ВОЗВРАТ                                       

   
  
Июль 2012, №7     
   

      Документальное исследование____                              Яков Верховский, Валентина Тырмос    

  

        «ГОРОД  АНТОНЕСКУ»                               

Предыдущая публикация - №6 2012г.     

   

                                         Парад смерти


7 ноября 1941, пятница
Одесса

                Ну что ж, вернемся в Одессу.
                Вернемся в «Город Антонеску».
                В тот город, где очищенная от женщин и детей Тюрьма уже готова принять евреев-мужчин.
               Но прежде чем заключить их, как требовал Алексяну, в тюрьму, нужно было, как минимум, их обнаружить, выманить каким-то образом из нор, где они схоронились - из подвалов, чердаков, из катакомб, наконец…
                Как это осуществить в растерзанном городе?
                Румыны приняли решение применить обычный свой трюк: «регистрация».
                Регистрация?! Но как это возможно?
                Ведь «регистрация» однажды уже состоялась?
               Еще две недели назад около 90 тысяч евреев Одессы ушли на «регистрацию» в село Дальник. Ушли и сгинули без следа.

ИЗ ДНЕВНИКА АДРИАНА ОРЖЕХОВСКОГО
28 октября 1941

              «Но те [о тех], кого погнали в Дальник, ничего не известно. Ходят раз[ные] чудовищные слухи, но они не проверены…» [1]

               После этой, с позволения сказать, «регистрации», а, на самом деле, кровавой бойни на Дальнике, оставшихся в живых евреев погнали неведомо куда и в город тайком вернулись лишь единицы. Видимо, мало было таких отчаянных, как Фаня, мама Янкале, которая нашла в себе силы в предрассветной тьме выброситься из колонны угоняемых в придорожную канаву и этим спасла от смерти и себя, и сына.
               Да действительно, одна «регистрация» евреев, уже состоялась.
               Ну и что из того? Теперь состоится еще одна.
               И, если возникнет необходимость, еще одна. И еще …
               До… До полной очистки города!
               И вот 7 ноября 1941-го вышел приказ о новой «регистрации».
               Даже не один, а два приказа.
              Первый требовал от всех мужчин-евреев в течение 48 часов явиться в городскую тюрьму на Люстдорфской дороге. За неподчинение грозил расстрел.
               Второй касался мужчин-коммунистов и был значительно мягче: коммунистам велено было явиться на регистрацию в течение трех дней, но не в тюрьму, а в ближайшую префектуру полиции. При этом всем явившимся гарантировалась жизнь и свобода, а за неявку грозил не расстрел, а арест.
              Оба эти приказа были распространены в виде листовок, а затем опубликованы в «Одесской газете» №5. И если приказ о регистрации евреев был так и назван «Приказом» и подписан хорошо знакомым нам палачом подполковником Никулеску-Кока, то приказ о явке коммунистов был назван «Объявлением» и подписан просто: «Военное командование, Гулянка»

                                             

                                                  Приказ командующего войсками Одессы
                                                                  «Одесская газета» №5
                                                                          8 ноября 1941

                                       
                                                     Объявление военного командования 
                                                                   «Одесская газета» №5
                                                                          8 ноября 1941


             Одесса была уже «приучена» к приказам оккупантов, появлявшимся на афишных тумбах и на воротах домов, а теперь вот и в газете, выходившей, правда, пока только три раза в неделю. Так что и эти два новых приказа были сразу же обнаружены, прочитаны и … поняты.
             Поняты правильно: евреям - в тюрьму и расстрел за неявку, коммунистам - в полицию с гарантией жизни и свободы.
               Прошла ночь.
               Наступило утро 8 ноября 1941 года, утро Михая Витязула чел Мааре, то самое утро, когда улицы Бухареста были заполнены праздничной толпой, кода город был усыпан цветами, гремела музыка и проходил торжественный Парад победы над «крепостью-Одесса».
               В это утро улицы Одессы тоже заполнились толпой, только не столь праздничной, как в Бухаресте.
               В основном это были евреи, мужчины, не призванные во время осады в Красную армию: пожилые степенные, все еще прилично одетые, и молодые, совсем еще мальчики, с узелками в руках, куда матери заботливо положили несколько кусочков сухого хлеба, чтобы сынок, проголодавшись в очереди на регистрацию, мог перекусить. Вот они эти евреи на фотографии. С «желтыми звездами» на одежде.
               Все они, и пожилые, и молодые, шли в одном направлении - в Тюрьму.
            Это шествие, в котором принимали участие и женщины - жены, матери, провожавшие своих мужей и сыновей, тоже было парадом - «Парадом смерти»!
               Ни один человек, из ушедших в этот день на «регистрацию», не остался в живых. Все погибли. [2]


                          
                                                             Парад смерти
                                                             Одесса, 8 ноября 1941
                                                             Архив Яд-ваШем, № S015/132


              И теперь только в актах советской Чрезвычайной государственной комиссии по обнаружению злодеяний, копии которых хранятся в архиве Яд-ваШем в Иерусалиме, вдруг промелькнет имя Бореньки, или Монечки, 17 лет, ушедшего 8 ноября 1941-го на «регистрацию» и пропавшего без вести.
               Один такой мальчик ушел из дома №11 по Прохоровской, где жил Янкале. Звали его Фима. Фамилию Янкале не помнит.
              Родители Фимы погибли, как видно, еще в первые дни оккупации, и Фима жил один. В ночь перед «регистрацией» он зашел к соседям - хотел посоветоваться с Фаней относительно приказа о регистрации: идти или не идти?
               Фаня сказала: не идти.
               Но мальчик, как видно, побоялся грозного приказа оккупантов.
               «Я устал. Мне надоело бегать и прятаться. Будь, что будет», - сказал он и пошел… Светлая ему память…
                Янкале, к счастью, «регистрация» не касалась: ему в те дни было только 11 лет.
                А вот отец Ролли - 37-летний Изя должен был идти и, будучи уверен, что следует подчиняться приказам оккупантов, собирался это сделать.
                 Но Тася «о такой глупости» даже слушать не хотела. Зачем, возмущалась она, идти в Тюрьму, из которой с помощью Татьяны Рорбах всего три дня назад она его вытащила?
                 В результате бурной сцены, в которой приняла участие вся семья, включая детей, было принято компромиссное решение: на регистрацию пойти, но не в Тюрьму, куда обязаны явиться евреи, а в префектуру полиции, куда приглашают коммунистов. Убедиться в том, что регистрация, объявленная румынами, это действительно только «регистрация», а не арест. И действовать по обстоятельствам.
                Никаких документов, естественно, не предъявлять, сославшись на их потерю. На словах можно даже и «коммунистом» назваться - коммунистам, как видно, ничего особенно страшного не грозит.
                Ближайшая префектура полиции помещалась в те дни на Приморском бульваре во дворце Нарышкиной.
                 И вот 8 ноября 1941-го, с утра пораньше, взяв с собой Ролли, с которой они теперь решили ни при каких обстоятельствах не расставаться, Изя и Тася отправились на регистрацию.
               Истинные дети Одессы, они хорошо знали путь на Приморский бульвар: по Казарменному переулку до Гоголя и дальше - по Сабанееву мосту, мимо усадьбы графа Толстого, мимо новой школы Столярского, на бульвар.
                 Но вот и дворец Нарышкиной. Фаворитка императора Александра I, несравненная красавица княгиня Мария Нарышкина, выкупила его у помещика Шидловского в 1830-м и с помощью Боффо превратила в настоящий шедевр.
                 Великолепие дворца во все времена возбуждало аппетит «хозяев» Одессы: в 1919-м дворец служил резиденцией военного губернатора генерала Гришина-Алмазова, советская власть превратила его в «Дворец моряка», а теперь вот он стал румынской префектурой.
 

                                         
                                                                     Дворец Нарышкиной
                                                        Одесса, Приморский бульвар №28

 
                Стараясь не выдавать охватившего их страха, троица приблизилась к дворцу. Еще издали они увидели скопившуюся здесь толпу взволнованных русских женщин. Они размахивали руками, отталкивали друг друга и, нагибаясь к полуподвальным окошкам здания, выкрикивали мужские имена: «Коля! Митя! Андрей - Андрю-ша-а!»
                 В открытых окошках виднелись головы мужчин - это были, видимо, пришедшие на регистрацию коммунисты, которых, несмотря на обещания властей, все-таки задержали и заперли в подвал. Тася оказалась права: «регистрация» означала арест - арест даже для коммунистов.
                 Не останавливаясь, они протиснулись через толпу, миновали румынских солдат у входа в префектуру, и проследовали до конца бульвара. И дальше, слегка убыстряя шаг, - по Ласточкина, через Городской сад и Преображенскую на Софиевскую.
                На счастье, в этот день на улицах города румынские патрули не останавливали прохожих и не вылавливали евреев.
                  А зачем? Лишние хлопоты.
                  В этот день евреи сами, добровольно, шли в Тюрьму.



                                                    Мы идем являться

                                                          Рассказ пятилетней Ролли


Одесса. Квартира тети Норы
8 ноября 1941, суббота
23 дня под угрозой смерти


                    Тася сказала, что «все мужчины про-ис-хождения должны являться». Мой папа тоже «происхождения» и он тоже должен являться.
                  Папа очень хотел являться в Тюрьму.
                  Не знаю, что это он там забыл?
                  Может быть, старое Бусино пальто, на котором мы все сидели в углу под лестницей за железной дверью?
                  Но Тася кате-гори-чески не хотела являться в Тюрьму.
                  Тася хотела являться в префек-ту-ру.
                  Уф, как они ругались друг на друга.
                  Тася кричала: «Префектура! Префектура!»
                  А папа кричал: «Тюрьма! Тюрьма! Тюрьма!»
                  В конце концов, победила Тася.
                Папа взял меня за руку, а Тасю под руку, и мы все вместе пошли являться в префектуру.
                 Префектура была на бульваре, где я раньше училась кататься на моем новом двухколесном велосипедике, который теперь где-то потерялся вместе со всеми моими игрушками.
                 Мы шли и шли, пока не пришли на бульвар и не увидели префектуру. Префектура была в большом желтом доме с длинными окнами. А под ними еще другие окна - маленькие, и видны в них люди. Не целые люди, а только головы от этих людей.
                  И все они - эти головы – что-то кричат.
                  А на улице стоят тетки разные, старые и молодые, и тоже кричат.
                  Одна зовет какого-то Колю: «Ко-ля! Ко-ля!»
                  Хочет, наверное, что бы этот Коля вышел на улицу, или выглянул в окошко. А этот гадкий Коля и выходить не хочет и в окошко не выглядывает. Даже жалко мне эту тетку стало.
                  А у входа в дом солдаты.
                 Такие, как раньше, в Тюрьме, те, которые меня от папы отдирали и на плитки во двор выбрасывали. Они на нас, конечно, немножко посмотрели, но не стали кричать и винтовками размахивать не стали. Так что я даже не очень испугалась.
                 А Тася, как видно, передумала являться.
                 Потому что папа сильно сжал мою ладошку и стал кажется идти чуть-чуть быстрее. Я уже знаю, что, когда папа так сжимает, не нужно бояться, нужно только не плакать, ничего не спрашивать и идти чуть-чуть быстрее.
                 Вот мы и пошли – чуть-чуть и еще чуть-чуть.
                 Мимо окон. Мимо голов.
                 Мимо теток и мимо солдат…
                 Идем и идем. И проходим. И прошли.
                 И пошли дальше…
                 И пришли обратно - к тете Норе на Софиевскую.


                                                              Охота на волков

                 На «регистрацию» вышло довольно большое число мужчин - евреев и коммунистов. Евреи, явившиеся в Тюрьму, были сразу без всякой регистрации загнаны в камеры. Что касается коммунистов, то они были как-то все же зарегистрированы и те, которые были признаны «опасными», отправлены в ту же Тюрьму. Остальных отпустили.
                Но результаты, достигнутые «регистрацией», не удовлетворили румын. Они почему-то никак не могли взять в толк, что в Одессе просто очень мало мужчин: большая часть призвана в армию, рабочие заводов эвакуированы, допризывники - курсанты военных училищ увезены в тыл.
                С точки зрения оккупантов, «вооруженные до зубов евреи» все еще где-то скрываются. А посему было принято решение: для полной очистки города провести повальные обыски.
                 Началась охота на мужчин.
                 Жандармы обходили улицу за улицей, дом за домом.
                 Поставив оцепление, они врывались в квартиры и, обнаружив там еврея, даже 70-летнего старика или 15-летнего мальчишку, уводили его вместе со всей семьей, виновной в «укрывательстве».
               Охота была брутальной - ведь речь шла о людях, представлявших большую опасность - фактически о волках, засевших до поры до времени в своих норах, и обращение с ними должно было быть соответствующим.
                Облава обычно сопровождалась страшным шумом, грабежом, избиениями, а иногда и смертоубийствами. В ход шли и приклады, и штыки. Доставалось всем - и обнаруженным мужчинам, и женам их, и матерям, и даже некстати расплакавшимся детям.
                 Румыны действовали «героически»!
                 Но самое смешное (если смешное может быть в этом ужасе!), что на чердаки и в подвалы «герои» не заглядывали - боялись евреев!
                Вспоминает Андрей Недзведский - редактор одной из одесских газет, коммунист, находившийся во время оккупации в Одессе: «…Как только румыны оцепляют дом, собираясь начать обход квартир, я должен уходить на чердак. Хорошо, что дверь на чердак рядом с нашей дверью.
                Ускользаю на чердак в то самое темное и укромное место, где крыша сходится с настилом и где, войдя со света, труднее что-либо заметить…
               Лежать приходится долго. Если найдут, конечно, несдобровать. Расправа может быть немедленной…
               Чердак оказался надежным укрытием: румыны за все разы, что я прятался под крышей, здесь не появлялись.
                Уже позже мы узнали, что они, как правило, избегают и чердаков, и подвалов. Боятся…»
[3]

                Поимке евреев в этот период активно помогали «сознательные жители
«Города Антонеску».
                 Что двигало этими людьми?
                 Почему они так спешили предать своих соседей?
                 Хотели выслужиться перед новыми хозяевами?
                 Зарились на еврейское имущество?
                Или, может быть, ими двигала ненависть, просто вековая исконная ненависть к евреям?
                 В личном архиве авторов хранятся десятки таких доносов - мерзких не только по сути, но по стилю - частью рукописных, а частью даже отпечатанных на машинке.
                 Один из доносов, носящий румынский регистрационный номер 108, направлен в префектуру полиции 24 ноября 1941 года некоей гражданкой Тимофеевой. В трехстраничном доносе перечислены все «жиды», проживающие в квартире №5 по Сретенскому переулку № 12, указаны фамилии дворника и управдома, укрывающих этих «жидов», и приведено красочное описание их «жидовского» безобразного поведения».


                          
                                                    Копия доноса Тимофеевой на «жидов»,
                                       проживающих в доме № 12 по Сретенскому переулку
                                                                 Одесса, 24 ноября 1941


                Большая часть евреев, пойманных во время «охоты на волков», погибли.
                В одном из уведомлений румынских властей сообщается, что некий еврей Катс Р.З., не выполнивший приказ от 7 ноября 1941года (вместе с женой Катс А.Р. и, видимо, двумя детьми - Катс А.Р. и Катс Е.Р.), был повешен 30 декабря 1941-го в 15:00 во дворе городской тюрьмы. [4]

                                                          Что-то «страшное»…

                Где-то 16 или 17-го ноября жандармы добрались до Софиевской, оцепили дом №17 и в сопровождении дворничихи Павловой стали обходить квартиры. Если на требования дворничихи хозяева отказывались отпереть замки, двери выламывали. А дальше - все, как обычно: грабеж, избиение, дикие вопли старух, плачь детей.
                Найденных в квартире мужчин выводили вместе с «укрывавшими» их женщинами и детьми, так что вопли и плач продолжались и во дворе.
                Жители, до квартир которых жандармы еще не добрались, прилипли к окнам.
               Тася тоже выглядывала в окно. Изю она закрыла в Нориной спальне, хотя и понимала, что, если жандармы ворвутся в квартиру, это его не спасет.
                А в том, что они вот-вот ворвутся, не было никаких сомнений.
                Ужас сковал маленькую семью.
                В комнате повисла тишина, особенно ощутимая на фоне криков, доносившихся со двора.
               Нора зажала в объятьях Эрика. Буся забилась за платьяной шкаф. А Ролли взобралась с ногами на диван и, понимая, что вот-вот должно произойти что-то «страшное», пыталась защититься от этого «страшного» с помощью вышитой крестиком диванной подушки.
                 Минуты ужаса превращались в часы.
                 Время близилось к полудню.
                 Между тем во дворе уже скопилась большая группа евреев, и жандармы, построив их в подобие колонны, стали выводить это человеческое горе на улицу.
                  «Охота на волков» на сей раз, видимо, закончилась.
                 Но в доме все еще остались непроверенные квартиры, и жандармы должны были вернуться.
                  Жандармы вернутся.
                  Скорее всего, уже завтра утром. И тогда…
                  Нет, Изю нужно было немедленно уводить - если его найдут в квартире Норы, это кончится плохо для всех.
                  Как только жандармы ушли, Тася бросилась на поиски нового убежища. К счастью, такое место нашлось - в одном из домов на той же Софиевской.
                 В этом доме жила давняя знакомая Таси - Эмилия - немолодая уже 60-летняя женщина, по национальности латышка. С сестрой этой женщины Тася познакомилась в советской тюрьме, и по возвращении в Одессу из ссылки, привезла Эмили от нее, что называется, «живой привет».
                  Дом, в котором жила Эмилия разбомбили, но ее квартира по странной случайности почти не пострадала. Она висела в сохранившихся стенах дома на уровне верхнего четвертого этажа, и Эмилия продолжала жить там, добираясь до входной двери по искореженной железной лестнице.
                Главным преимуществом этой квартиры было то, что с улицы дом казался настоящей развалкой, каких много было в эти дни в Одессе, и трудно было предположить, что кто-то может там жить.
              Эмилия согласилась приютить еврейскую семью, заручившись, правда, предварительно разрешением или согласием на то управляющего домами - некоего Кривиляри.
                  В тот же вечер, под покровом темноты, Тася перевела в развалку к Эмилии Изю и Ролли.
                 Но прежде чем они покинули квартиру Норы, Изя должен был выполнить еще одно важное дело.
                 Еще вчера, 15 ноября 1941-го, по городу был расклеен очередной приказ румынских властей, который в очень резкой форме требовал от евреев до 12 часов дня 19 ноября 1941-го заявить обо всех имеющихся в их распоряжении ценностях. После указанной даты нарушители приказа вместе с семьями будут отправлены под конвоем в Военно-полевой суд.


                                  
                                                               Приказ о сдаче ценностей
                                                    «Одесская газета» №8, 17 ноября 1941


                Что делать? В квартире Норы в те дни хранились все ценности семьи Тырмос. Это были собранные несколькими поколениями и сберегавшиеся на «черный день», золотые монеты царской чеканки, старинные золотые кольца, цепочки, золотые карманные часы…
                В 1920-м весь этот семейный клад удалось как-то спрятать от одесского ЧЕКА, а теперь вот возникла необходимость уберечь его от румынских грабителей.
               Наиболее надежным местом всем почему-то показалась спальня Норы. Над изголовьем двуспальной Нориной кровати Изя отклеил полоску обоев и, стараясь производить как можно меньше шума, выдолбил в стене из ракушечника достаточно большую нишу, сложил в нее матерчатые мешочки с драгоценностями, замуровал разведенным в воде гипсом и аккуратнейшим образом заклеил той же полоской обоев.
                 Теперь семейный клад был надежно упрятан, и ему предстоит еще сыграть свою роль в судьбе Ролли и ее родителей.
                 С наступлением темноты маленькая семья, попрощавшись навеки с Бусей и Норой, отправилась в развалку к Эмилии.


                                                     Развалка на Софиевской

                 В квартире Эмилии были две набольшие комнаты. Одна, заваленная случайными вещами, свидетельствовала о том, что и Эмилия не нашла в себе силы «отказаться» от присвоения имущества исчезнувших соседей-евреев. И другая - в которой спала сама Эмилия. Здесь стояла ее никелированная кровать, старинный буфет и небольшой стол.
                 «Квартиранты» поместились на маленькой кухне.
                 Тася спала на полу. А Изю и Ролли спрятали от возможных обысков на антресолях - деревянном настиле, устроенном в кухне под потолком для хранения вещей. Антресоли были темными и такими низкими, что трудно было предположить, что там могут скрываться люди. Положение, конечно, могло усложниться, если находящийся на антресолях ребенок вдруг заплачет. Но Ролли, после всего пережитого за последние полтора месяца, после горящей школы, после Тюрьмы и после страха, перенесенного во время обыска в доме, где жила Нора, казалось, уже разучилась плакать.
               Лежа часами на антресолях, Изя старался развлечь дочь и пересказывал ей содержание своих любимых книг: Джека Лондона, Дюма, Майн-Рида. Он рассказывал ей о бескрайних просторах Аляски, о волке по имени Белый Клык, о мудром аббате Фарио и Всаднике без головы.
                 Память у него была замечательная, и рассказчик он был необыкновенный. Рассказы отца раздвигали тесные стены антресолей, зажигали на грязном потолке северное сияние, и девочка видела себя летящей по снежному насту на собачьей упряжке и слышала рокот волн у замка Иф. Придет день, и точно так же как Ролли, сын ее Сашка узнает о Белом Клыке из уст деда. А потом возмужавший Сашка, получивший, как видно в наследство, талант рассказчика, поведает об этом замечательном волке - верном друге человека своему сыну - Араду. Но будет это не скоро, уже на другом конце земли и даже на другом языке - на древнем языке иврит.
                 А пока, все еще длится этот чудовищный 1941-й, все еще идет война, и мы все еще в «Городе Антонеску», в развалке на Софиевской .
                 Тася в сопровождении Эмилии обошла соседей по дому доктора Тырмоса на Петра Великого, и они (без особой радости, конечно) возвратили ей часть разграбленных ими вещей: одежду, постельное белье, посуду. Теперь Эмилия могла менять эти вещи на Новом базаре на продукты - мерзлую картошку, кукурузную муку, подсолнечное масло, и готовить какую-никакую еду. Тася ей в этом не помогала. Она занималась «документами».
                 Документы! Документы! Самое главное сейчас было достать какие-нибудь, пусть самые абсурдные, фиктивные документы, удостоверяющие их не еврейское происхождение.
                  Замотанная до самых глаз теплым платком, без «желтой звезды» на старом пальто, Тася целыми днями металась по городу, пытаясь достать, купить, организовать для себя и для Изи документы. И хотя Изя считал всю эту «беготню» пустым, бесполезным и очень опасным занятием, она своего добилась.
                  Организовала вполне приличные, с виду, «ксивы».
                 Документов было два. Собственно говоря, это были не документы в полном смысле этого слова, а копии документов - естественно, несуществующих. Идея создания таких фиктивных копий принадлежала, конечно, Тасе - юристу по образованию. Как считала Тася, создать правдоподобную фиктивную копию документа гораздо легче, чем сфабриковать сам фиктивный документ.
                Одна из «ксив» представляла собой копию несуществующего свидетельства о крещении Таси и подтверждала ее якобы христианское вероисповедание.
               Эта фиктивная копия была удостоверена реальным нотариусом и снабжена настоящей советской круглой печатью, которую за приличное вознаграждение шлепнул тот же нотариус, оказавшийся старым знакомцем доктора Тырмоса.
                  Вторая «ксива» была еще более хитроумной.
               Она касалась Изи и была призвана подтвердить его якобы караимскую национальность. Эта «ксива» представляла собой копию несуществующего завещания, которое якобы оставил Изе, усыновленному в детстве отчимом евреем, его родной отец - караим Шилибан.
                 На копии завещания, как и на копии свидетельства о крещении, стояла настоящая советская круглая печать, способная пройти самую тщательную проверку.
                 Обе копии были выданы вроде бы много лет назад, напечатаны на пожелтевшей бумаге и помечены соответствующими давними датами.
                 Так, обзаведясь копиями несуществующих документов и надежно упрятав Изю и Ролли на антресолях несуществующей квартиры несуществующего дома, Тася почувствовала себя настолько уверенно, что даже решила устроить новоселье и пригласить в гости самого нужного им в данной ситуации человека - управдома Кривиляри.
 

                                            Новоселье

                                                         Рассказ пятилетней Ролли


Одесса. Развалка на Софиевской
46 дней под угрозой смерти


                    Сегодня у нас большой праздник – но-во-селье!
                Это потому, что мы перешли на новую квартиру.
                Тася сказала, что все всегда так делают, когда переходят.
                Но сначала я должна рассказать, как это вдруг мы взяли и перешли.
                Все началось с того, что Тася сказала: во-первых!
               Это она всегда так говорит: во-первых, во-вторых, чтобы мы с папой знали, что раньше, а что потом, и ничего не перепутали!
                Ну, так Тася сказала: во-первых, без нас Нора будет в безо-пас-ности, потому что у Норы есть настоящий русский паспорт, а, во-вторых, Нору все любят: и дворничка, и соседи, и дворовый кот Мурзик, которого она всегда раньше кормила колбасой.
                И вот поэтому, из-за паспорта и из-за кота, мы взяли и перешли а Эмильке.
                Она теперь будет нас ук-ры-вать. Она согласилась.
                Сначала Тася перевела папу, а потом меня. Мы с ней шли быстро-быстро, у самой стеночки, и я даже всю дорогу молчала и не морочила ей голову. Она заранее меня предупредила, чтобы я не морочила.
                А мне что? Не морочить, так, не морочить.
                В дом, в котором живет Эмилька, попала фугаска. Хотя, может быть, даже и зажигалка. Нет, скорее, фугаска.
                Фугаска разбомбила дом и сделала из него развалку.
                Мы с Тасей так прямо и вошли в эту развалку, хотя там было темно и страшно, но дальше стало еще темнее и еще страшнее, потому что дальше мы стали карабкаться по поломанной лестнице вверх до самой до Эмилькиной квартиры. Но там, в квартире, было уже светло от коптилки, и тепло от маленькой плитки в кухне, и там был папа.
                Утром Эмилька сварила нам вкусную мамалыгу, и мы с папой стали ее кушать. А Тася не стала. Она завязала голову платком и приказала нам на всякий случай залезать на антресоли. Когда Тася завязывала голову платком, мы с папой всегда на всякий случай залезали на антресоли. Пока мы не залезем, она даже убегать не хотела. А убегать ей нужно было обязательно, потому что она убегала за до-ку-ментами.
                Она просто заболела этими документами. Так все время и повторяла, как попугай в зоопарке: «До-ку-менты! До-ку-менты! До-ку-менты!»
                 Папа тоже иногда говорил, только шепотом: «До-ку-менты…»
                Документы Тася придумывала сама и сама их печатала на маленькой машинке, которую Эмилька выменяла на базаре. Машинка стояла в кухне на столике, и ее совершенно нельзя было трогать.
                 «Даже не прикасайся!», - сердился папа.
                На все эти напечатанные документы один Тасин знакомый должен был поставить какие-то печатки. Тогда документы будут настоящие. За этими печатками Тася и бегала, когда завязывала платок и загоняла нас с папой на антресоли.
                 «Я побегу к нотари-усу! А вы залезайте на антресоли. Быстренько!», - говорила она.
                 В конце концов, этот непонятный нотари-ус (с усами он, что ли?) поставил все-таки печатки, а Тася ему за это подарила нашу серебряную сахарницу и чайницу, тоже серебряную, на подносе.
                  Очень Тася радовалась этим печаткам.
                 «Теперь у нас есть настоящие копии, заверенные нота-нота-риаль-но!», - объясняла она папе.
                 Я тоже поняла.
                 Мы теперь будем никакие не евреи.
                 «Даже слово это забудь!», - сердился папа.
                 Мы с Тасей будем теперь как будто бы русские. У нас есть про это КОПИЯ.
                 Как ее, Тасю, когда-то крестили в церкви.
                 И я с ней как будто бы, тоже когда-то, ходила в эту самую церковь. Только я этого не помню.
                 «Ты помнишь! Ты помнишь!», - орала Тася. -
                  Ты обязательно должна помнить ЭТО!
                  Да и что тут особенного помнить? Большой дом такой. И картины на стенах - иконы называются. И свечи… Ты все это прекрасно помнишь.
                   И мы с тобой там стояли на коленях…»
                  «Зачем нам надо было там стоять на коленях?», - удивилась я. «Неважно! Стояли и все…»
                   У Таси нет времени со мной «лясы точить». Какие такие «лясы»? Ножики, что ли? Что она ножики точит, как тот страшный дядька, который приходил к нам во двор и точил всем соседям ножики на колесе с искрами: «Паяем, починяем, детей забираем!»?
                   Вот папа другое дело. Он никакие «лясы не точит» и он мне все рассказал.
                   Это целая история. Длинная. Как сказка.
                   Папа - он теперь, как будто бы КА-РА-ИМ.
                   И его мама - моя баба Лиза, которая в лагере у Сталина, тоже КАРАИМ. И она теперь родилась в таком смешном городе Кюрасу-Базаре, где все караимы родятся. И фамилия у нее теперь веселая, как песенка: «Ши-ли-ши-ли-бан!»
                   А папин папа, он моему папе и не папа вовсе!?
                   Уф-ф-ф!
                   Он его только сделал своим сыном – у-сынил, кажется.
                   И вот теперь, по всему по этому, мой папа КАРАИМ, и у него есть про это КОПИЯ!
                  Тасин знакомый нотари-ус с усами пьет чай из нашей чайницы серебряной. А у нас есть печатки круглые лиловые (я сама видела!), а теперь вот еще и новоселье!
                   Эмилька с утра бегает, как сумасшедшая.
                   Из комнаты в кухню.
                   Из кухни в комнату.
                   Это она готовит угощение, потому что вечером к нам придет важный гость - УПРАВДОМ!
                   Никак я не могла дождаться вечера - очень хотелось мне попробовать плацинды с картошкой, которые испекла Эмилька. Ну и на гостя тоже хотелось посмотреть - к нам в развалку еще никогда не приходили гости.
                   Гость пришел, когда в комнате у Эмильки Тася уже накрыла стол, и на нем стояло все угощенье: и соленые огурцы, и картошка и…плацинды.
                   Гость был старенький, и маленький, как гном. Он все ходил по комнате из угла в угол, все рассматривал и повторял: «Значит это здесь вы живете… Значит здесь… Живете…»
                   Все обсмотрел и все ему у нас понравилось.
                   Особенно мой двухколесный велосипедик. Когда дом наш взорвался, велосипедик где-то потерялся. А теперь вот Эмилька его нашла и притащила в развалку. Он стоит у нее в комнате, и иногда, когда Таси нет дома, папа разрешает мне на нем немножко посидеть.
                 Управдом, наверное, никогда не видел такого чудесного велосипедика и все удивлялся: «Вот значит. Такой маленький, а двухколесный. И все есть. Все, как надо. И звоночек настоящий. И педальки…»
                   А потом гостя стали все усаживать за стол. Все хотели, чтобы ему было удобно. Посадили на один стул. Пересадили на другой. И как стали угощать. Особенно Эмилька. Ну и Тася тоже: «Попробуйте этого! Покушайте этого! Спирт чистей-ший! Огурчиком закусывайте!»
                   Гость выпил весь спирт из графинчика, съел всю картошку и еще две плацинды. Стал совсем красный и собрался уходить.
                   Тасю он, кажется, хотел поцеловать и даже подпрыгнул немножко, чтоб до щеки ее дотянутся, а папе руку пожал и сказал: «Спасибочки вам, значит, за подарочек!»
                    А потом натянул свою шубенку и пошел к двери.
                   Но у двери вдруг передумал уходить, вернулся в комнату и говорит: «Вот значит как, велосипедик я все-таки заберу себе. Вашей девочке он все равно уже не понадобится».
                    Взял велосипедик под мышку, нахлобучил шапку и ушел.
                    Эмилька закрыла за ним дверь. Тася стала убирать со стола грязную посуду. А папа взял меня за руку, и мы пошли с ним в кухню, на всякий случай залезать на антресоли.
                    Велосипедик мне уже не понадобится…

БИБЛИОГРАФИЯ

[1] «Дом князя Гагарина». Сборник научных статей и публикаций. Одесский литературный музей. Вып.4. «Моряк», Одесса, 2007
[2] С.Я.Боровой «Гибель еврейского населения Одессы во время фашистской оккупации», «Исторични Зошити» №4, Киев, 1991
[3] Андрей Недзведский «Одесская тетрадь». Изд. «Друк», Одесса, 2001
[4] «Оккупация - Одесса 1941-1944». Документы и материалы из собрания Михаила Пойзнера. Изд. «Друк», Одесса, 2004

                                                                        ©Я.Верховский, В.Тырмос

                                                                Продолжение следует

                            Начало в №6, №7, №8, 9, №10, №12 2010г., №5, №1 2011г., №3, №4, №5, №6 2012г.
НАЧАЛО                                                                                                                                                                         
           ВОЗВРАТ

                                     Об авторах и их предыдущих публикациях  в Тематическом указателе в рубрике "История"