|
|
Будем строги
к самим себе: это самый дешевый способ проделать жизненную программу,
начертанную по воле рока для каждого человека и каждого народа.
Снисходительное к себе отношение, а тем более самовлюбленность обходятся
несравненно дороже. В таком разе другие приведут нас в христианскую
веру, кровью выписав на нашей спине нашу истинную ценность.
Понаблюдайте
внимательно за собою, своими близкими и знакомыми; если можете, мысленно
расширьте свой кругозор еще шире, распространяя его на целые группы лиц
и явлений; и вы придете к заключению, давно сделанному внимательными
наблюдателями русской стихии. Вывод этот довольно печальный: мы,
русские, носим в себе какое-то внутреннее противоречие. Мы (особенно
остро это чувствуется со времени революции) не лишены патриотизма; мы
любим Россию и рус-скость. Но мы не любим друг друга: по отношению к
«ближнему своему» мы носим в душе некое отталкивание. Мы страдаем, когда
долго не слышим русской речи, не видим русских лиц; мы как будто
стремимся друг к другу; но соединяемся мы как будто только для того,
чтобы начать бесконечные споры, которые немедленно переходят в распри.
Сии последние приоткрывают какие-то тайные, но великие запасы злобы; и
тогда -
пошла писать губерния! Поэтому-то русская «общественная жизнь», в какой
форме она ни проявлялась бы, представляет из себя постоянное нарождение
различных соединений, у которых одно общее им всем свойство
-
эфемерность. Только что успев сотвориться, они сейчас же лопаются;
впрочем, лопаются для того, чтобы немедленно вновь воскреснуть в такой
же «пузырчатой форме».
Причина
этого «разъединяющего начала» весьма, конечно, сложная. Но можно
попытаться указать некоторые вехи в этом вопросе.
Как известно, каждая нация есть «собрание родственников», находящихся по
отношению друг к другу в той или иной степени родства. Чем эта степень
ниже, тем, можно предполагать, сила разъединяющих факторов слабее.
Кто-то, говорят, высчитал, что французы находятся друг к другу в
двадцать пятой степени родства. Никто не высчитывал родства русского, но
оно несомненно дальше французского. Это не может быть иначе, принимая во
внимание, что русские в нашу эпоху, то есть в XX веке, представляют из
себя пеструю смесь самых разнообразных кровей. Эта разноплеменность на
скорую руку объединена русским языком (имеющим, правда, великую,
чарующую силу) и весьма непродолжительным общим прошлым. Сила русского
языка и русского быта имеют в себе, несомненно, какую-то очень мощную и
очень обманчивую приманчивость, приманчивость, доходящую до
предательства: человек, вкусивший этого напитка, самым искренним образом
считает себя настоящим русским; а между тем все в нем, решительно все,
-
не русское; и во всяком случае вопиет к небу, как нечто совершенно
непохожее на других, тоже считающих себя русскими. И каков тип в
настоящую эпоху «подлинного русского», этого ни один Соломон не угадает!
Некий
устоявшийся образ русскости можно рисовать себе в москвичах эпохи
Алексея Михаиловича, если не принимать во внимание солидной доли финской
и татарской крови, влившейся в северян. Но история говорит нам, что
другое действующее лицо этой же эпохи, гетман Богдан Хмельницкий,
смотрел на себя и на своих как на истинных носителей русского начала.
Южане
напоминали Государю Московскому, что древнее гнездо воссоединяемого
русского народа есть Киев и вся вообще «Малая Русь». И если на одну
минуту задуматься над тем поразительным сходством, которое являют
внешние образы Руси Киевской и Руси Запорожской (военного ордена,
воевавшего с Стамбулом, как дружины Рюриковичей воевали с Византией;
морских корсаров, так же ходивших по Черному морю, в тех же самых
челнах, в каких «Русь» с X века терроризировала Царь-город),
-
то надо признать, что этого рода русскость, то есть древнюю русскость,
Юг стойко хранил.
Но эта
русскость, будем называть ее южной, отличается от Московской, которую
будем называть северной. И поэтому недаром Петр Великий, коему
предстояло использовать великое дело своего отца (направившего
«Московию» с пути местно-московского на путь общерусский), недаром Петр
Великий стремился найти новое гнездо для удвоившегося в своих
возможностях народа. Москва для этого дела была тесна и провинциальна;
она не могла импонировать русскости южной; ибо эта последняя
традиционна, от времен Владимира и Ярослава, протягивала щупальцы на
Запад и тянула в себя завоевания. культуры общечеловеческой. Из
воссоединения двух братских племен, одинаково русских, но несколько
разошедшихся в течение веков различной политической жизни, непременно
должно было родиться «нечто третье», что не было бы ни древний Киев,
находившийся в состоянии упадка, но хранивший варяжские традиции
русского западничества; ни Москва, набравшаяся силы, но носившая на
глазах повязку из чисто московских, «сепаратистических» от остального
мира предрассудков; это третье гениальным вожаком обоих русскостей,
северной и южной, было найдено; и нарекли ему имя... Санкт-Петербург.
Петербург,
утвержденный на болоте Петром, что значит Камень, получил гранитное
основание; при помощи прозревших «москвичей» и наследственно зрячих
«киевлян» он стал тем котлом, где великолепно, можно сказать
«блистательно», варилась каша из двух воссоединившихся племен русского
народа.
Петербург
поле под вишневыми садочками Полтавы превратил в ристалище, где
разыгрался первый, со времен Владимира Мономаха, общерусский триумф.
Петербург скромного хохла казака Григория Розума сделал супругом
Императрицы Всероссийской
-
девицы Елисавет; Петербург осуществил давнюю мечту Киева «ногою твердой
стать при море» -
при теплом, южном, Черном море, с IX века называемого «русским»;
Петербург бросил южнорусское казачество, хранившее варяжские традиции,
на новые подвиги, показав ему ручкой Императрицы Екатерины II (ручкой,
которую кузнец Вакула почитал не иначе, как сахарной) подножие Кавказа,
именуемое Кубань. Петербург выковал новый русский язык, который был не
московский и не киевский; который проходил выше того и другого, но стоял
на этих двух местноречиях, как голова, вместилище развившегося разума,
стоит на двух ногах. Петербург из двух русских племен варил сладкий мед,
который обещал досыта накормить пищей животной и духовной огромные
пространства Русской Империи. Возможности, отсюда проистекавшие, не
давали жить соседям; и потому сначала шведы, потом поляки и, наконец,
немцы поспешили в этот кипящий мед подбросить ложку дегтя, которая
испортила бочку. Этим дегтем была украинская идея.
Украинская
идея (идея распри, раздора, идея бифуркации единых русских крови, языка
и культуры) задержала сваривание южно- и северно-русских особенностей в
единый русский тип, то есть работу, над которой трудился Петрополь. С
тех пор, как Петроград деградировал из ранга столицы, каковой опять
стала Москва, история попятилась назад; а враждебные русскому народу
силы стали неистово работать над его разделением. По счастью, оружие,
которое для этого употреблено,
-
гнилое. Украинская идея, то есть утверждение, что южно-русский народ
-
не русский, долго не выдержит, ибо оно лживо и рассчитано на невежество.
Самолюбие проснувшегося южно-русского народа не позволит, чтобы ему
морочили голову польско-немецкими сказками, принимая его за
дурачка-непомнящего. Малая Россия вспомнит, что она
-
Россия par excellence * и пошлет к так называемой mere de biss всех
украинствующих вралей.
Но... но
«особенности» южно- и северно-русские, подновленные годами разделения,
останутся. Южная Россия, даже приняв свое старое наименование Малой, то
есть исконной Руси, некоторое время будет настроена сепаратистически;
если не в смысле политическом, то в смысле культурном. Будут попытки
строить две параллельные культуры (обе чисто русские): одну
-
севернорусскую, другую
-
южно-русскую. И пройдет, может быть, немало времени, пока обе половины
России признают свои культуры местными и подчиненными; тогда, поднявшись
над сими локальными изделиями, но взяв их за основание, они будут
продолжать пряжу, начатую Петербургом,
-
пряжу единой, общерусской ткани.
Если я позволил
себе довольно длительно остановиться на этом вопросе, то это по
следующей причине. Существующее между великороссами и малороссиянами
различие, очень неглубокое «для лота», имеет, однако, большое значение
вследствие пространственного или численного своего объема. Дело идет о
населении, которое исчисляется в сто миллионов, причем на каждых трех
русских приходится два великоросса и один малороссиянин. При таком
соотношении даже небольшие размолвки, вызываемые поверхностным различием
типов, могут иметь серьезное значение; ибо число таких размолвок
-
громадно.
К различиям между
собственно русскими надо прибавить (это особенно относится к культурному
классу, понимая под ним аристократию, служилых и интеллигенцию) великое
количество «расхождений» с людьми не русской крови, объединившихся,
однако, под именем «русских». Естественно, что все эти очень далекие
крови сильнейшим образом понижают родственную близость русских между
собою, делая их уже не седьмой водой на киселе, а может быть, семьдесят
седьмой. И вот эта «дальность родства» (сравнительно с другими нациями)
и есть, на мой взгляд, причина, почему русские рядом с сильным влечением
друг к другу испытывают тут же яркое взаимное отталкивание. Естественно,
что последнее, без соответственного противовеса, очень обессиливает нашу
«еще недоварившуюся» нацию.
Другая причина
указанного «отталкивания» можно сказать
-
географически-провиденциальная. Русских издавна окружали с востока, юга
и севера огромные девственные и полудевственные пространства, которые
надо было так или иначе «возделывать». Но пословица говорит: «от хорошей
жизни не полетишь». Взаимное отталкивание русских друг от друга
создавало «плохую жизнь»; вызывало потребность в «полете»
- вернее,
отлете. И, действительно, русские очень легко отрывались от насиженных
мест, которые становились для них нестерпимыми, в силу постоянного
несогласия с окружающей средой. Сказав: «черт с вами», или «ну вас к
Богу», такой неуживчик бежал на бесчисленные украины
- южные,
северные или восточные; там, сплотившись в особые организации, более
отвечающие их психологии и носившие названия «казачьих войск», недавние
сварливцы делали великое дело окультуривания «диких полей». При этом
характерно для этого процесса то, что невзлюбив своих единоплеменников,
то есть русских же, эти люди оказывались, однако, весьма привязанными к
русскости, как таковой: они твердо держались веры, языка и быта, то есть
не денационализировались.
* * *
Итак,
взаимоотталкивание русских, при явно выраженной их же любви к русскости,
есть для меня факт. Но факт этот должен иметь многоразличные
последствия. В частности
-
и то, о чем я уже говорил: невозможность для русских совершать большие
дела при помощи одной только самозарождающейся (из взаимного влечения)
организованности. Ибо проявления этого рода организованности эфемериды;
некие ракеты, вспыхивающие на миг и потухающие в тяжелых волнах
взаимного недоброжелательства. Мы не пчелы и не муравьи. Мы из тех
пород, которым нужен видимый и осязаемый вожак. Ибо сей вожак, избавляя
каждого отдельного русского от необходимости сноситься со своими
согражданами
- «в бок»
(на каковом пути, как мы видели, возникают сейчас же ссоры, споры, драки
и скандалы), направляет их стремление как-то послужить единой и ценимой
ими русскости
- «вверх»,
то есть на себя. В нем, в вожаке, как в фокусе, собираются все эти
действенные лучи, не парализованные взаимоотталкиванием. Ибо отношение к
вожаку иное: оно не отравлено неизживаемыми даже перед лицом смертельной
опасности, счетами между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем.
В этом зарыт секрет грандиозных дел, совершенных Российской монархией. Разумеется, времена
меняются. В былое время достаточно было быть Царем, чтобы вбирать в себя
все лучшие токи нации. Драки сами собой смолкали на ступенях трона;
оставалось одно очищенное желание служить родине,
-
через Царя. Ныне мы живем в веке фашизма. Сейчас Государь, который хотел
бы выполнить царево служение былых времен (то есть выловить из народа
все творческое, отринув разрушительное), должен быть персонально на
высоте своего положения. Если же этого нет, то рядом с ним становится
вождь, который, по существу, исполняет царские функции.
Таким образом,
наиболее выгодная для русских (по свойству их психологии) организация
есть организация вожаческая. Причем
-
безразлично, какое «формальное наименование» к ней пришпиливать. При
соответствующем вожаке русские могут быть очень сильны. Их лучшие
качества складываются, будучи толкаемы в одном направлении; их
нестерпимые недостатки (грызня, взаимное недоброжелательство)
парализуются. Ведомые подлинным вожаком, русские могут с успехом
конкурировать с другими народами во всех тех областях, где вожаческая
организация вообще пригодна. Область ее применения, конечно, не
безгранична, но значительно шире, чем об этом принято думать.
Разительный пример этому
-
царствование сурового вожака Николая I. Царствование это было вместе с
тем золотым веком русской литературы. И, конечно, этого расцвета
русского слова Россия не увидела бы, если бы удался заговор декабристов;
Государь был бы убит кинжалом, который
Рылеев подал для
этой цели Каховскому
**; вся Императорская фамилия была бы истреблена «до
корня», на что по предложению Пестеля с превеликой пылкостью соглашался
«Голицын»***; Петербург был бы реформирован при помощи «красного петуха»,
чернь грабила бы и убивала, о чем мечтал Якубович
****; а
Щепин-Ростовский «резал бы и резал»
*****, согласно своему желанию.
В этой катавасии,
которую гвардейцы начала XIX века готовили России, конечно, погиб бы
цвет нации: Жуковский, Пушкин, Грибоедов и Гоголь покончили бы свои дни
на эшафоте, ничего не написав. Ведь на наших глазах в революции погибли
все те, кто не успел вовремя унести ноги. А те, что унесли? Их талант не
распустился в суровой прозе эмиграции «песнями и молитвами», которые так
легко слагались под воркованье уютной вьюги села Михайловского или «в
страданиях» ласковой ссылки на благословенный юг России. Истинный вожак,
Государь Николай I, 14 декабря 1825 года спас русских от самих себя.
-----------------------------------------------------------------------------------
* В
высшей мере (фр.)
**
Д.С.Мережковский. «14 декабря». Париж, 1921г. Стр.144
***
Там же, стр.84
**** Там же, стр.133
*****
Там же, стр.103
-----------------------------------------------------------------------------------
Источник:
В.В.Шульгин. «Что
нам в них не нравится...»
Москва. "Русская книга"
Биографическая справка
ШУЛЬГИН Василий
Витальевич (1878, Киев - 1976, Владимир) - полит, деятель, публицист.
Род. в семье профессора истории Киевского ун-та, основателя правой газ.
"Киевлянин", умершего в год рождения Шульгин. Мальчика воспитал отчим
Д.И.Пихно в
 патриотическом
и монархическом духе. Окончил гимназию и юридический ф-т Киевского
ун-та. В 1907г. был избран от Волынской губ. депутатом II Гос. думы.
Последовательно выступал от фракции правых националистов, поддерживая
правительство П.А.Столыпина, Депутатскую деятельность в Гос. думе
совмещал с работой в газ. "Киевлянин", к-рую возглавил в 1913г. Шульгин
выступал против еврейских погромов, печатно выразил протест в связи с
фальсифицированным делом М.Бейлиса - еврея, обвиненного в ритуальном
убийстве русского мальчика, за что был приговорен к тюремному трехмес.
заключению. В 1914г., отправившись добровольцем на фронт, был ранен.
Стал одним из руководителей "Прогрессивного блока", требуя создания
"правительства доверия". После Февральской рев. 1917г. Шульгин был
избран членом Временного комитета Думы и принимал участие в формировании
Временного правительства. 2 марта 1917г. Шульгин вместе с А.И.Гучковым
принял отречение Николая II в пользу Вел. князя Михаила Александровича,
а затем присутствовал при отказе последнего от престола. После
Октябрьской рев. Шульгин стал одним из организаторов и идеологов
Добровольческой армии ("Добровольческая армия должна покончить со
всякими колебаниями, оставить мысль об Учредительном собрании и
народоправстве..."), представляя монархизм высшей идеей России. Активный
соратник А.И.Деникина и П.Н.Врангеля, Шульгин пропагандировал "белую
идею" спасения Родины и монархии в основанной им газ. "Великая Россия".
Во время гражданской войны Шульгин потерял своих братьев и сыновей. В
1920г. бежал из Крыма в Югославию. Талантливый публицист, Шульгин
написал книгу "Дни", "1920". В 1925-1926г.г. тайно побывал в Сов.
России, увидел нэповскую страну и описал увиденное в книге "Три
столицы", отдав должное успехам новой власти. Вскоре выяснилось, что
ОГПУ наблюдало за ним во время его поездки, что подорвало доверие к
Шульгину в эмиграции. С 1931г. жил в Югославии, отойдя от политики. В
окт. 1944г. Сремски Карловцы был освобожден Сов. Армией, в 1945г.
Шульгин был арестован и за антисов. деятельность приговорен к 25-летнему
заключению. В 1956г. Шульгина не только освободили, но и позволили
заниматься лит. работой. Живя в г.Владимире, в 1961г. в книге "Письма
русским эмигрантам" Шульгин написал: "То, что делают коммунисты в
настоящее время, то есть во второй половине XX века, не только полезно,
но и совершенно необходимо для 220-миллионного народа, который они за
собой ведут. Мало того, оно спасительно для всего человечества, они
отстаивают мир во всем мире". Принял участие в фильме "Перед судом
истории" и был гостем XXII съезда КПСС. Непоследовательность отдельных
звеньев парт. системы, действующей эгоистично, ради сиюминутной выгоды,
привела к сложностям при публикации произведений Шульгина, которые по
своей сути ничем не противодействовали существующему режиму.
https://hrono.ru/biograf/bio_sh/shulgin_vv.php
НАЧАЛО
ВОЗВРАТ |
|
|
