Сейчас уже и не вспомнить ее имени. Силюсь. Нет, не потому что я такой старый - с того времени миновало всего пять лет. В голове проносится вереница сцепленных между собой имен, слипшихся и бесполезных. Сцепленных, пленных, и в немоте своей потонувших. Ну и ладно. Кажется, я никогда и не знал этого имени. Не говорила. Подруги при мне называли её просто - Surok. Так этот зверек и остался в клетке моей памяти, но сегодня я решил его выпустить на волю, себе оставив немного консервированного трепета, да солнца огузочек.
           Сейчас у матушки-природы кризис перепроизводства снега, и я уже им сыт по горло. Съем остаток того солнца, да запью пивком - на потом оставлять уже не резон. Талая водица побежит по закоулочкам, оставляя за собой узенький след, и он, подмерзнув, вскоре начнет терять свою форму, чтобы после очередного снегопада и вовсе исчезнуть. Исчезнуть, как когда-то исчезла она.
            Университет весной красив до умопомрачения. Был. Сегодня его выкрасили в цвет луны с полотна какого-то позабытого художника, и некий холод будто бы окаймил здание незримо. Может быть, кому-то покажется, что это скорее цвет солнца, или одуванчиков, что ж, их право так думать. Мое право, может быть, заблуждаться. Впрочем, весной я снова пойду туда и постараюсь окончательно убедиться, или разубедиться в верности своих слов, уповая на второй вариант. Весной юность берет универ на абордаж.
             Юность. Трепетная, горячая, полная нерастраченных сил, беззаботности и уверенная в своей неиссякаемости.
             Май. Кто-то на самом солнцепеке жмурится, кто-то под тенью кипарисов, читает что-нибудь романтическое, а может статься, и по учебной программе, кто-то на виду у всех, стиснув в нежных, и в то же время жадных объятиях любимую, становится счастливее час от часа. Не лопнуть бы от счастья.
             В душных аудиториях студенты сидят вынужденно, потому что близится летняя сессия, и все-таки находятся чудаки, что сачкуют до последнего, и не согласны глотать солнце через окна, пусть и распахнутые во всю ширь.
             Я стоял в вестибюле, и чего-то ждал, призадумавшись. Постояв, решил стартовать на семинар. На повестке дня - генезис восточных славян. С улицы врывались весенние запахи, помогая юности осаждать крепость alma-mater. Я двинулся в сторону лестницы, и тут же почувствовал, что кто-то повис у меня на шее. «Что еще за новости?» - подумал и обернулся. Восторгу моему не было предела. Surok! Surok!
            Surok собственной персоной стояла передо мной. Довольная, манящая, олицетворяющая осаду университета, прямо с картины Делакруа «Революция». Surok. В моем вкусе. В моем тогдашнем вкусе: густые темные волосы до плеч, глаза, влекущие в бездну, скрытые за непроницаемостью темных стекол очков. Что еще? Аппетитные губы, не испорченные приторностью помады ярких цветов, здоровый цвет лица, среднего размера груди, не стесненные лифчиком, скрытые под маечкой с портретом Энди Уорхола.
            Выпуклый Уорхол. Чем-то Surok похожа на Вайнону Райдер, чем-то - на Джоан Баэз. Что еще там было?
             Память не столь щедра, сколь щедра обещаниями ее улыбка.
             – Surok!
             – Привет!
             Мы тут же слились в поцелуе. Глубоком, что многих сил потребовало мне и сейчас из него вынырнуть.
             Очень сочный, вкусный и горячий. Наверное, избитые слова, но знали бы вы, что за ними стоит. Не стану раньше времени рассказывать. А может, и потом не расскажу. Может - ничего не стоит. А вот перед ними точно стоит трепет.
             Я ее, к слову сказать, давно не видел. Да и видел второй раз в жизни. Нас познакомила Оля, моя однокурсница, с которой у нас был кратковременный роман. Они снимали на двоих квартиру в спальном районе. Впрочем, к моменту этого поцелуя, мы с Ольгой уже расстались. В общем - в этот второй раз я взял у Сурка номер телефона, чтобы завтра же позвонить.
             И… пошел на семинар.
             Вечером позвонил ей, и мы договорились о встрече.
            Подобного рода томление я испытывал еще во втором классе, когда звонил своей однокласснице, чтобы узнать домашнее задание. Тому звонку я придавал значение большее, нежели следовало. Фантазия и тогда уже совершала немыслимые кульбиты. Теперь я звоню Surku. Трепет сам рвется наружу, минуя безнаказанно всяческую рефлексию по поводу.
            – Алло…
            – Привет! Узнала?
            – Честно говоря - нет. Кто это?
            – Слава. Мы сегодня с тобой виделись.
           – О! Да-да. Привет!
           – Пойдем, завтра погуляем?
           – Куда?
           – Можно в кино. Там фильм интересный идет. «Изгнание» Андрея Звягинцева.
           – Мм… да я в кино что-то не хочу. К тому же я этот фильм видела.
           – Можно погулять, а потом пойти ко мне.
           – Да? И что будем делать… у тебя?
          – Ну… - замялся, - можно фильм какой-нибудь другой посмотреть, у меня их много. Можем музыку послушать.
           – М-да… с фантазией, сударь, слабовато, впрочем, я согласна.
           – Отлично! - чересчур восторженно отреагировал я. Давай завтра в два у главного входа в пед.
           – Давай… - как-то неопределенно сказала она, в противовес моей неуемной и, может быть, неумной восторженности. Всегда так с девушками. Если боишься остаться в дураках - эта игра не для тебя.
          Положила трубку. Трепет вскоре изгнал неловкость, может быть, надуманную неловкость момента.
            Паранойя - мое кредо. Паранойя и трепет. Особенно при весеннем томлении. Я не мог заснуть до трех ночи, все ворочался и ворочался, потом все-таки провалился в сон.
             На следующий день отсидел три пары, фатально забив на последнюю. Там была какая-то лекция. Уже не помню, какая. Все больше не об истории думалось, а о сурках. О Сурке. Этой сочной девчонке, что своим сонно-томящим видом выводит тебя и равновесия. Конечно! Если у тебя в союзниках весна, ты весь мир поставишь на уши. Так нечестно!
            Лишь только закончился семинар по антропологии, как я тут же ей позвонил. Трубку не взяла. Внутри все оборвалось. В те дни я слишком большие ставки делал на «здесь и сейчас». Сегодня дела обстоят несколько иначе, не знаю - к счастью ли, или к сожалению.
            Я стоял огорошенный. Друзья звали пить пиво, ведь они тоже решили не ходить на последнюю лекцию, но я только отмахнулся от них. Прошло всего пять минут, как она перезвонила, но я, такое ощущение, прожил лет двадцать в тот момент.
             – Привет! Ну что ты звонил? Мы же в два договорились у центрального входа, а сейчас без десяти минут. У меня только семинар закончился. Мне еще надо в деканат зайти.
              – Понятно. Ну, до встречи… Она опоздала минут на пять.
           И все-таки пришла. Долго и шумно прощалась с подругами-однокурсницами. Целовались они так живописно, что я предпочел смотреть на солнце, которое не так ослепляло и не так срывало башню. Мои друзья, наверное, уже по кружке пива успели выпить, но я не жалел, что не пошел с ними.
             Наконец, она подошла ко мне, обдавая свежестью каких-то запредельных полей, лугов и лесов. Такое разноцветие, что я закрыл глаза. Но прежде обнял ее как следует.
             – Ну что, идем? - спросила.
             – Идем.
            – Только мне нужно заехать на вокзал, взять билет. На выходные поеду домой к родным. Хорошо?
            Вынырнув из этого чудесного плена, ответил нечто утвердительное. Разрываясь на куски от желания, я растерял былое красноречие. И теперь оно валялось там и сям: на асфальте, на университетском газоне, на вершинах пихт, на подоконниках аудиторий, где студенты, изнывающие от желания гулять, досиживали последнюю лекцию. Часть спор красноречия на своих крыльях унесли вездесущие голуби, часть склевали галдящие воробушки.
            Мы ехали в маршрутке, я ее обнимал. Невидящим оком смотрел на проходящих пассажиров, в окна, машинально передавая деньги за проезд. Из состояния опьянения вырвал звон рассыпавшихся монет. Я чертыхнулся и начал их собирать. Это отрезвление позволило мне еще раз на нее посмотреть. В предыдущем состоянии я не мог на нее смотреть, боясь ослепнуть, как боится смотреть какой-нибудь фанатик-неофит-язычник на какой-нибудь истукан.
            От нее немного пахло сигаретами, и это вносили диссонанс в общий букет, что, впрочем, пустяки.
              Хорошие духи, запах ее тела. Я не мог отказать себе в удовольствии дышать ею. Это не любовь, не влюбленность. Это трепет. Трепет экипажа корабля, взятого на абордаж многочисленно превосходящими силами пиратов. Корсары неумолимы. Они убивают тех, кого не могут взять в плен, грабят корабль подчистую, и отправляют его на дно. Я шел на дно, потонув в недрах ее женственности. Вязкой.
              Пугающе древней, маняще вечной. Сила, перед которой ты словно какой-то младенец семи дней от роду.
              Я безумно хотел ее, и верилось, что все свершится. Нужно только съездить на вокзал, потом сразу ко мне.
              – Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь.
              – Я думаю, какой фильм мы посмотрим.
              – А-а… ну-ну…
             Наша остановка. Мы выходим. Я не выпускаю ее из рук, боясь, что она куда- нибудь упорхнет. В голове сплошь сцены из «Забрийски поинт» Антониони, из «Мечтателей» Бертолуччи, что-то из Тинто Брасса. Ноги подкашиваются, не в состоянии нести такую тяжесть. Уже непонятно, кто на чье плечо опирается. Мы заходим в вокзал, занимаем очередь к кассе.
            Мне нет дела до людей, что стоят перед нами, но есть дело до того, что их все-таки человек десять, и что они отнимают драгоценное время. Сердце колотит так сильно, что наверно, выдает меня с потрохами. Весна атаковала и здание старенького вокзала, она уже оккупировала этот город. И все сплошь переходят на ее сторону. Я первый, я даже хочу быть полезен ей. Хочу стать ее союзником, если не коллаборационистом. В кармане вибрирует мобильный. Друзья сообщают, что выпили уже по три кружки пива, спрашивают, где я, когда приду, сколько пива мне брать. Я не в силах ничего ответить.
            Кладу трубку. Очередь, наконец, подходит к концу. Она покупает билет до родного Павловска. Мы выходим из здания вокзала, отправляемся на остановку. В ушах звенит. Я так сильно в нее вцепился, что, наверно, после моих объятий у нее остались синяки. Подходим к остановке.
            – Ну что, поехали ко мне?
           – Знаешь, Слав, что-то голова заболела. Как-то весна на меня действует. Аллергия, наверное.
            – Поедем, я буду… ухаживать за тобой. И голова пройдет.
           – Нет! - резко ответила она, усмехнувшись. - Не могу. О! Моя маршрутка, ну ладно, я поехала, не грусти, дорогой.
           Я стоял в некотором ошеломлении. Все произошло в пределах трех минут. А мне они показались тремя миллисекундами. На войне человек за это время имеет возможность десять раз погибнуть. Я стоял на остановке, и потихоньку приходил в себя. Махнув рукой, я отправился в пивную к друзьям. Они, верно, еще по кружке успели выпить.

                                                                                                                         © Я.Солонин
   
         Ярослав Солонин. Закончил исторический факультет Воронежского государственного педагогического университета. Учился на магистратуре факультета журналистики ВГУ. Работал в школе учителем истории, обществознания и МХК.
В качестве журналиста публиковался в ряде изданий. В 2011 году некоторые стихи были опубликованы в поэтическом сборнике «Стихи с табурета».
В студенческие годы собрал группу «Провода в небо», писал для нее тексты и музыку.
Я верю в то, что литература не умрет, поскольку это один из немногих способов победить смерть, не позволить жизненному опыту отдельно взятого человека, народа и человечества в целом, уйти в небытие. Литература, может быть, переживает сейчас не лучшие времена, но она жива.

              SUROK                                                                                          АЛЕША                                                                                     ВОЗВРАТ