Старалось лето из последних сил

Одна неясная, ничтожная звезда
Иллюзиям моим светила. Кто-то
На блюдечке узорчатом подал
Мне вечер ароматный, беззаботный.

Старалось лето из последних сил
Расколотость небес укутать тучей -
Я собственную жизнь и не просил
Присутствием твоим чуть-чуть улучшить.

Да я антихрист и чуть-чуть пижон
И не споёт никто мне аллилуйя,
Но из твоих прожилок дождь пошел,
Как сахар я растаял в этих струях…

Пусть испаренья лета унесут
Моих молекул тучу в изголовье
К тебе (к тебе!). И дождик тут как тут
Лицо твоё улыбкою умоет.

Я вновь и вновь, уж ты не обессудь,
Иллюзией дождя тебе на плечи,
И пусть кому-то будет недосуг -
На небесах я радугой отмечусь.

                  Когда я гепардом несусь

                                           Гофайзену Мише,
                                           на долгую память о гепарде

Когда я гепардом несусь по проезжим дорогам,
построенным якобы
Ради удобства борзых, спаниелей и догов -
мне очень собаково.

Я рыбой ныряю в канал, что под именем пельше
или ворошилова -
Чешуйчатость тельца мне нравится меньше
пятнистости мшеловой.

Я тут же стремглав вылетаю в пернатые выси
и крылья истошные
Исполнить хлопочут воздушную миссию
в пределах возможного.

В отчаяньи бешенном в грунт погружается тело.
Кротом землеройным
Пытаюсь найти для себя подходящее дело,
жаль я не покойник…

И снова гепардом, по кругу, всё в той же пятнистости -
цирк одичалый.
Нет, это не сказка, скорее всего - только присказка,
конец без начала...

Базальтовой брусчаточкой ложится

Базальтовой брусчаточкой ложится
Под ноги трансцендентная печаль,
Задумчивые каблучки стучат,
В заплечной сумке мятые пожитки.

Закованные в камни берега,
Унылых облаков темница,
Глаза погасли на вечерних лицах…
Спасает лишь твоя в руке рука.

Престольный город утащился прочь -
Последний раз понравился и сгинул.
Как фаллос в возбуждённую вагину,
В ближайшую мой самолёт вонзился ночь.

                Утихла ночная дрожь

Утихла ночная дрожь на перекрёстке судеб.
Маленький февральский дворик застыл в недоумении,
Прижав к груди несколько скукоженных от холода акаций...
Пересмешником утро через мембрану окна...
Прозрачных небес идеалы снова и снова
Пытаются пробиться в метрополитен моей души...
С помощью синтетических шампуней
Стоящее под душем тело силится смыть с себя
Будущие плачи иракских матерей.

            Строчкой суетливой

Строчкой суетливой
Пачкаю белый лист,
А ведь хочется вишнёвого варенья -
Беззаботного
И чуть-чуть неудобного из-за косточек.

Летом от него сходил с ума анапест,
Да и не только он.
Амфибрахий, кажется тоже был в восторге.

Бабушкины клумбы с цветами
Рифмовали жужжание пчел
Со своими запахами,
А потом…
Уже в сумерках -
Ночные бабочки
Отчаянно
Пытались как будто в последний раз поведать нам
О романтичности жизни.

И мы соглашались. И пили чай.
И пачкали, пачкали белые листы
Такими же суетливыми строчками,
Как и эти.

А ведь я совсем забыл рассказать вам
Ещё и про вкус свежесорванной клубники
Со следами землицы
На крутых боках…

            Резко-континентальная душа

Вода подтекла под вульгарность лежачего тела,
Я вздрогнул, но так положение и не исправил…
Зима накатила, она посмеяться хотела
Над нами, слепыми стрекозами и муравьями.

Прозрачные платья - бессмыслица тоненьких бёдер,
Метельные взгляды пронзают насквозь крепдешины…
Меня уложили сегодня в заснеженный одр,
Забыв подматрасить диваном хорошей пружины.

Вода впопыхах высыхает от быстрого бегства,
В озимой застылости хмурится день залежалый,
Спешит заморозить удушьем дебелый инвестор,
Вонзая, как в тесто, в меня холодильное жало.

Связали и руки, и ноги туземные боги,
И пар отовсюду стекает, зиме потакая…
Замёрзну, засну посредине проезжей дороги
В стеклянном спокойствии глаз многочисленных Каев.

            Внимательней с молитвами

Воспитанника школьных и вокзальных туалетов
Вчера проинструктировали для ночных полётов,
Но сдачу всех экзаменов перенесли на лето -
В небесной канцелярии не поняли кого-то.

В мою не смотрит горницу приземистое утро,
Скользят по гололедице в душе химеры,
Никто уже не ломится в мой захудалый хутор,
Ни бортобогородицы, ни богоинженеры…

Внимательней с молитвами - что просишь, то получишь...
Весь год покрылся титрами - закончилось кино,
Уже поползновения не силятся на случай,
Но кем-то мне ещё одно мгновение дано…

                                *  *  *
Всё, что мне надо от этого полосатого шарфа -
Чтобы он туго обматывал мою,
Склонную к простудам шею.
Почему-то вспоминаются казнённые декабристы,
Наверное из-за месяца, в котором
На меня наматывается эта
Полосатая удавка,
Которая только прикидывается,
Что хочет спасти меня
От удушающего счастья...

               Я всё бегу за аурой усталой

Согласно расстоянию от детства я поселился в жизни и... живу.
Вдруг лето задышало наконец-то и друг приехал к нам на рандеву.
Теперь в пустопорожнее пространство пускаю беспричинный зубоскал -
Приехал друг, беременный от странствий, запутавшийся в смыслах аксакал.

Прехал друг и всё переиначил, пропорцию до детства сократил -
Запутавшийся с девочками мальчик, мочалок и весталок командир.
Приправил философию стихами (а голосом архангел управлял),
Слова до пианиссимо стихали, но было ясно - шел девятый вал...

И вдруг его поблизости не стало... опять он обнимает горизонт...
Я всё бегу за аурой усталой, вдыхая закадычности озон.

Проблемы подросткового возраста

Горизонтится что-то невнятно вдали -
Там неправильный прикус
У заснеженных горных зубастых вершин,
Что вгрызаются в тусклость
Малохольных небес. Евразийских столиц
Изумлённому крику
Вторят гулкое эхо событий больших
И вселенская глупость.

Где-то там в катаклизме глубоком сошлись
Азиатская песня
С горизонтом, где вспыхнула кровью заря
Своей алостью стылой.
Происходит какая-то страшная жизнь,
Её жуткие рези
Проникают сквозь горы, леса и моря,
Как нечистая сила.

И уже не совсем понимаешь акцент
Погребального плача,
Что стекается красными руслами рек
С неизвестным истоком.
Где тот доктор, что выпишет нужный рецепт
Нездоровому мальчику,
Что решил раньше времени кончить свой век,
Осерчав на кого-то?

               Слишком

Слишком всё затянулось в жизни,
Даже раны.

Конец сентября 2001 года. Самолётное

Высота 10000. Раздолье!
Но всё равно чувствуется
Недавняя загаженность нелюбовью...
Кое-где пятна крови. Воздух ещё болен.
И ангелы впервые
Не явились в мой Боинг,
Чтобы помочь разлиться
Неуклюжим строчкам
Моих стихов...

     В моей комнате

Вот мы знаем уже друг о друге
Даже больше того, что нужно.
Всё же больше наружного -
Волосы, рост и груди.
И уже тебя не хватает
В моей комнате. Мечется пудель,
Разгоняя солнечных заек,
Притаившихся на комоде.
Одичалая комната нудит
Чем-то типа Чаконы Баха
Да разбросанными рубахами.
Твои волосы, твои груди
То и дело мелькают в груде
Бесполезных звуков и бликов,
Совершенно бессмысленных вскриков,
Исходящих из моей гортани.
И только под утро станет
Немного легче полушариям -
Их студень студит прохлада ночи,
А твои косы и очи
Не круглее и не короче
Моих песен, а может
Это одно и то же?

   Россия и мы

Что-то в этой стране,
Что-то в этой громаде
Страшное, безобразное.
Как же там можно жить
И кого любить
В темени без огней?
С душами несуразными,
Не похожие на людей,
Душим друг друга фразами,
А хочешь убить - убей.
Что в ней, этой громадине,
Словно в утробе матери
Скрыто от глаз моих?
Вот же - дорога скатертью,
Дверь ведь теперь не заперта -
Топай на двух своих.
Но существуют артерии
Между нами всеми
И в безудержной истерике
Можно уйти в землю,
Если отрезать нечаянно
Нити эти печальные.

НАЧАЛО

Солнце село на чужой двор

Взял в полон меня двор
Своим квадратным периметром.
Как хромосома в клетке
Пытаюсь на что-то влиять.
Смешные потуги. Вздор.
Скорее бери ведро,
Чтобы вычерпывать помойную яму
Накопившихся проз.
Я в сетке
Обстоятельств,
Которых опять
Целый воз.
Их слишком много для меня одного.
Стоять!
Вон стоят же берёзы и вязы
У моей хазы
Вместо яблонь и вишен,
Как у других крыш.
Я отравлен испарениями
Фантастических путешествий.
Стоять!
Я не могу коленями
Разглаживать асфальт
Даже в божественной экзальтации.
Кальций
Покидает тело,
Кости пока несмело,
Но уже потрескивают,
Когда неумело
Пытаюсь остановить время.

Кажется стемнело.
Потуплен взор.
Солнце село
На чужой двор.

Мелодия длинных звуков

Чувственные губы,
Мягкие, как герань
Выпускают звуки, длинные, как змеи.
И мы не смеем
Нарушить эту чарующую музыку
Стальными струнами цитры.

А негромкие всхлипывания
И журчание падающей воды
Только дополняют мелодию.

   Что же ты молчишь?

Что же ты молчишь? Спишь?
Загустел эфир, что ли?
Всё вопросами утыкано поле
За окном моим. Гладь да тишь.
Глаз мой волчий постоянно волглый -
Уж на солнце вою, как на луну.
Утонула в Волге весть моя горклая,
Ползает по дну. Шлю еще одну.
Шлю вторую, третью, слать уже нечего,
Выше шеи - лишь головная боль.
Ниже плеч - боль сердечная.
Кто-нибудь, дайте же парасоль,
Чтобы хоть чуть-чуть прикрыть душу
От палящего огня-солнца,
От холодящего дождя-душа -
Больно мне.

И уже лижут протуберанцы
Наше с тобой пространство.
Всё в огне.

Тень, осенняя, густая

Осенняя, густая,
Как сладкое вино, тень
Похотливо бросилась под ноги
И затрепетала,
Заискивающе заглядывая
Мне прямо в глаза.
А ведь она прекрасно знает,
Что я люблю солнце
И сухое вино.
Но всё равно тень валяется
Под ногами,
Не стесняясь нисколечки
Своего унижения.
Мне становится жалко
Эту подругу
И я исключительно ради неё долго иду
По яркому, солнечному,
Искрящемуся как шампанское, тротуару.
Я даже пару раз
Подпрыгиваю на одной ноге -
Ей это понравилось, я видел!

Но вскоре дома и деревья
Обступили нас со всех сторон...
Я снова один.

Под паранжой ночи

Под паранжой ночи
Ищу ключи от выходной двери,
Хватит ли мочи
Добраться до твоей параллели?
Даже солнце не помощник,
Спряталось, не отыщешь,
Только луна - кошкой,
Да звёзды - тысячами.
И глубина - вверх,
И крутизна - всюду.
Ступишь вперёд - смерть,
Кости хрустят под спудом.
Где твой меридиан,
Щупы мои бессильны,
Пляшет сарказм канкан
Горестям моим мильным.

                     Пора

Земля всё слабее притягивает душу,
Всё охотней отпускает в небо.
Значит пора...

              Все кончено

Все кончено. Ура! Все кончено.
И я сошел с ума.
Туманом улица всклокочена
И на душе моей туман.
Забило в колокол молчание
И обертонами от стен
Ударит с бешеным отчаянием,
Чтоб оглушить меня совсем.
Все кончено, увы, все кончено.
И что-то отлетело.
Душа, как в доме заколоченном
Оцепенела.

Это не может быть вечно

К сожалению, я сжился
с интерьером комнаты.
Кажется, что ничего и не было больше,
кроме неё.
Сейчас у нас с ней общая кровеносная система
и всё, что в комнате ни происходит,
всё моё, кровное.
Но в ней ничего не происходит,
кровь практически вхолостую
бегает по своим траекториям.
Лишь изредка приползают ящерицы
да прибегают огромные
африканские тараканы.
Но почему-то мне кажется,
что это не может быть вечно.

Самые важные слова
 
Странно, но почему-то
звуки стали фальшивить.
Невозможно вымолвить
фразу и не испытать
стыда за её бездарную неточность.
Я не говорю о словах,
произносимых всуе.
Я говорю о словах,
которые должны быть
самыми важными,
потому что они такие и есть.
Но эти слова не даются, ускользают
И уже кажется,
что они попросту заблудились где-то
в цветущих садах розоватых предгорий.

В сладкой истоме сумеречного дома

Вдруг сумеречный дом
Наполнился муз"ыкой
Пленительной
И ноты разлетелись, как фантомы,
Стремительно.
Звуки фортепьяно,
Вкрадчивы и пьяны.
A отразившаяся от стен мелодия
Сливается с основной, как любовники вроде
В блаженном экстазе,
Хотя одиночество очень необходимо в этом разе,
Чтобы отдаться муз"ыке -
Блаженной подруге дней и ночей.
И кажется, что я ничей
В сладкой истоме
Сумеречного дома.

   И вот опять Хитроу

И вот опять Хитроу, трап -
Кино, и только.
Английский драп, пытливый взгляд
Сухой и колкий.
Всё так же Маяковский прав:
Мой скромный паспорт
Не вызвал громкого ура
У клерков касты.
Тону в расчесанных садах,
Роскошных парках -
Такого не увидишь, ах,
У нас порядка...
Как растворимый кофе день
Вдали растаял,
И только мысли-фарисеи
Во тьме летают.
Они, как наш родной репей...
Прилипли, дышат.

Найти бы остров, чтоб к тебе
Лежал поближе.

      Из парижских тетрадей (2)

Настиг меня огромный пустой день
Без телефонных звонков и прочей дребедени -
Это был своего рода шедевр.
И я уже сам прекратил все маневры,
Чтобы подыграть этому чуду
И довести абсурд до абсолюта.

Бесконечных оттенков серости гамма
Погнала меня к Сене, к Нотр-Даму…
И вот я на реке… на её мостах…

А-аах!…

Шествие базилик…

И никто не в силе
В целом мире
Остановить их бег -
От России до Бразилии…

Стою на мосту
В пустоте -
Самый последний Бурбон…
Всё сон.

Хрупкость окна не спасает от взгляда питона

Хрупкость окна не спасает от взгляда питона,
Он приползает откуда-то чаще и чаще -
Смотрит и смотрит снаружи на внутренность дома,
Чувствует, знает, что есть кто-то в доме пропащий.

Я суетливо стараюсь не выказать вида,
Бреюсь подольше и балуюсь чайным напитком,
Он продолжает змеиную эту корриду -
Ждёт, что не выдержу взгляда зелёного пытку.

Нос мой опущен, себя он немного наморщил,
Пальцы дрожат, от сосисок цвета перенялись,
Да, я попал, как петух или курица в ощип
И до бела не отмыть мне себя, кобеля... С

Этой минуты, отбросив под стол заморочки,
Я выбегаю во двор, где на персике юном
Монстр узорчатый медленно хвостиком дрочит
Свой подбородок и мрачные-мрачные думы.

Впился зубами я в мякоть змеиного мяса,
Рвал и метал хладнокровную тварь на кусочки,
Верил и знал, что сегодня мне это удастся
(Зубы специально дантист по знакомству мне точит).

Завтра. Вдыхаю в себя задушевности чая,
Бреюсь в, казалось свободном от змеев полёте!

Вдруг я почувствовал снова
спиной и плечами -
Тот же питон
Своим взглядом
По комнате
Водит.
 

                                                ©Г.Банников     

                                                                                              ВОЗВРАТ