ                                                                                                       ВОЗВРАТ