Глазами клоуна
Поколению Пугачевой посвящается Все на низ! Я встретился с Масляковым не в самые лучшие его времена - "находчивые" и "таланты" уже закончились, и он перебивался тем, что развозил и представлял в республиках букет телефильмов на молодежную тематику - то ли фестиваль, то ли конкурс без конкурса. Мы получили распоряжение развернуть радиозвукопередвижку в Молодежном Центре ЦК Комсомола Молдавии и подать звук телевизионщикам во время записи фрагментов передачи. В Центре царила обычная телевизионная суматоха, напоминающая муравейник. Слонялась массовка, изображающая зрителей. Режиссер был кисл. Съемка стопорилась, потому что ведущий - Масляков запаздывал. Посланная за ним ассистентка вернулась ни с чем. Режиссер рявкнул через динамики: "Найти этого пи..." - и осекся. Народ заржал. Уже целая толпа добровольцев отправилась на поиски. Я зашел в буфет за пирожком. - Кого это все ищут? - поинтересовалась буфетчица. - Да Маслякова... - А вы посмотрите в баре на шестом этаже. Может, он там... Я поднялся на шестой этаж и в конце коридора увидел вцепившегося в стенку Маслякова. - Вас ищут, - сказал я ему, избегая называть его по имени-отчеству. Из-за мелкости, незаметной в кадре, он казался подростком. - Щас!!! - дохнул на меня Масляков, отлипая от стенки и судорожно ища равновесия. Мне не хотелось тащить его на себе, я развернулся и пошел вниз. Узнав о грядущем сошествии, площадка оживилась, техники поскакали к пультам, электрики врубили юпитеры, а массовка заерзала на стульях. И я впервые увидел, как собирается в кулак привыкший к камере народ. Только что Масляков текуче изображал скалолаза на отвесной стене. А тут возник во входном проеме прямой, как доска, и двинулся к подиуму, твердо глядя на режиссера. - Что же это вы, Александр Васильевич... - загремел было режиссер... - Да-да, я - сейчас... - не разжимая челюстей, промычал Масляков и взошел на подиум. Я подал ему микрофон, и он зашпарил абсолютно гладкими газетными фразами, изредка нервно подергивая кабель, который ему нисколько не мешал.. Режиссер, насупившись, недоверчиво смотрел на него поверх очков. Масляков поставил точку, рванул на себя микрофон и рухнул с подиума. Стало ясно, что сегодня он уже не поднимется. Молодые люди, называемые в просторечии шестерками, бережно оттранспортировали Маслякова в его номер, благо он жил тут же в гостинице Молодежного Центра. Телевизионщики стали сворачивать кабели. Режиссер отматерился и двинулся с ассистенткой и приближенными в бар на шестом этаже. Необыкновенный концерт В конце рабочего дня, нежданно-негаданно, свалился приказ - осветить празднование юбилея газеты „Советская Молдавия“. Когда мы развернулись у филармонии, где проходило мероприятие, торжественная часть уже заканчивалась, и ни в эфир, ни в запись попасть уже не могла. Пошел я за кулисы узнать обстановку и понял, что до концерта еще далеко: артисты не знали, кто за кем выступает, радио и телевидение вяло переругивались, кто будет выставлять микрофоны и кто будет, если что, отвечать, молоденькие певицы скалили зубки и стреляли глазками, а режиссер отдавал одно распоряжение за другим, которые тут же отменял следующими. Я вернулся в автобус - ждать. Вдруг звукорежиссер прилип к экрану монитора, показывающему зрительный зал, и затыкал пальцем: - Вот... Вот... Вот... - Что вот? - переспросил я и всмотрелся: в середине зала у прохода в сопровождении двух плечистых парней сидел Иван Иваныч, самый главный человек в республике, и зло смотрел на сцену через очки. Известие молниеносно облетело всю филармонию. Концерт начался незамедлительно. Артисты были в ударе. Зрители четко и дисциплинированно аплодировали. Никто не скрипел, не кашлял, не чихал и, казалось, не дышал. Свет в зале погасили, чтобы никто не докучал Иван Иванычу на него глядением. Шел номер за номером. Режиссер, не получая реакции из прохода и указаний свыше, заметался и стал приставать к ближним с вопросом, как и когда завершать концерт. От него шарахались. Выпускающий редактор вжал голову в плечи и молчал, как партизан. Режиссера пробила испарина. Кто-то догадался и сгонял в фонотеку за гимнами Советского Союза и Mолдавии. Неясность томила. Исполнители выдыхались. ЦК и Гостелерадио были закрыты, cпросить было негде. Шел уже одиннадцатый час... Наконец режиссер собрался с силами и упавшим голосом прошептал: "Гимн!.." Взмокшие артисты стояли на сцене. Зал поднялся им навстречу. Дали свет... Три кресла в центре у прохода были пусты. На следующий день режиссер взял больничный. A меня решили в подобных празднествах больше не использовать - кто его знает - отец-то у него поляк! He гладки взятки на мизере Гастролировал в Кишиневе Кобзон. Мой подчиненный и, тогда еще приятель, сказал, что его друг приглашает перекинуться с Кобзоном в преферанс. Согласен ли я тоже играть. Мы ждали его в холле гостиницы. По лестнице спустился какой-то лысый мужик в черном свитере и, не здороваясь, бросил: "Ну, пошли!" Мы двинулись к столикам в зальчик для банкетов, укрытый от нескромных глаз. - Кто это? - спросил я приятеля. - Да Кобзон же, Кобзон, - прошипел тот. Я не знал, что Кобзон носит парик. Кобзон уловил шепот и пренебрежительно покосился на меня через плечо. Теперь я понимаю, что мои сотоварищи искали кого-то на роль "лоха", которой я хорошо соответствовал, но не очень об этом жалею. С одной стороны, все время подмывало поговорить с Кобзоном. С другой - требовалось играть, то есть хотя бы смотреть в свои карты. А лысая внешность известного певца, как солнце, слепила мне глаза. Кобзон же, несмотря на коньяк, играл жестко и уверенно, ободрал всех как липку, cобрал деньги и ушел. Мы подавленно молчали. Через день оказалось, что о нашем визите к Кобзону на работе хорошо знают. На профкоме обсуждали вне повестки, пью ли я, и сколько, и в рабочее ли время. Комсомол не мог меня исключить, потому что я уже выбыл по возрасту, а в партию, понимал, не прибуду уже никогда. Секретарь парткома, встретив меня в коридоре, строго спросил, не было ли в тот вечер разврата, и пригрозил мне пальцем: "Я тебя насквозь вижу!.." А председатель Гостелерадио вызвал для разгона заместителя - почему это Кобзон имеет парик, a лучшие артисты телевидения вынуждены каждое утро выливать на голову бутылку канцелярского клея, чтобы закрепить им зачесанные с затылка волосы. И с легкой руки Кобзона некоторые солисты помолодели, как в сказке, a я прослыл сомнительной личностью. Арлекино и другие Пугачева прилетела в Кишинев на три концерта. Билеты распространялись по парткомам предприятий. На „Сельмаш“ пришло 7 билетов. Юра Марков был там партийным секретарем и принял решение отдать билеты передовикам производства. Леля, его жена, узнав об этом, взбеленилась, и в результате билеты распределились следующим образом: Юра с Лелей, директор с супругой, главный инженер с супругой и жена главного технолога... Журналист Гриша Дорош придвинул администраторше гостиницы коробку конфет и попросил соединить его с Пугачевой. Коробка уплыла под столешницу, администраторша написала на бумажке номер и подвинула Грише телефон, показывая жестом, что не имеет к этому никакого отношения. Гриша закрутил диск и зная, как быстро отфутболивают знаменитости, выпалил: - ...интервью... молодежное радио... нам пишут девочки... как стать артисткой... такой как вы... не могли бы... - Молодой человек, - прервала его Пугачева. - Давайте по-одесски: что я буду с этого иметь? - Я не знаю... - промямлил Гриша, пораженный открывшимся вариантом. И позвонил главбуху: - Валерий Аверьянович, сколько мы можем ей дать? Главбух подумал и сказал: - Ну, рублей 40. - А 50 можем? Главбух подумал: - Можем. Да, чтобы не ломалась, ты ей скажи - заплатим на руки. Дай ей из своих, а мы потом на тебя оформим гонорарную передачу... Гриша перезвонил. - Хорошо, - сказала АБ, - двадцать минут. Гриша пришел в назначенное время и отдал деньги, положив репортерский магнитофон на столик. - Включайте, - сказала Пугачева, и, не требуя вопросов, простыми словами стала рассказывать, как трудно девочке осуществить свою мечту, совсем не представляя, что это такое. У меня получилось, у других - может не получиться. Непрерывная и незаметная работа, без уверенности в успехе. Надо чувствовать, что требуется зрителю, и держать себя в узде. Артист всегда в дороге, всегда сам за себя, и никого не интересуют его трудности... Через четверть часа Пугачева потянулась за сигаретой: - Ну что еще сказать вашим девочкам? - Да нет, все, спасибо, - засобирался Гриша, понимая, что это формула вежливости. - И, пожалуйста, не рассказывайте об интервью, чтобы не было случайного ненужного вмешательства со стороны начальства... - А кто ваше начальство? Гриша назвал председателя Гостелерадио. - А, маленький такой... - Откуда вы знаете!? - Вчера была на банкете в Совете Министров... Представлялись, ручку целовали. Не знаю, как у вас... А там он был веселый дядька, прыгал, как козёл... Гриша внутренне дернулся - человек, после вызова к которому "на ковер" людей выносили с сердечным приступом - „ве-се-лы-й дя-дь-ка“?.. Нет, все-таки - козёл! И по прямому короткому взгляду понял - уловила!.. Интервью, приправленное пугачевскими песнопениями, имело успех. Его трижды - случай небывалый - давали в эфир. Гришин завотделом попал на Доску Почета. Девочки плакали от сложности достижения цели и писали Пугачевой любвеобильные мечтания-послания, которые мешками складывали потом в отделе писем. Их никто не читал. Ирина, дочь первого секретаря ЦК Молдавии, концерт посетила и пожелала иметь дома запись. Как теперь говорят - "вживую". Поэтому мы получили распоряжение, а Пугачевой сообщили об оказанной чести. Она благосклонно кивнула. Был вызван лучший звукорежиссер. Выделили импортную магнитную ленту. На следующий вечер мы развернули тонваген у дворца „Октябрь“, не подозревая, что в аппаратной дворца радисты записывают концерт для себя безo всяких указаний, и копии с копий будут потом крутить в каждой кишиневской семье. Мы сгрудились у контрольного монитора, в котором крупным планом пела и двигалась Пугачева - это былo завораживающе мощное исполнение, что называется, на износ... Тогда все были немного влюблены. Мне нравились ее губы, с которых слетали эти отточенные звуки. Володя, наш водитель, говорил, что он бы Аллу ногами из постели не вытолкал. Техник Петя взревновал к недосягаемости объекта: - Короткая. Плечи широкие. Толстая корова, жир складками... И - дура хитрющая... Звукорежиссер толкнул его в плечо. Петя обернулся и увидел, что в автобусе есть еще один человек, которого все считали то ли мужем, то ли антрепренером Пугачевой, потому что он влезал во все, и, казалось, ничего не делал, а тут, видно, зашел послушать, как звучит голос в записи. Тот глотнул, сделав губы ижицей, будто его насильно кормили лимоном, и, не сказав ни слова, вышел. Петя уменьшился в росте. Мы ждали кары. Но ничего не произошло. Таня Ковальчук, работник аэропорта, сопровождала Пугачеву в секции Интуриста перед вылетом в Москву. АБ сняла обувь и разминала затекшие ноги. Вошла буфетчица. - Алла Борисовна, не желаете ли откушать кофе? - А идите вы все к черту! - буркнула Пугачева и бросила в нее туфель. Буфетчица исчезла. В дверь постучали. Вбежал мужичонка. - ...ла борисовна ваш директор говорит подарки в самолет не влазят - что делать? - Какой такой директор? - непонимающе нахмурилась Пугачева. - А-а, да никакой ни директор, тоже мне, пень с бугра, просто - сотрудник. Передай, чтобы бочонки с вином оставил. Нечего жадничать. Наконец, пришел красивый молодой человек и сказал: - Алла, пора. Они шли по второму уровню аэровокзала, и на них все смотрели. Пугачева в больших дымчатых очках и переливающейся серебристой шубке цокала каблучками, не обращая ни на кого внимания. Кто был молодой человек, осталось неизвестным. Позже касса сообщила, что на Москву было продано два билета на фамилии Пугачев и Пугачева. Спокойной ночи! Всем искусствам Иван Иваныч предпочитал кино. Все фильмы, которые в рамках культурного обмена получали с кинофестивалей, показывались ему у нас на телецентре в одном из просмотровых залов. Он мог бы заказать их прямо на ЦК, но, видимо, телецентр приравнивался им к кинотеатру. Кино играло важную роль и в семье Иван Иваныча - его дочь Надежда училась на режиссера и снимала на Молдавской киностудии свой дипломный фильм. Моя жена работала в съемочной группе художником. На утреннюю пятиминутку прибежал запыхавшийся директор фильма: - ...Там туалетную бумагу дают... Скоро кончится... Надежда Ивановна, разрешите я... вне очереди... от Вашего имени... Надежда пошла пятнами, и директор в тот же день вылетел из киностудии. А тут еще наши телевизионщики подсуетились и в порядке подхалимажа сняли документальный фильм о другой дочери, Ирине, пианистке. Разумеется, Иван Иванычу захотелось его посмотреть. С утра в наш корпус нагнали уборщиц со всего района. Лишний персонал и посетителей стали выфильтровывать. Ближе к вечеру коридоры заполнились молодыми людьми, которые внимательно рассматривали стены и углы с таким видом, будто собирались помочиться, но не знали где. Я спустился в туалет и увидел директора телецентра, бритвочкой соскабливающего со стены неприличное слово. Стало скучно, и я пошел к себе заниматься делами, и чтобы ненароком не замели. Когда затихло, я стал обходить аппаратные, чтобы составить сменную сводку. Коридор был пуст. Одиноко курила "детская" режиссерша. Мы перебросились парой слов... За углом знакомо лязгнуло - это открывались двери просмотрового зала. Послышался топот, похожий на барабанную дробь... ...Они шли каре - четыре шеренги по четыре человека, затылок в затылок, плотнее, чем солдаты в строю. Впереди синхронно выступали Иван Иваныч с супругой, обжимаемые по бокам телохранителями, а за ними в такт печатала ногу вся свита. Мы отступили к стене. Молчать было неловко, и я сказал: - Добрый вечер. - Добрый вечер, - ответил Иван Иваныч, а за ним в разнобой забухали все: - Добрвеч... Добрвеч... Добрвеч... Добрвеч... Каре пронеслось мимо, как курьерский поезд, и исчезло в полусвете лестничного марша. Я вспомнил армейскую шутку, как рядовой заставляет козырять себе генерала, и отправился закрывать зал. Посреди зала стоял журнальный столик с двумя придвинутыми креслами. Коробка конфет „Вишня в шоколаде“ - тогдашний писк - была не опробована, шампанское не откупорено, а пышные алые гвоздики ("красная гвоздика - наш цветок") еще покачивались от движения воздуха в хрустальной вазе. Я погасил свет и запер дверь. Как инженер смены я был главным ключником и, уходя с работы, сдал ключи на вахту милиционеру. Утром в обратном порядке стал отпирать помещения и, войдя в просмотровый зал, невольно отшатнулся: столик был пуст, как в фокусе Игоря Кио. Я доложил начальству. Начальство пожевало губами и решило сор из избы не выносить, потому как, хм, неясно, кто на самом деле виноват. Раздосадованные ускользнувшей халявой коллеги пеняли, как же я ничего не прихватил, все равно пропало... - Не боись, мужики! - утешал я. - Он еще к нам придет... Действительно, мы потом не раз еще записывали Иван Иваныча для эфира. Радио он предпочитал телевидению, видимо, из-за текстов, которые он читал. И кто-то из наших девушек-операторов, из числа самых красивых и отчаянных, бывало подходил к нему: - А знаете, Иван Иванович, я Вам писала... - Как фамилия? - вскидывался Иван Иваныч, по понятным причинам с письмами трудящихся не знакомый. И завершалось это резолюцией "Рассмотреть!", a потом и комнатой - правда, не в новом фонде, и с подселением, но все-таки - жильем. А что еще нужно человеку! ©М.Корешковский ВОЗВРАТ |
Предыдущие публикации и об авторе в РГ №11 2010