ВОЗВРАТ                                       

   
   
 Апрель 2013, №4      
 

Биографическая проза__________        
 Владимир Сиротенко     

 

ДЕДУШКА КЕНАРЬ,                                      
или                       
                               
Чужеземец Леонид Глебов    
                             

Начало см. в №3 2012г.           

   

                Андрущенко, естественно, арестовали. На допросах он упорно молчал. Дело зашло в тупик. Прибегли к стандартной жандармской уловке, которая применяется и ныне. Андрущенко поселили не в камеру одиночку, а в камеру, где сидел, пойманный на мелкой краже, семинарист Григорий Альфонский. Он ничего не отрицал, покаялся в своем преступлении и уже через несколько дней должен был выходить на волю. Он только и говорил о том, что уже завтра будет на воле, будет в кругу своих друзей, будет бродить по Чернигову, а не торчать в этой тесной камере с молчаливым соседом. Андрущенко было всего 21 год. Он не имел никакого опыта подпольной деятельности. Да и в революцию его потянула романтика. Он не верил, что выйдет когда-нибудь из этой тюрьмы. Хотелось предупредить друзей об опасности и о том, что он ничего не сказал и не скажет. А тут сокамерник выходит на волю. Ну, как не воспользоваться случаем. Он пишет письма своим руководителям в Москву и Петербург, а чтобы они дошли по адресу, просит Альфонского передать их Леониду Глебову со следующей запиской:
           «По старой памяти позвольте, Леонид Иванович, в последний, вероятно раз, обременить Вас просьбой: г. А...ский передаст Вам 2 письма, для меня весьма важных при теперешних обстоятельствах, которые не откажитесь переслать по адресам. Так вот как! Л.И. Жил это человек, жил - пел, мудрствовал, а теперь сидит.
              Донесли! И донесли-то кажется на удачу; но удачливый, видно, человек. Что только получит он за это? Впрочем, должен ожидать поощрения, ибо такая безнравственность и низость, как доносы, всегда у нас поощрялась. Он офицер, товарищ Б-ского. Жалко мне то, что могут потревожить знакомых, ибо вся переписка моя арестована с вещами и все это хранится за печатью губ. Тут же в замке. Но надеюсь, что как-нибудь обойду многих, а те, кого придется указать, - не выдадут да и простят меня.
             Прошу прощения у П.Ф. В последний раз, когда я был у Вас, я заметил, что она сердится на меня, - если я и виноват, надеюсь, что можно простить меня, и грешно сердиться в такое время, когда я лишился всего и, кроме каторги, ничего не жду.
             Благодарю Вас, Леон. Ив., крепко благодарю за всё; за внимание Ваше, за дружбу, за привет, который я всегда в Вас встречал. Если стою, помяните иногда меня добрым словом своим - это много будет для меня значить.
             Я здесь числюсь в секретном отделе, но приобрел знакомых и даже приятелей, конечно, не бескорыстных, которые позволяют мне разные разности. Народ всё отличный, способный удивительно. Напр., извольте с помощью одного гвоздя и кусочка стекла вырезать губскую печать; этот господин, приходящий ко мне беседовать каждое утро, содержится 8 месяцев за выпуск в Кишиневе более миллиона фальшивых кредитных бил. Есть и другие, не уступающие ему в искусстве и ловкости. «Каждому своё», - говорил Гармата. Сколько мне известно С.Д. был болен воспалением легких, ставили пиявки. Теперь ничего, поет, иногда слышу его голос через двор. Б. здоров, я тоже. Брат, если будет здесь (не в остроге, а в Чернигове) в сентябре или позже - он покончит все мои счеты с Вами.
             Ну, Леон. Ив., прощайте. И Вам, и всем Вашим искренне желаю блага и всякой удачи и счастья в жизни. Крепко обнимаю и целую Вас. И.А. 23 июля 1863г.»
             Эту записку вместе с двумя письмами к руководителям «Земли и воли», Андрущенко вручил Альфонскому, а тот тут же передал жандармам, получив за это отпущение всех прошлых и будущих грехов. Жандармы предъявили письма Андрущенко, сломав ими его волю к сопротивлению. Он даже «оказался слишком чистосердечным на допросах» (Логвин Пантелеев. Воспоминания. М. 1958. стр.335). После этих признаний стала понятной и причина, по которой он хотел поручить Глебову передачу писем в Москву и Петербург. Оказывается, Параска рассказала ему, как муж передавал ей, не читая, любовные письма и записки от Кулиша...
             Все же, из-за записки Андрущенко кн. Голицин приказал произвести обыск у Глебова, поручив это лично полковнику Шульговскому. Несчастный педантичный полковник доносил о результатах этого обыска: «При тщательном обыске огромной переписки и рукописей различных произведений большей частью малороссийским языком от многих особ, подозрительных бумаг и писем, а также запрещенных книг я не обнаружил, о чем при выезде из квартиры Глебова я имел честь доложить Вашему сиятельству. Огромная переписка Глебова почти вся касается издаваемого им листка; беспорядочность этой переписки и рукописных произведений, объявлений для печати, присланных разными особами, а также газеты, которые он получал, заняли мой обыск более 6 часов».
           Хотя компрометирующих бумаг не было найдено, но все знали излишнюю осторожность Глебова, поэтому губернатор справедливо считал, что всё компрометирующее Глебов сжигал сразу по прочтению. Глебов был всё же любимым преподавателем губернаторских детей, грудью вставших на его защиту. В угоду детям кн. Голицын не арестовал его, как остальных. Но тут в судьбу Глебова вмешалась жена губернатора кн. Апраксина, считавшая Параску похотливой блудницей, подобной «европейской блуднице Маркович» и желающая оградить своих детей от ее тлетворного влияния. Под давлением жены кн. Голицин пишет в III отделение кн. Долгорукову: «Глебов человек совершенно пустой, преподаватель весьма плохой, а между тем в кружке он пользуется незаслуженной славой умного человека. Прасковья Федоровна Глебова не без греха и собою недурна. В кружке здешних так называемых «свитников» играет довольно важную роль... По свойственной женскому полу велеречивости она, так сказать, «Эмансипэ». Напитанная тем, что слышит в этом кружке, она без толку и весьма некстати повторяет слышанное и приводит мысли о каком-то резком отличии, будто существующем между «москалями» и «малороссами»... Я считал бы полезным уволить Глебова с должности, лишить его права издавать «Черниговский листок» и сурово указать ему».
              Потеряв место в гимназии, Глебов не смог найти никакой работы в Чернигове. Даже репетитором его не брали - рекомендовали вначале заняться воспитанием собственной жены, а затем уже браться воспитывать чужих детей.
            От переживаний у Параски началась мастопатия. У Леонида Ивановича тоже возобновились страшные мигрени. Они решили временно покинуть Чернигов и переехать к Параскиному отцу. Ночами Параска не могла спать из-за болей в груди. Несмотря на то, что сан ее отца священника не позволял общаться с ворожеями и знахарями, она стала искать спасение у знахарок. Как ни странно, они таки вылечили ее от мастопатии, что не под силу и нашим онкологам. Потянулся к знахаркам и сам Леонид Иванович. Эти ворожки и травницы избавили его от вечных мигреней, вернули зрение. Он сам увлекся ворожбой и траволечением. Вообще-то он не имел никаких экстрасенсорных способностей, как, например, Гулак-Артемовский. Но он тщательно записывал рецепты и секреты травяных сборов, которые открывали ему, божьему страдальцу, неграмотные бабки-знахарки. Через год он уже имел огромный рукописный сборник заговоров и травяных сборов на все случаи жизни. К Глебовым потянулся ручеек страждущих, ищущих и находящих у него излечение. Как настоящий знахарь, Глебов ни у кого ничего не брал - волшебный дар исчезает при малейшем мздоимстве. Зато Параска, втайне от Леонида Ивановича, всегда показывала излечившимся на кошель при выходе, куда они и складывали свое подаяние. Таким образом, Глебовы уже и без помощи отца-иерея ни в чем не терпели недостатка. Гляньте на фото Глебова этих лет. Разве он похож на преследуемого и нуждающегося?
            Леонид Иванович даже хотел напечатать книгу «Ворожка». Увы, Черниговский митрополит Феодосий, поддержанный всем духовенством, наложил запрет на печатание. Православная церковь не признает ворожбы.
            Досталось и протоирею Бурдоносу за поощрение занятий зятя. Глебову стало неуютно в Нежине. Он пишет прошение губернатору кн. Голицину предоставить ему любую работу в Чернигове. Что же, кн. Голицын никогда не был злопамятен, да и тот рапорт в III отделение, где он характеризовал Глебова как «человека совершенно пустого», дал возможность Глебову избежать ареста. Губернатор предоставил Глебову место в статуправлении, правда, здесь вместо зарплаты предоставляли возможность подработать, предоставляя клиентам нужные данные. Собственно говоря, предлагалось жить мздоимством. К сожалению, Леониду Ивановичу, как истому русскому интеллигенту, мздоимство было противно. Он пробует обратиться за помощью в трудоустройстве к коллеге по громаде Федору Рашевскому. Увы, тот, помня о позоре, вызванном соблазнением его сына Параской, отказывается иметь какие-либо дела с Глебовым.
            Очутился Леонид Иванович в изоляции. Его ближайшие друзья Нос, Белозерский, Тыщинский - осуждены и отбывают срок... Пишет грустные стихи, но их никто не печатает - валуевским указом запрещена печать произведений на украинском языке. Леонид Иванович даже разрешает Параске обратиться к Кулишу, ставшему попечителем Варшавского учебного округа, с просьбой о его трудоустройстве. Увы, Кулиш только обещает помощь, палец о палец не ударяя для ее реализации. Наконец 25.05.67 он пишет: «Цель моя относительно Вас приближалась ко мне с каждым полугодием, с каждым месяцем. Но когда она сделалась уже почти удободосягаемою, вдруг всё расстроилось». Проще говоря, о просьбе он вспомнил только тогда, когда сам потерял место...
            Наконец Леониду Ивановичу повезло. Весною 1867 года на заседании Земского собрания подняли вопрос о необходимости иметь свой собственный земский печатный орган. Дело решили начать с назначения заведующего типографией, который бы и занялся всею дальнейшей организационной работой. Друзья сообщили об этом Глебову, и он обратился за помощью к старому знакомцу, общественному деятелю и писателю-историку Александру Ивановичу Ханенко. Познакомились они в 1858 году, когда Глебов переехал в Чернигов из Черного Острова, а предводитель дворянства Сурожского уезда Ханенко вошел в созданный царем Комитет для разработки Закона «Положение о крестьянах» и благодаря этому жил с 22.07.58 по 22.02.59 в Чернигове. Шишацкий-Ильич тогда печатал, чуть ли не в каждом выпуске «Черниговских губернских ведомостей» стихи и басни Глебова, а также серию статей Ханенко по истории и археологии. Вот в редакции они и познакомились. Ханенко не только был любителем поэзии и поклонником басен Глебова, но и сам писал стихи. Глебов как-то вспоминает в письме о стихе Ханенко 1859г., который оканчивался строками:

                                                          Забвенье прошлому! Вперед!
                                                          Позора сброшены оковы...
                                                          И пусть на Подвиг жизни новой
                                                          Всяк силы новые несет.

             Со временем Ханенко выпустит несколько исторических романов, в том числе и роман об императоре Павле I. В 1866г. он был избран головой губернского земства. Голова земства, писатель-историк не отказал в помощи другу-поэту. Он предложил Черниговскому земству на пост заведующего типографией кандидатуру Глебова и отстоял ее. Правда, всяческие согласования в те времена длились не меньше нынешних. Только с 1 октября Глебов был утвержден на пост заведующего типографией. Земство выкупило для него небольшой уютный домик в центре города, рядом располагалась типография. Мало того, положили более чем 600 рублевый оклад. Жить бы да жить. Увы, у Параски мастопатия перешла в рак груди и 4.11.1867г. она умерла. Глебов ставит ей роскошный мраморный памятник, на котором вырезана его эпитафия жене:

                                                        Сокрыто здесь так много чистых грез,
                                                        Любви и светлых упований,
                                                        Неведомых для мира слез,
                                                        Никем не понятых страданий.

           Увы, со временем эта эпитафия перекочевала на многие памятники умерших черниговчан, а само захоронение Параски Глебовой затерялось...
             Смерть Глебовой стала немым укором совести кн. Голицыну. Он по собственному почину пишет в III отделение ходатайство: «Проступок Глебова был совершенно маловажен и наказание, понесенное им через лишение места, можно сказать, вполне его очистило». По этому ходатайству губернатора 25.05.1858 с Глебова был снят тайный надзор полиции.
            Чтобы уйти от одиночества, Леонид Иванович с головою ушел в работу. Даже нынче, со всей этой компьютерной техникой, создать из ничего типографию - огромная работа для многих людей. В те времена было еще сложнее. Всю свою немалую зарплату Глебов тратил на рабочих и на непредусмотренные расходы. Создание типографии заняло целых три года, пока в ноябре 1870 не вышел первый номер ежемесячника «Земский сборник Черниговской губернии». Для того чтобы покрыть непредусмотренные расходы, связанные с изданием, приходилось печатать заказы со стороны. Со всем этим Леонид Иванович успешно справлялся.
            С назначением заведующим типографией, для облегчения жизни Леонида Ивановича, сразу после смерти его жены, Ханенко нанял ему домоправительницу - красавицу Параскеву Васильевну Баранову. Увы, ее соблазнил заезжий красавец-гусар. Когда же он укатил, женщина почувствовала, что она беременна. Хотела покончить с собой из-за такого позора. Леонид Иванович не дал. Он дал слово, что женится на ней и усыновит ребенка, только кончится годичный траур по его жене. Слово он сдержал. Но ребенок родился намного раньше этого срока, и мать отдала его в приют. Отказаться от ребенка было не труднее, чем нынче, но и забрать его обратно, было не легче. Только в начале 1869 они смогли усыновить мальчика, которого назвали Сашей, в честь того, бросившего ее гусара...
            В 1870г. кн. Голицын переехал в Петербург, а на его место губернатором был назначен Алексей Александрович Панчулидзев, не скрывающий своей любви к периодическим изданиям. При его поддержке стало выпускаться «Особое прибавление к Черниговским губернским ведомостям», редактором которого стал бывший узник Петропавловской крепости по делу Андрущенко Александр Тыщинский, нынче помощник управляющего канцелярией губернатора. В общественной жизни повеяло весной. Он снова создает кружок «любителей украинской литературы и искусства». Его добрый знакомый Михаил Шевелев вспоминает:
            «Для единения со своими приятелями Л.И.Глебов завел у себя еженедельные собрания «четверги». Эти «четверги» собирали в квартиру Глебова его приятелей и поклонников. Они обычно заставали Глебова в его гостиной, где он восседал в фортеле и думал, - это был его послеобеденный отдых, который длился несколько минут. За длительным оживленным чаем, который продолжался далеко за полночь, гости беседовали о театре, обсуждали литературные новости, разговаривали на злободневные темы и т.д., и все эти разговоры оживлялись образными, оригинальными мыслями и сообщениями самого хозяина и так захватывали гостей, что последние часто даже не слышали боя настенных часов».
                                                                                                            
        © В.Сиротенко

НАЧАЛО                                                                               ПРОДОЛЖЕНИЕ                                                                               ВОЗВРАТ

                                                    
                                                                      Предыдущая публикация и об авторе в разделе
"Биографические очерки"